– Тебе послышалось.
– Да слушай, что вообще…
Лена перебила её, приложив палец к губам, и кивнула куда-то за спину Янки. Та обернулась, но ничего не увидела – вдалеке толпа ребят гоняет мяч, на берегу в задумчивости курит тот мужик… Когда Янка повернулась обратно, Лены, разумеется, уже не было.
Ещё минуту назад Янке хотелось сбежать на край света, а теперь стало страшно сойти с моста. Вдруг кто ещё встретится? И снова с вопросом: «Откуда у тебя этот кулон?»
Она и сама не хотела вспоминать, откуда.
За спиной почудился смешок Лены, но когда Янка круто развернулась, выдохнув: «Да чего тебе нужно?!» – то поймала только удивлённый взгляд мамочки, с усилием вкатывающей на мост коляску.
«Я всё-таки схожу с ума, – горько вздохнула Янка, облокотившись о перила. – А говорят ещё, что психи счастливее нормальных людей! Утопиться, что ли? Случайно. Как Офелия…»
Рыбка как живая выскользнула из-за ворота и повисла на цепочке, раскачиваясь туда-сюда, в такт сердцу, тумс-тумс.
Мается, мается налитый золотом маятник…
Золотом? Подвеска стальная! Янка схватила рыбку, обжигаясь, сжала её в кулак, но свет толчками выплёскивался, как золотая краска, и даже ладонь не была помехой – при вспышке сквозь кожу просвечивала каждая косточка, словно на рентгене.
«Я… я задыхаюсь», – поняла Янка вдруг. Жар упругим комом перетекал из рыбки в грудь и обратно, мешая дышать самой, подчиняя своему пульсу.
Янка почувствовала себя бомбой, которая может взорваться в любой момент.
«А если… и вправду – взорвусь? Что я такое? Во что меня превратила эта рыбка?!» – колотилось в висках.
Янка отшатнулась от воды, шагнула назад раз, другой, а свет бился птицей в ладони, словно сжимаешь в горсти собственное сердце…
Тум-тум-ту-ту-т-т-т…
И в тот момент, когда Янка должна была уткнуться в перила, мир исчез вместе с пульсом. Фантазия охотно дорисовала толкающую в плечо – тянущую на себя? – руку, на ногте среднего пальца которой издевательски улыбался смайлик.
Уже заваливаясь назад, уже замечая краем глаза позёмку, треснувший асфальт и щербатые кирпичи… Янка отчаянно дёрнулась, почти срывая с шеи рыбку, и упала на четвереньки. Никакого мёртвого города. Всё тот же мост, всё так же галдят вдалеке дети, гоняя мяч.
Старательно не обращая внимания на испуганно-подозрительный взгляд той мамочки с коляской, Янка заправила рыбку за ворот, поднялась на ноги и похромала домой. Можно было сколько угодно говорить себе, что всё почудилось… только поверить в это с каждым разом было всё труднее.
…Лену она увидела, когда отошла метров на двадцать и обернулась. Та шагала по перилам моста, словно по тротуару, а понизу рядом целеустремлённо топал большой белый пёс.
Вот посреди моста Лена, взмахнув руками, спрыгнула с перил, остановилась, что-то говоря псу, а тот склонил голову набок, словно внимательно слушает… а потом чуть привстал на задних лапах и от души лизнул Лену в щёку.
Янка отвернулась и зашагала прочь. Ощущение, что пёс действительно внимательно слушал, развеялось.
Лена обернулась и проводила девочку серьёзным взглядом.
– Смешная, – задумчиво произнесла она. – Да, Лохматый? Такой милый ребёнок, даже жалко.
Пёс фыркнул – то ли соглашаясь, то ли наоборот.
Мгновение знания. Лена
В пятнадцать все такие смешные и взрослые, не то что через десять, двадцать, да хоть пятьдесят лет, у кого как. Нет, потом этой веры в свою взрослость уже так просто, авансом – не добиться. Только через сотни дорог, потерь, расставаний и встреч, через собирание себя и мира по осколкам, на двусторонний скотч или на шотландский, или хотя бы на недопитый кем-то портвейн поздней ночью в одиночестве на чужой кухне… да даже чай сгодится, если, конечно, выпит в верное время, в верном месте, как надо.
