– Ну это… Такой сильный взрыв, понимаете? Фрагменты тела и… не беспокойтесь, мы собрали всё, что смогли.
О том, что там, в Танином гробу я знал, но думать, об этом был не в состоянии. Так что открывать Танин гроб было незачем, да и невозможно, таких мертвецов не показывают никому. А я всё думал, когда погиб Володя Книжник, с Таней были все, так или иначе, а я теперь остался совершенно один, потому что даже мама и отец объединились, но меня они в своё объединение не звали, вдвоём переживая горе. Только Катя и Ваня были со мной, но Катя с чего-то взялась казниться, что мало уделяла внимания подруге, что та запуталась, а Катя, старшая, никогда не помогла советом.
– Но я так занята была в последнее время, Анюта маленькая… а у Тани столько работы… как-то разошлись мы с рождением Анечки… да и… уезжала она…
И всё причитала:
– Как же так, Платон, как же так? Почему их убили? Разве Марк занимался чем-то опасным?
На этот вопрос у меня не было ответа. То есть для Кати не было, а сам я знал, кто убил мою сестру и Марка, и почему. Вот только я не знал теперь, как мне отомстить за это. Я пока вообще не мог собраться с мыслями, но эта мысль – единственная, что ещё держала меня, что называется, на плаву. И то ещё, что нужно хотя бы похоронить их. Но, надо сказать, мне помогла и очень Мэри, собранная и какая-то удивительно пробивная, она везде смогла пройти без очереди и сказать именно то, что надо было во всех конторах от ЗАГСа до кладбищенских дельцов. Заплатить за то, чтобы захоронить ребят на Ваганьковском, к родственникам Марка пришлось какие-то по моим представлениям немыслимые деньги, просили ещё больше, но тут Мэри как раз проявила себя в очередной раз:
– Вы что это, шутки, что ли, шутите? – усмехнулась она, сверкая карим глазами-бусинами, маленькая, но жилистая, и внутри, вероятно, значительно более сильная, чем остальные. – У людей там оплаченный участок аж двадцать метров, все родичи Марка там лежат, двадцать пять человек, он – последний в семье, и вы намерены препятствия чинить нам? Да я в прокуратуру щас пойду, и в ФСБ, а тут ещё журналюга со мной, так вас на НТВ и в «Криминальной России» пропесочит, что поедете в Нижний Тагил работать и разрешение бесплатно дадите.
Последняя угроза, похоже, подействовала сильнее всего, и я почувствовал в который раз, что «четвёртая власть» имеет вес. Сергей Смирнов присоединился к нам немного позже, говоря, что клипы «МэМи», что они сняли осенью, с участием Тани выйдут на МузТВ и на MTV на Рождество.
– Они обосрались от счастья, когда я принёс им кассеты. А вот альбом ещё сводят… Но ничего, к весне и этот релиз будет. А ведь… сороковой день был, когда Таня…
Мэри взглянула на него и качнула головой, молча, щадя мои чувства. И Сергей замолчал тоже.
Мне и самому было не по себе от этих мыслей, все перешёптывались, никто не был суеверным, но все шептались.
– Володя так любил её, вот и…
– Но тогда причём здесь Марк?
– А Марк любил Таню… – резонно отвечали спорщики.
Об этом говорили все, перешёптывались и во время похорон и, особенно потом, на поминках.
Когда мы со своей процессией проходили мимо могилы Володи, шёпот и ропот в нашей процессии усилился, словно цепляясь за все эти припорошённые снегом венки, за фотографию на его могиле, он улыбался весело и молодо, словно был рад встрече…
На поминках говорили в основном те, кто работал с ними, потому что никто из близких ни слова произнести не мог. Рестораном, кстати, тоже занимались Мэри с Сергеем, сняли ту же «Прагу» в центре Москвы, что и Марк, когда прощались с Володей, а до этого с его матерью. Я предоставил ребятам свободу действий, чувствуя благодарность, и хотя ездил с ними всюду, потому что надо было оплачивать, подписывать, соглашаться, и думать, а это очень отвлекало. Я с ужасом ждал, когда эти хлопоты закончатся, как я начну думать по-прежнему, и в моих мыслях не будет Тани. То есть живой Тани, как неотъемлемой части моей жизни…
Выдержав официальную часть поминок, ближние оставили сборище опьяневших участников действа и отправились к нам с Катей. Все, кроме Вальдауфов, потому что профессору стал плохо уже по дороге с кладбища, уже, когда мы шли от свежих могил, рыжевших посреди снега и заваленных цветами. Он вдруг остановился, качнувшись, сразу оказавшись каким-то длинным, Марина в ужасе заплакала, крича на помощь, и била крыльями над ним как серая голубка. Тут же вызвали «скорую» и увезли, я так и не знал пока, чем обернулись для него все пережитые потрясения.
