– Поклянись мне, Леня, что ты не оставишь Инусю! На Пелагею я уже не надеюсь, она теперь не усидит дома, целые дни будет болтать на улице.

– Мне же на работу.

– Умоляю тебя, Леня! Девочка не может быть одна!

В два часа ночи, взъерошенный, испуганный, Леня дрожащей рукой набрал номер скорой помощи и начал поспешно одеваться.

– Нет, со мной не езди, я сама! Оставайся с Инусей. Мне так спокойнее.

В роддоме врачи, очевидно, тоже были не в себе, потрясенные смертью товарища Сталина, потому что после отчаянного детского крика объявили измученной роженице: мамаша, у вас девочка!.. Как девочка? Не может быть!

Крошечное создание хмурило белесые бровки точно так, как Леня, когда сердится, и исчезли все сомнения: ах ты наша Женечка! Нам бы с тобой только поскорее вернуться домой…

Дома ожидало страшное известие: девятого марта, в день похорон товарища Сталина, в давке на Трубной площади погибла несчастная, глупая Поля вместе с домработницей из восьмой квартиры.

1

Девочки спали, каждая на своем краю тахты и каждая на свой манер: Инуся, спрятав носик под одеяло, Женечка привольно раскинув на подушке худенькие ручки. Какие же они стали большие! И такие разные…

Поплотнее задернув шторы, чтобы весеннее солнце не разбудило девчонок слишком рано, и поправив ширму, отделяющую маленьких от взрослых, она на цыпочках поскакала к освещенному настольной лампой и так неудобно теперь задвинутому в угол, к двери, столу. Но Лене же необходимо место, чтобы заниматься по ночам.

Осоловевший после вечерних лекций в своем Станкоинструментальном институте, он уже немножко пришел в себя – с удовольствием попивал чаек.

– Ты должен серьезно поговорить с Женечкой! Ты единственный, кого она боится, я уже не справляюсь с ней.

– Ну и чего опять случилось-то?

– Мы с Инусей сегодня два часа разыскивали Женю по всем окрестным дворам. Представляешь, какой ужас? Наша разбойница забралась на дерево и вместе с какими-то чумазыми мальчишками с большим увлечением стреляла из рогатки в голубей. Я думала, Ленечка, у меня будет разрыв сердца, когда увидела Женю на дереве!

Леня чересчур снисходителен к Женькиным проделкам – только хмыкнул в ответ. Бессердечного отца ничуть не взволновало, что его пятилетняя дочь могла упасть с дерева, разбиться насмерть или на всю жизнь остаться инвалидом.

– Я замучилась с Женечкой! Все-таки ей надо было родиться мальчишкой. В кого она у нас такая озорница? Может быть, в тебя?

– Не, я смирный был парнишка. Не иначе, Жека в деда пошла. В папашу моего, Ивана Прохорыча. Вот был черт в ступе!

Упоминание о «папаше» очень удивило: обычно Леня упорно отмалчивается, если спросишь его об отце. В отличие от большинства людей Леня вообще не любит предаваться воспоминаниям о прошлом, он живет исключительно будущим.

– Что это значит «черт в ступе»? Объясни, пожалуйста.

– Вот с матерью моей познакомишься, она тебе все и доложит.

– И когда это будет?

Кажется, она опять наступила на «любимую мозоль»: невозмутимый, непробиваемый, Леня нахмурился: «Не знаю. Освобожусь, съездим!» – с заметным раздражением бросил сахарные щипчики, отодвинул недопитый стакан и потянулся к рулону со своими проклятыми чертежами.

– Лень! – Она хотела всего лишь обсудить Женино поведение, а помешанный на очередной диссертации Леня, видимо, решил, что жена требует немедленно отправиться в Переславль, и разорался шепотом прямо в лицо:

– Не так это просто тащиться туда с детьми и барахлом! Учти, жрать там нечего! Так что и продукты придется переть на себе!

Выслушивать все эти бесконечные отговорки, честное слово, не выдерживающие никакой критики, порядком надоело. Как только не стыдно? Не видел мать почти двадцать лет!

