– Я понимаю тебя, – неожиданно протянул Марин, читая заявление директора. – Ты устал от моих странных выходок, и я… я не буду отговаривать…

В душе Старикова что-то екнуло – он был не готов к подобному.

– Хочешь уйти? Что ж, дело твое, – и Май одним росчерком привел старого директора в состояние полного замешательства.

Нельзя сказать, что Николай Николаевич попросту пугал Мая возможностью ухода. Он действительно считал, что готов покинуть компанию, но чтобы вот так… На стол Старикова вернулся угрюмый лист, освобождающий его от должности: теперь можно смело уходить на другую работу или… на пенсию.

Директор снял очки, постучал тонкой оправой по краешку стола, предоставляя себе возможность продумать линию дальнейшего поведения. Ничего не надумав, он снова плюхнулся в кресло и, покачивая головой, посмотрел на босса с таким презрением, что тому должно было стать не по себе, но судя по безмятежному виду, не стало.

– Я не гоню тебя. Захочешь остаться – буду рад.

Директор ухмыльнулся и начал – негромко, вполголоса:

– Будешь рад… Ну конечно, будешь рад, ведь я пашу на тебя от рассвета до заката, как проклятый. Я сделал твою компанию успешной и процветающей, пока ты потешался, занимаясь черти чем… Хочешь сказать, это моя прямая обязанность, за это я получаю деньги? Ну конечно: ты – босс, я – подчиненный. Каждый должен знать свое место! Так по-твоему? И ты… ты, вероятно, решил, что можешь поступать, как тебе вздумается… Можешь мешать работе, преследуя непонятные и невыгодные цели, можешь пропадать месяцами, не ставя никого в известность… – директор заводил сам себя и теперь поднимался с кресла, переходя на повышенные тона, – можешь плевать на людей, которые искренне переживают за твое благополучие и не находят себе места от волнения… Или… или ты считаешь, что все это только ради денег?! Считаешь, человеческие отношения не играют никакой роли?!

Май не отвечал: он по привычке ждал, пока Николай Николаевич исполнит знакомую до боли партию.

– Ну что ж… Я, пожалуй, сыт по горло твоим эгоизмом. Найди себе нового управляющего – помоложе и посговорчивее… Удачи!

Май прикрыл глаза ладонью… Еще вчера он постарался бы успокоить разбушевавшегося директора, а сегодня… Ему почему-то было все равно, уйдет Стариков или останется: необычное ощущение… Равнодушие? Да нет, скорее раздражение постоянными капризами.

– Сядь! – приказал Май настойчиво и жестко. – Сядь и прекрати истерику.

Николай Николаевич выпятил глаза, нервно и возмущенно зажевал губу, но все же сел… Сел и хлопнул в знак возмущения ладонью по столу.

– Знаешь что, Ник… – Май называл его так лишь в редкие моменты непринужденного дружеского общения, – если ты не понимаешь смысла моих действий, это не означает их неверность и неуместность. Я больше не собираюсь оправдываться и заискивать перед тобой. Не хочешь работать – не работай, но только избавь меня от этих капризов… Нужны извинения – что ж, вот они… Извини, – и Май, не вставая со стула, отвесил резкий поклон.

А вот такого Стариков терпеть не собирался. Гнев и обида накрыли с головой, на мгновение отняв всякую надежду на понимание: ну каков наглец… наглец и фигляр! Если он считает себя небожителем и может вести… может вот так… может… Степлер сейчас был очень кстати, и рука директора сжала металлический предмет… Еще секунда – и он запустит его в этого… в этого наглого и неблагодарного… Раскрасневшееся лицо приняло выражение, как у бойцового пса перед схваткой… Но когда эмоции захлестнули разум, когда все человеческие и профессиональные функции перестали работать в прежнем режиме, когда больше не о чем стало говорить, да и не с кем, именно в тот момент, когда рука сжала метательное орудие, внутри что-то неожиданно надломилось и мягко хрустнуло под натиском гневной дрожи… Сработала резервная программа, дремавшая до поры, а теперь запущенная адреналиновыми перегрузками – такая есть не у каждого, а вот у Николая Николаевича Старикова была…

Расправив белоснежные крылья, сквозь пелену злости и обиды вырвалась на свободу мысль, остудившая в одно мгновение пожар безумия: «А ведь у парня проблемы!» Никогда Май не позволял такого жесткого обращения и такой циничности. Что-то произошло – что-то серьезное, плохое… И как же теперь… Бросить его? Оставить в самый трудный момент? Подчиниться требованию гордости и принципиальности или прислушаться к голосу сердца?