Наша квартира была, конечно, не так как Танина приспособлена для сборищ, но нам не было тесно, напротив, это создавало некоторое единение. Даже Ваня не уходил спать всю ночь.
Много говорили о них, много обсуждали. Молчал только Боги Курилов, мне кажется, он пил всю неделю до похорон, вид у него был такой, что я невольно следил за ним весь день, будто получив его в наследство от Тани и, чувствуя, что должен позаботиться о нём. И на кладбище он выдыхал парок на морозе, на бороду ему оседал иней, а он смотрел куда-то в небо, будто там надеясь увидеть тех, кого мы потеряли сегодня. И после молчал весь вечер, только пил водку полными рюмками, не морщась и не чувствуя опьянения и облегчения, как мне казалось.
Спорили, дрожащими голосами. Я тоже говорил много, алкоголь развязал язык, и я болтал без умолку, рассказывая о Тане, начиная с раннего детства и открывая, между прочим, для некоторых тайны её ранних лет, о которых многие не знали, всем этим я высказывал, а вернее, пытался высказать, проявить восхищение силой её духа и твёрдостью, с какими она привыкла проходить все испытания. Но, к счастью, у меня хватило ума и не хватило опьянения, чтобы выболтать о ещё более серьёзных и тяжёлых испытаниях в её уже взрослой жизни. На ум шли только светлые мысли о ещё ленинградском нашем детстве.
Но время перекатилось к утру, Щелкун и Саксонка засобирались первыми ещё около полуночи, жили они далеко, а метро через час закроется, к тому же у них маленький ребёнок и родители, которым завтра на работу. Очкарик с Табуреткой потянулись вместе с ними, как и пришли. «МэМи», то есть Мэри с Сергеем, и Вилор с женой оставались дольше, до самого утра. Катя плакала и говорила, как она виновата, что осуждала Таню, даже Мэри снизошла до того, что обняла её, сказав:
– Фигня, Катюшка, все завидовали Тане, даже такие как ты… Но не я! – она усмехнулась невесело. – Я жалела её… такая красота, а эти… присосутся и не оторвать, хрущи…
Сергей Смирнов был не просто молчалив, мне кажется, он даже забыл, как говорить и смотреть вокруг. Пока занимался скорбными хлопотами, он ещё как-то был оживлён, а увидев гробы, кладбище и Володину могилу снова, словно всё вспомнил и потерял силы. Он пил вместе со всеми, но захмелел очень быстро, и уснул у нас в кресле, Мэри взялась поднимать его, когда все двинулись уходить, но я остановил.
– Пусть спит, Мэри… Оставайся сама тоже, мы постелил тебе вот тут, на диване.
Чуть позже я услышал, как он плакал, а Мэри что-то тихо говорила ему. Я не стал заглядывать в комнату…
Мама и папа всё время были рядом, но накануне они ужасно ссорились, и мама опять выкрикнула отцу:
– Ну, так и не ной, она не твоя дочь, можешь расслабиться, так тебе легче? Можно не переживать?!
– Как тебе не стыдно! – задохнулся отец. – Ты… как ты можешь?!
– А мне плевать на твои капризы, осточертел уже, эгоист!
– Лара! – вскричал он со слезами в голосе.
– Мама!
– Замолчите оба! Нет больше… моей девочки… – и зарыдала так горько, падая на диван, что я остолбенел в первое мгновение.
Отец подполз к её боку, и они плакали вместе, обнявшись. Так я их и оставил, а на утро они пришли, крепко прижимаясь друг к другу плечами, и держась за руки, они даже лицами стали похожи, как брат и сестра. Думаю, теперь примирение надолго. Хоть кому-то стало лучше от произошедшего…
Как закончился этот ужасный день, я помню плохо, только, что ужасно напились, вначале держались, а потом как сорвало какие-то пломбы, и потеряли, кажется, всякий контроль. На рассвете стало плохо Боги Курилову, и я повёз его в больницу.
