Лиза заправила за ухо выплеснувшуюся прядь и вопросительно воззрилась на собеседника.

– Да, журналист. – В голосе парня послышалась многозначительная нотка. – Латгальский корреспондент газеты «Сегодня». Я – Рюмин.

Лиза машинально кивнула. Юрий как будто даже обиделся.

– Между прочим, «Сегодня» – главное русскоязычное издание в Латвии!

– Ну прости. Я ведь не в теме, – примирительно улыбнулась Лиза. – А я учусь в СПбГУ на историческом… Так поможешь?

Она откровенно заигрывала: мерцала глазами, вертелась, поправляла волосы, игнорировала поскуливающий уведомлениями телефон.

Юрий кивнул, челка просыпалась на лоб, и он с мальчишеским недовольством убрал ее на место.

– Надо подумать, кто может знать… Та же Янсоне… Могу сам позвонить ей или дать тебе ее номер… как хочешь… Кто еще?.. – Рюмин поскреб подбородок. – Мелдерис? Подожди! – Это «подожди» на фоне предыдущего рассеянного шелеста прозвучало внезапно громко. – Точно! Бронислав Давидович Фишман. Он мой хороший знакомый – я с ним как раз материал делал… Он, конечно, уже давно пенсионер, но очень позитивный. У нас есть такая организация – бывших юных узников нацизма. Я там немного помогаю… Ну, мелочи разные… И воспоминания записываю. Знаешь, – Юра внезапно очень серьезно посмотрел на Лизу, – они ведь уже очень старенькие… и столько пережили… Бронислав Давидович, например, здесь, в Даугавпилсе родился. Когда война началась, ему шесть лет было – вообще непонятно, как уцелел…

– Ты уверен?

– В чем? – Юра недоуменно вскинул брови.

– Ну что он помнит… Просто возраст уже… Прости, я не знаю, как сказать. Грубо получается.

– Нет-нет! Даже не представляешь, как он соображает! – заверил Юра. – Тебя надо обязательно с ним познакомить.

– Когда?

– Сейчас позвоню, узнаю. – Он полез в карман, достал пожилой айфон с истрескавшимся стеклом и стал медленно листать список контактов. – Бронислав Давидович – он офигенный! Профессор. В универе историю преподавал. Его лекции со всех курсов ходили слушать. И книгу написал – «Дети в гетто» называется. В Даугавпилсе во время войны было большое еврейское гетто и лагерь для военнопленных… Бронислав Давидович? Здравствуйте! Это Рюмин. Юра Рюмин. Да. Как вы себя чу… Хорошо-хорошо… Я не за этим… Вы гостей принимаете? С тортом, но по делу… Я не один, можно? Ну Бронислав Давидович! Просто знакомая одна… Она из Петербурга… Вы нам нужны как историк!.. Да, именно вы… Нет, только с тортом! Лия Брониславовна с меня слово взяла… Спасибо! До завтра, Бронислав Давидович!

Рюмин сунул телефон обратно в карман, почему-то смутился и, глядя куда-то мимо Лизы, пояснил:

– Завтра к одиннадцати ждет. Дня. Только я должен предупредить: у него такое чувство юмора… своеобразное… В общем, сама увидишь.

Повисла пауза. Лизе совершенно не хотелось прощаться. Ей было и весело, и чуть-чуть лестно от его неловкости. Похоже, она ему понравилась. А еще Юра так ворковал со своим Плейшнером, как будто тот был не старичок-профессор, а любимая девушка. Короче, Юра оказался супер. Требовалось срочно что-то придумать.

– Спасибо! Просто подарок, что я тебя встретила! Ты есть в Фейсбуке? Надо как-то договориться про завтра: где, во сколько… Только учти: я здесь совсем не ориентируюсь. Знаю только «Латголу» и вокзал.

– Диктуй номер. С утра созвонимся. Могу за тобой зайти… А у тебя какие планы? В смысле на сегодня? – как-то уж слишком непринужденно поинтересовался Рюмин.

– Я погулять собиралась… Посмотреть достопримечательности… Не в номере же сидеть.

Лиза не удивилась вопросу. Она привыкла нравиться. В университете, например, на нее западали и студенты и преподаватели. Хотя последние ничего лишнего себе не позволяли, но по косвенным признакам… Однажды они с ребятами играли в ассоциации, и Игорь Загорский сравнил ее с леденцом. Лиза сначала рассердилась на него, но позже простила. Да, леденец. Конфета, полупрозрачная, блестящая, сладкая, но береги зубы. Ей было приятно, когда за ней пытались ухаживать, но она предпочитала держать дистанцию, аккуратно поддерживая тлеющую надежду, но не давая ей разгораться.

