Дома на определителе: Леонид Германович (давай в Бутово, к моим деткам); Володя Бородин (ни акварели, ни пельменей нет) И брат Сёма: «Жива?»

Юбилей свадьбы тёти Люды и дяди Толи.

Двоюродные Ирина и Натка, «мачехины дочки», удивительно деликатные. «Маня, тебе «мимозу?» «Ты “оливье” не пробовала…» Довольные, будто это они имеют квартиру в сталинском доме, а не ютятся в панельной «трёшке», как говорят риэлторы. В детстве, бывало, и конфету вырвут: «Отдай нам с Иркой!» «Отдай нам с Наткой!» Тётя Люда – добрая мачеха. Этих двух – в угол, а – ей: «Маня, Манечка, не плачь, я куплю тебе глазурованные сырки!» Любит Маню, копия её, рано умершая родная сестра, Сёму, как сына. Кто их не любит обоих, так это их бодрый папа-вдовец с его второй женой.

Подоплёка опёки выявляется, как только успевают выпить за юбиляров…

– Наверное, у тебя с риэлтором какая-то… любовь? – Тревога на лице тёти Люды.

Привыкла с ней откровенно, и та хвалит: «Как образно!» Видно, слишком образный портрет… Я – «неадекватная», – думает словом Петровны.

– Эмоциональная зависимость, – Ирка – психиатр, работает на Канатчиковой Даче.

– Втрескалась! – хихикает Натка, ума ноль, но декан у матери на кафедре.

– Вы не правильно понимаете!

Тётя Люда:

– Но ты мне так образно про Петю и даже… Петюшу.

И «Петюшей»?!

– Он тебя охмуряет, так проще убить, – Сёма с любимой темой.

– Убить – вряд ли, – авторитетное мнение его жены юриста. – Недавнее уголовное дело: покалечили за пять квадратных метров.

– Среди нас мнительные люди с гипертонией! Давайте другую тему. – Предлагает дядя Толя.

– Да кому надо убивать, да и калечить, – Ирка, как специалист, – квартиру отнимут, деньги отберут. Этот «Петюша» в хоромах, и никакой тёщи нет.

– …и Рудика? – Маня готова зарыдать. – Его лай!

– Магнитофон.

Ирка говорила: «Ум у меня мужской». Но заткнулась, дабы её не приняли за лесбиянку.

– Квартиру оттянут! Ту, в Медведково, – орёт Натка, – а «сдачу» не отдадут!

Вот откуда их гостеприимство: общение, как с убитой…

Но так говорить о Петре!

– Вы не знаете его! Он открытый, он не обманывает! – И редко плачущая Маня – в слёзы!

– Маня, Манечка, не плачь! – выкрикивает тётя Люда, но не добавляет «я куплю тебе глазурованные сырки», сейчас полно, а когда-то в буфетах на отраслевых совещаниях.

Под конец Маня отыгрывается: ей от двоих предложение!

– Леонид неплохой! – улыбается тётя.

– Нет, Вова – талант, – кивает на картину дядя. – С ним Мане будет интересней.

Дядя и тётя надеются: она переживёт это отбытие в чёртово Колорадо.

– С деньгами организую. – Сёма не добавляет «убьют».

На работе – к Полиграфычу главному, к Павлу Дондуратову. Предлог – три дня на домашние хлопоты.

– Как давно вы знаете главного менеджера фирмы «Гусь…» Гусева?

– Да мы ещё в ЦК…

Вот так-то! Не могут комсомольцы быть бандитами! Брат твердит: могут.

Леонид Германович у издательства с букетом. Предлагает прямиком на метро и двух автобусах к нему в Бутово. Трудные детки, а Маня такая добрая… Ему некогда: торгует. «Ваши “Звери и оборотни” идут прямо влёт». Отказывается она от роли воспитательницы. Авось прибудет из Турции их родная мама.

В почтовом ящике гравюра. Дуб. Рябина – к нему – кудрявой головой-кроной.

«Марья Андреевна, у меня информация. Любой из трёх вариантов: первый – я к вам. Второй – мы где-нибудь. Третий – вы – ко мне». Она выбирает третий вариант.

Да, у Ирки и дамского ума нет. «В хоромах»! Его квартира, подаренная советской властью его родителям, как и миллионам таких же, ненова. Грядёт реактивный лом хрущёвок, обмен будет равноценным. На увеличение квадратных метров не надеется. Прав дядя Толя: и двух эта власть не подарит.

Сынишка. У Пети при виде ребёнка радость. Открыт, как его глаза – зеркало его души.