– Знаешь что, Лень, если бы ты захотел, так давно бы съездили! Раз уж Катерина Алексеевна не может бросить своих кур и гусей и приехать к нам, то мы должны были сделать это сами. По крайней мере, лет десять назад. Всего-то сто тридцать километров. Я посмотрела по карте.

– По карте она посмотрела! – Ленька совсем взбеленился. Скорее всего, потому, что чувствовал себя виноватым. – По карте – одно, а на нашем поганом транспорте – другое! Вот машину на тот год купим, тогда и поедем. А то до Загорска тащись на электричке, там до автобусной станции чесать надо, в битком набитый автобус, а на нем еще часа два-три! Или того лучше – до Берендеева на ночном. Оттудова километров пятнадцать-двадцать вовсе не известно на чем! Пешкодралом, что ли?

– Все, хватит! В конце концов речь идет о твоей маме и тебе решать, ехать к ней или нет. Я тебя сейчас прошу лишь об одном – завтра с утра серьезно поговори с Женечкой.

– Завтра с утра я в Ленинку ухожу.

– Как в Ленинку?.. Ну, так тоже нельзя! Завтра же воскресенье. С твоими бесконечными занятиями я окончательно погрязла в домашнем хозяйстве. Уже забыла, когда была в кино или в театре, не говоря о парикмахерской. И девочки не видят тебя совсем! Днем ты на работе, вечером преподаешь в институте, по воскресеньям занимаешься. Когда все это кончится?

– Ни-ког-да!

Заметив устремленный на него обиженный взгляд, Ленька сразу опомнился и примирительно потрепал по руке. – Шучу, шучу, Ниночка! Погоди малость, будет тебе и театр, и кино. Думаю… – Как всегда при воспоминании о своих железках, он мечтательно завздыхал и, не выходя из романтической задумчивости, пожал плечами. – Черт его знает, как дело пойдет? Но реально раньше чем через полгода мне докторскую не закончить.

– Полгода?! Выходит, опять торчать все лето с девочками в Москве? Я понимаю, для мужчины важнее всего карьера, но зачем тогда было жениться и заводить детей?

– Очень хотелось! – Леня хитренько засмеялся в кулак и многозначительно подмигнул сначала одним, потом другим глазом, как не подмигивал ох как давно. – Ладно, Нин, завтра поговорим. Ложись спать, а я еще поработаю.

И она безропотно отправилась спать, потому что сердиться бесполезно. Даже если сейчас с шепота перейти на крик, Леня не услышит: он углубился в чертежи, и, кроме чертежей, для него уже не существует ничего – ни несчастных детей, которые все лето будут дышать пылью в центре города, ни жены, которая уже и не помнит, когда в последний раз засыпала в объятиях мужа, ни брошенной им матери.

Нет, конечно, не брошенной. Леня регулярно, каждый месяц, посылает Катерине Алексеевне по двести пятьдесят рублей. Но разве деньги могут заменить встречу с единственным сыном?

2

Будильник зазвенел в шесть часов – собирались выехать пораньше, но пока добудились девчонок, перемыли все носы, заплели все косички, уложили всех кукол, зайцев и прочих плюшевых зверюшек, без которых никак не обойтись, всю семью накормили завтраком и наспех перемыли посуду, прошло почти два часа. Наконец радостно щебечущие девочки забрались на заднее сиденье. В багажник загрузили ящик тушенки, сумки с сахаром, мукой, крупой и макаронами, чемодан с вещами, подарками и всякое мелкое барахло. Для двух канистр бензина, которого, как сказал Леня, по дороге может не оказаться, места не хватило, и он, чертыхаясь, минут пятнадцать перекладывал все снова.

Часы возле Моссовета показывали уже половину девятого. Постовой при повороте на бульвары приветливо козырнул и улыбнулся Лене, как хорошему знакомому, а девочки помахали милиционеру из приоткрытого окна.

В вымытом поливальными машинами чистом городе автомобилей было совсем немного, однако, лишь только перебрались через новый гранитный красавец мост у «Северянина» и оказались в Подмосковье, шоссе сделалось узким, забитым бесконечными пыхтящими грузовиками и тяжелыми, неповоротливыми автобусами. До Пушкина тащились еле-еле, зато потом лихой водитель разогнался до семидесяти километров в час. Стремительно замелькали елочки, березки и избушки вдоль дороги.