– А хочешь, я тебе город покажу? – предложил Юрий. – Познакомлю с нашей компанией. Мы с друзьями собираемся в парке на «тарелочке». Это совсем рядом… Они люди интеллигентные и оригинальные. Один, например, депутат самоуправления, другой – сторож-богослов с дипломом, еще есть философствующий циник-романтик. Но если тебе станет скучно, то оттуда до «Латголы» совсем недалеко.

Лиза предложение благосклонно приняла.

Прогулка по центру Даугавпилса продолжалась часа два, и к восьми они уже подходили к «тарелочке». Это тоже был парк, но попроще, украшенный лишь одиноким фонтаном в виде плоской восьмиугольной чаши – «тарелочки», – в центре которой располагалась скульптура: щекастая бронзовая девочка с кувшином на плече.

Рядом стояла бело-голубая православная часовня, и Юра, вжившись в роль гида, провел девушку по периметру ограды, чтобы та оценила все архитектурные прелести. Лиза прелестей особенных не увидела: часовня как часовня. Ее скорее удивили трое типов без возраста в трениках, скучавших у церковной калитки, – словно косплеивших любимых папиных гопников. «Кто хлещет в жару портвейн, кто не греет пива зимой», – говорил он, когда они в детстве, прогуливаясь, встречали таких персонажей, а мама соглашалась: «Они мешают нам жить!»

По «тарелочке» расползлись длинные тени, накрывшие расположившуюся здесь рюминскую компанию.

– Это Витя Белов, наш депутат, это Славик, Санчес и Егорыч. А это – Лиза из Петербурга. – Название города Юра произнес как титул.

Парни, которых представил Рюмин, приветствовали Елизавету благожелательными кивками и поднятием вверх пластиковых стаканчиков.

– Лиза, ты как насчет пива? – Юра первым делом провел быструю инвентаризацию в сумке-холодильнике, стоящей у скамейки. – Если местное, то у нас есть «Алдарис», «Пилзенес» и «Латгалес Алус».

Лиза пиво не любила. Оно было горькое и невкусное. Фреш, кола или холодный чай – в сто раз лучше. Но признаваться в этом ей показалось неловким: подумают еще, что она маленькая совсем.

– Пусть будет латгальское, раз уж мы в Латгалии.

Лизу усадили на скамейку, вручили ей стаканчик с пивом и тут же снова заговорили, громко и о чем-то своем. Признаться, Лиза рассчитывала совсем на другой сценарий – она солирует, а парни восхищаются, – поэтому немного расстроилась, что фокус дискуссии оказался смещен в какую-то далекую от ее интересов область.

– Мы сейчас пожинаем плоды 2004 года! – Виктор держал бутылку с водой, как гранату, пробкой вниз. – Тогда! Тогда надо было! Люди нас поддерживали, на митинги ходили! Вы бы видели, какие толпы собирались! Настрой был самый что ни на есть боевой: казалось, мы вот-вот победим и заставим вернуть отобранные у нас права! Реального равноправия добьемся, блин!

Белов выглядел старше других: лет уже под тридцать, жилистый, невысокий, спортивный. К тому же он почти не улыбался и только иногда поджимал щеку, растягивая губы, как резинки, вправо или влево. Этот человек никак не походил на депутата городского самоуправления города Даугавпилс. Ни солидности, ни степенности. Такие, в Лизином представлении, должны пацанов на районе строить, а не политикой заниматься.

– И почему же, Витя, вы тогда ничего не добились? – не без ехидства поинтересовался очкастый Славик. – Я вот лично эти претензии не принимаю. Я тогда вообще еще только в третьем классе учился.

– Всегда, Слава, можно себе оправдание найти. – Строго сверкнул глазами Виктор. – Я, кстати, первый митинг организовал в девятом классе. А ваше поколение уже того… На европейских ценностях выросло, блин, вот и недоразвитое такое… Раньше люди были другие – крепче. Хотя как бы тоже всякого хватало…

– Богатыри – не мы, ага. А все равно ведь в итоге «слили» протесты, – продолжал подкалывать Славик.

– Потому что наивные были, идеалисты! Не привыкли к этим новомодным политтехнологиям, когда ни чести, ни совести – все годится. А некоторым главное было что? На этой волне самим подняться, имя сделать, чтобы потом в теплое место как бы попасть… М-да… Часть разосралась между собой потом, часть разочаровалась. А некоторые еще и засса… сорян, Лиза, испугались, что «закроют».