Ангидридовна.

– Марья Андреевна, угощайтесь, – выкладывает на блюдо начавшую таять клубнику. – Мы с Петром Валентиновичем в разводе, но жить негде. Маму покормлю…

Тёща! Алла уходит, сын Валера убегает на тренировку. Они с Петей – о дне сделки, о деньгах. Никто не подслушает на его кухне.

Пьют кофе, едят клубнику. Из комнат голосок:

– Алечка, доченька…

– …вот так всеми днями…

Старушка выходит в коридор.

– Ольга Ивановна, хотите клубники?

Она приподнимает длинную полу халата, голень забинтована жгутом:

– Бо-оль-но! – как ребёнок.

У Пети жалость в лице! Маня опять готова заплакать. Какая судьба! Как нелегко ему, бедному!

– Рудика нет. В охрану отвёл да машину откопал. Вернее, гараж. Снега много, со льдом, наконец, дверь открылась…

Дверь открылась в Маниной душе! И потекла её энергия к малоизвестному риэлтору Петру Простофильеву.

В «бункере», в подвале фирмы «Гусь-Русь-интернетед», они в одной из комнат. У входа казаки. На мониторе: коридор, двери.

У стола главный Гусев. Телевизионщик и молодец, одинаково с ним довольный, наверняка, сын. Сёма инженер, но в роли охранника. Во всеоружии (никакого оружия) с видом: «голыми руками меня не возьмёшь».

Покупатель выкладывает пачки. Пересчитывают. И она неловко. А Петюша в темпе циркового номера (на пальце правой руки нет одной фаланги!): купюры, как фейерверк. Манины деньги на виду у публики Гусев кладёт в сейф, рядом брат, не отходя.

Наконец, бумаги оформлены. Деньги – в сумку, которую Сёма привязывает под курткой… Тут она не помнит о Пете. Они выходят. На автомобиле друг Сёмы. Брат и в квартиру доводит. Отдаёт пакет с деньгами…

Ушёл. Ей одиноко…

Переезд бурный, одновременно встреча Нового года, а для неё и вообще – новой жизни. Родные, коллеги, подруги и кандидаты на любовь. Но вот день, когда никого.

В детективных романах немало рецептов. Например: как и где хранить. Не в банке. «Храните деньги в сберегательной кассе!» – плакат при советской власти (не обворовывала граждан).

Авторы детективных романов, которые она редактирует, рекрутируются из противоположных лагерей: милиции и уголовников. От писателей у них только украденный ими логотип «писатель». Но информация оттуда, скорей всего, верная: например: как и где хранить. «Храните деньги в сберегательной кассе!» – плакат при советской власти (не обворовывала граждан эта власть). Сберкасс давно нет, а хранить в банке, это всё равно, что отдавать деньги на «вечное хранение» бандитам, тебе неведомым. Ибо банк – часть мафии. Но, если ты на правах рядового братка в «Лихоборской», «Чёрный ход недвижимости», «Гусь-Русь-интернетед» или в любой другой группировке, то, хотя бы, знаешь в лицо потенциальных грабителей. Именно они отнимут деньги. На «мокрое» идут не так активно. Вперёд опробуют воровской, мошеннический варианты. Убивают, как правило, одиноких, кого долго не хватятся. (Выправленный кусок).

Авторы макулатуры рекрутируются из противоположных лагерей: милиции и уголовников. От писателей у них только украденный ими логотип «писатель». Но информация оттуда, скорей всего, верная: банк это мафия. И отдавать деньги в какой-либо банк, это отдавать их на «вечное хранение» бандитам, тебе неведомым. Но, если ты с фирмой на правах рядового братка в «Лихоборской», «Чёрный ход недвижимости», «Гусь-Русь-интернетед» или любой другой группировке, знаешь в лицо потенциальных грабителей. Именно они и отнимут. На «мокрое» идут не так активно. Вперёд опробуют воровской, мошеннический варианты. Убивают, как правило, одиноких, кого долго не хватятся.

Деньги никуда не отданы, они при ней. Охотники за ними могут придти, и она готова.

Старая дверь убрана. Новая двойная. Но в детективах мудрость: откроет любой медвежатник. Другое дело – щеколда изнутри. Но и её могут отодвинуть. Крайний вариант: стропы, отданные братом (в армии был парашютистом). Укреплены на балконе. Якобы для белья. Наденет рукавицы и – по канату. Воры этот вариант могут не предусмотреть. Вне дома – другой вариант.