Директор покрутил в руках очки, подышал на стекла, протер мягкой тканью для лучшего обзора, надел… Пристально посмотрел на Мая…

– Что с тобой? У тебя неприятности?

Май ничего не ответил, лишь глубоко и длинно вздохнул, встал, подошел к столу, взял заявление, взглянул на озабоченного Ник Ника и медленно, не отводя взгляда от глаз директора, разорвал лист на несколько частей.

– Давай работать. Я позже все объясню. Мне действительно жаль, что заставил тебя переживать. Но сейчас… поверь, сейчас не лучшее время показывать характер.

Куски бумаги полетели в мусорную корзину, а Май без комментариев направился к выходу; у самой двери он остановился и, не поворачивая головы, решительно произнес:

– Я хотел бы занять официальную должность в фирме. Подумай, что можешь предложить.

Дверь захлопнулась, а Николай Николаевич остался сидеть с отъезжающей от удивления и неоднозначности ситуации нижней челюстью: это что было… кто это был?

13

– Что-то вы поздно сегодня, Вероника Владимировна.

Пустынина игриво закатила глаза.

– Голова требует отдыха, тело – движения.

Молодой человек понимающе кивнул.

– Будьте аккуратнее.

Вероника остановилась и, упрев руки в бока, с упреком окинула взглядом высокого широкоплечего парня.

«Интересно, какую функцию он выполняет в нашем доме? – подумала она, бесцеремонно разглядывая собеседника. – Консьерж? Слишком крепок и самоуверен для прислуги… Охранник? Слишком услужлив и болтлив…»

Она поймала себя на мысли, что никогда не озадачивалась ранее этим вопросом: сидит кто-то в просторном холле за стойкой и сидит… или стоит столбом на входе, приветливо щерясь жильцам и гостям.

Каждый день Вероника минимум дважды проходила мимо консьержей-охранников. Дважды в день она машинально здоровалась, прощалась и даже знала всех по именам (непонятно откуда), но никогда не обращала особого внимания на крепких молодых парней с приятной внешностью и хорошими манерами.

Вероника, чуть покачивая бедрами, направилась в сторону юноши. Она собиралась пробежаться в парке перед сном, но выглядела очень сексуально в облегающей спортивной форме, подчеркивающей все таинства и достоинства ее фигуры.

– А что может со мной случиться? – произнесла она полушепотом, облокотившись на стойку так, что глаза молодого человека невольно скользнули по декольте спортивного топа.

В ответ на опрометчивый взгляд служащего бровь Вероники удивленно, но вызывающе кокетливо дернулась вверх.

– Уверен, что ничего, но все же… уже поздно… – молодой человек спешно подобрал слюни, которые чуть не пустил от близости Вероники, и озабоченно нахмурился.

– Ну вы же защитите меня? Правда, Виталий? Вы же здесь для того, чтобы оберегать нас от хулиганов и преступников.

Вероника откровенно заигрывала с консьержем-охранником, вернее, делала вид, что заигрывает. Хотелось потешиться растерянностью парня, а заодно понаблюдать за усердными потугами не выходить за рамки дозволенного: ничего личного, обыкновенная женская забава.

Но, к ее разочарованию, молодой человек не позволил себе больше ничего, что можно было расценить как непрофессиональные или двусмысленные действия, а на растерянность или дрожь даже не было намека.

– Да, конечно, Вероника Владимировна, – Виталий протянул визитку с телефоном и названием охранной компании. – Если, не дай бог… – немедленно звоните, и наши сотрудники сделают все, чтобы оградить вас от неприятностей.

«Все-таки охранник…» – Вероника мысленно вздохнула и слегка расстроилась.