В пятнадцать… В пятнадцать – две русых косы, хотя нет, не косы – так, туго утянутые косички с тёмными бантиками, заколотые в причёску, какая мелочь, вот через пять лет… Но даже и тогда, в двадцать, с тяжёлым золотым узлом на затылке, можно было бы, пожалуй, позавидовать тёмным кудрям этой Янки, зачем-то прячущей такую красоту под капюшоном… А уж сейчас что о себе говорить, не волосы, а смех один, смех и грех.
Можно и в другом девочке позавидовать: умению пугаться неизвестного… и упрямству, с которым она цепляется за свой мир. А ещё – живому времени и незнанию своей природы, и дару, который девочка оценить не может, и…
Давай честно, а? Завидовать нечему, девочка не представляет, во что вляпалась, наверняка себе уже придумала удобное объяснение про глюки, сны и переходный возраст, знаем, проходили, как же она похожа на… Ладно, об этом не будем. Тут не завидовать нужно, а пожалеть. Уметь бы только, помнить бы, каково это, да?
И всё-таки зависть есть – у неё всё впереди. Восхитительный и болезненный процесс познания себя…
Дай мне подержать твою рыбку, милая девочка с горькими глазами.
Дай мне подержать рыбку, и я, так и быть, скажу то, что ты ещё не знаешь.
Дай… А ты бежишь.
Глупая, милая девочка. Мы догоним, не здесь, так там, за гранью, за порогом – сквозь время, пространство и свет.
Да, Лохматый?
Глава 2. Слишком близко
Встреча на мосту надолго выбила Янку из колеи. Мир ощущался треснувшим, хрупким, как яичная скорлупа, тронь – и расколется на куски, выпуская… выпуская… Янка не знала, кто должен вылупиться из треснувшего мира. Но ей заранее было жутко.
Мама возвращалось домой только к ночи, была рассеянна и улыбчива – той самой улыбкой наизнанку, улыбкой-для-телефонной-трубки; Янка в ответ злилась, отмалчивалась, но про себя была даже рада, что не приходится отвечать на вопросы про заплаканные глаза и сгрызенные ногти. Горе своё и страх перед неведомым Янка переживала молча.
Клан Вика в «танчиках» неизменно висел на своём привычном месте во второй сотне, словно не заметив потери одного из разведчиков, – Янка проверяла это каждый день, злясь потом на себя за это любопытство.
Иногда, глядя на свой ник, Янка думала, что нельзя быть такой провидицей. «Ophelia»… Да, ник был взят просто из любви к самой эстетике картин – прозрачная вода, волна золотых волос, цветы и прекрасное, неземное лицо несчастной девушки. Потом уже Вик наскоро пересказал «Гамлета», прямо в клановом чате после очередного боя, где Янка скоропостижно пала смертью храбрых на третьей минуте.
Но в оригинале Офелия сошла с ума и погибла из-за отвергнутой любви. И это только со стороны выглядит красиво, а когда твой мир внезапно трескается – и разум отказывает?
…Катастрофа разразилась в субботу.
Снова в субботу, ровно через две недели после того злосчастного забега через парк, обернувшегося путешествием на всю ночь. Как будто мирозданию доставляло особенное удовольствие отзеркаливать одну и ту же ситуацию – а в этот раз как поступишь? Ты всё тот же человек – или изменился навсегда?..
Возвращаясь из изостудии, Янка теперь всегда дожидалась автобуса. Хватит, больше ноги её в парке не будет! Всего две остановки – зато всё точно и предсказуемо… кроме времени прибытия автобуса. На телефоне закончились деньги, номер блокировался вместе с интернетом, и теперь ни тебе транспорт посмотреть, ни «вконтакт» заглянуть. Новомодным вай-фаем остановку до сих пор не оснастили, а возвращаться в метро за одним только интернетом было как-то глупо.
Глубоко упихав руки в карманы, Янка сидела под козырьком, мёрзла и упрямо ждала автобус из неведомых далей.
– Сударыня, а у вас свежий «Калашников» есть? – послышался голос неподалёку, и Янка встрепенулась. Ну конечно! Можно же купить журнал и почитать, пока ждёшь!
У призывно светящего окошками киоска «Пресса» любитель оружия расплачивался с продавщицей, галантно называя её «сударыня». Янка подождала, пока он отойдёт – всё равно из-за его широкой спины ничего не было видно, – и просочилась к окошку, мазанув по мужчине взглядом.
