– Лень, тебе очень идет этот халат. Ты в нем похож на барина.

– Да ладно тебе! Мало мы, что ль, повоевали? В грязи насиделись по самые уши… Народу сколько погибло, каких ребят! Имеем мы право пожить в этой чертовой Германии в свое удовольствие?

– Конечно. А где хозяева этого дома?

– Ты чего шепчешь? Хозяин здесь я. Немцев почти всех из Карлсхорста повыселили. Оставили только кой-кого для обслуги. Хозяйка у меня в подвале живет.

– Как в подвале?

– Ты не больно за нее переживай-то, у немки там не подвал, а прям хоромы! Дворец Советов. Живет наша фрау получше, чем многие русские у нас в Союзе. Завтра поглядишь, как она там отлично устроилась. Познакомлю тебя с ней. – По-хозяйски открыв фарфоровую супницу и зачерпнув половничком, Ленечка положил на тарелку целую гору тушеного мяса с густой подливкой, от которой шел необыкновенно вкусный пар. – Ешь давай, Ниночка! Немка – бабка неплохая, старается, готовит вкусно. Чего ж ты не пьешь? – Добавив в бокал крепкого, сладкого вина и заботливо придвинув поближе салатник и корзинку с белым хлебом, Леня опять наполнил водкой рюмку. Позабыв о хороших манерах, выпил, по привычке высоко запрокинув голову, и занюхал хлебом, к сожалению, все еще по-русски.

– Зовут нашу немку Анна. Но они тут любят, чтоб говорили «фрау». Тебя, знаешь, как звать будут? Фрау Нина. Ешь, Ниночка! Отъедайся, отсыпайся, тебе тоже за войну досталось! – Леня уже порядочно захмелел – раскраснелся, размашисто жестикулировал. – Ты, Ниночка, давай здесь отдыхай! Немка все-все по дому сделает! Эти паразиты фашисты теперь за кусок хлеба готовы на коленях перед нами ползать!

– У хозяйки муж тоже был фашист?

– Нет, он еще до войны помер. Был вроде инженером на «Сименсе». Ничего себе у них инженеры жили, а? Дочка у нее в Гамбурге. Двое внуков там. Зять летчиком был. Люфтваффе. Союзники подбили еще в сорок втором. – Рюмка снова была наполнена до самого края.

– Может быть, достаточно? Тебе же завтра на службу.

– Все, последнюю, и идем спать!

В спальне Ленечка хлопнул себя ладонью по лбу, быстро выволок тумбочку вместе с высокой лампой на середину спальни и принялся сдвигать кровати:

– Так-то лучше будет!

Кровати все время разъезжались. Она тихонько смеялась, а Леня весело чертыхался и грозился завтра же сколотить их гвоздями.

3

Фарфоровые часы с амурчиками вокруг циферблата показывают почти десять. Неужели она так разоспалась на пуховой перине, на белоснежном, хрустящем белье, что и не слышала, как уехал на службу Ленечка? Хороша жена, ничего не скажешь. Но так приятно понежиться на поистине королевском ложе, зарыться лицом в мягкую подушку, с наслаждением растянуться на кровати, томно повернуться с боку на бок, натянуть на голое плечо невесомую пуховую перинку. Нет, жарко! Яркое солнце припекает и сквозь тяжелые бархатные шторы. Пора вставать, фрау Нина, вы здесь совсем обленитесь!

Первым делом следовало раздвинуть кровати: если зайдет хозяйка, будет очень неловко за слишком явный смысл вчерашней перестановки. Кровати и не думали трогаться с места. Почему же они, глупые, ночью все время разъезжались?

На круглом столе в гостиной был приготовлен завтрак – горячий кофейник, укрытый полотенцем, белый хлеб, масло, вареные яйца и баночка джема. В открытые стеклянные двери потянул ветерок, принес теплый аромат цветущих деревьев. Где-то далеко проехала машина. Как же тихо! Ни голосов, ни шорохов, будто на необитаемом острове.

Что бы ни говорил Ленечка, это был чужой дом, и без Лени она чувствовала себя здесь совсем уж неуютно. Торопливо выпила кофе, вымыла за собой чашку в глубокой фаянсовой раковине, но, прежде чем спуститься в сад, все-таки задержалась на кухне. На белых изразцах высокой печи пестрели какие-то надписи – скорее всего, шутливые афоризмы. Выходит, раньше, до войны, в этом безмолвном доме любили посмеяться.

Солнце пробивалось сквозь тенистые деревья, порхали разноцветные бабочки, и настойчиво гудели пчелы, жадно забившись поодиночке в самую середину ярких тюльпанов и целым роем облепив пахучий желтый кустарник. Таинственной, нелюдимой хозяйки не было и в саду, зато с соседнего участка приветливо помахала рукой полная женщина, на вид лет двадцати пяти – двадцати семи. По тому, как неуклюже поднялась соседка из плетеного кресла и как вразвалочку направилась к низкой ограде, сразу стало понятно, что она ждет ребенка и родить ей предстоит очень скоро.

– Здравствуйте-здравствуйте! Вы у нас новенькая?

– Доброе утро. Меня зовут Нина.

– Мы в курсе! Ваш Алексей Иванович прожужжал нам все уши, что скоро приедет его Ниночка, самая красивая девушка Советского Союза! – Зеленые, как изумрудики, глаза с сильно загнутыми и подкрашенными ресницами лукаво сверкнули, и хорошенькая соседка заливисто засмеялась. – Я-то была уверена, что к нам прибудет очередная русская красавица – глаза круглые, нос курносый, а вы, и правда, очень интересная девушка! Скажу-скажу вашему Алексею Ивановичу, что у него отменный вкус!

– Спасибо.

– А я Галя Балашова. Я в Берлине уже второй месяц и, посмотрите, как отъелась! – Подхватив себя руками под огромный живот, хохотушка Галя повернулась в профиль и надула щеки. – Можно поверить, что в эвакуации в Ташкенте я весила сорок два килограмма? Все думают, что мне родить уже завтра, но это грандиозное событие произойдет не раньше чем через четыре недели. Нинуля, заходите ко мне! Поболтаем! Введу вас в курс местной жизни. Сейчас Агнес вынесет вам шезлонг.

На зеленой лужайке с кое-где не скошенными нежно-белыми, пушистенькими маргаритками жарко припекало солнце, Галя все время загораживалась от него полной рукой и игриво щурилась.

– Рассказывайте, что хорошенького в Москве? Вы где живете? А где вы учились? Сколько вам лет? Давно вы замужем? – Не дождавшись моментального ответа на большинство своих вопросов, Галя, кажется, уже и забыла, о чем спрашивала. Неловко поправила подушку за спиной и, откинувшись в заскрипевшем кресле, стала отчаянно обмахиваться кружевным платочком. – Ах, как же сегодня жарко! Летом, говорят, в Германии будет безумно жарко! Надо срочно шить сарафан. У вас есть сарафан? Вам он очень пойдет. Вы такая стройненькая, ах! – Галя с наигранной тоской посмотрела на свой живот и шутливо-обиженно закусила алую губку.

В ответ на все восторженные комплименты симпатичной соседки захотелось сказать ей тоже что-нибудь приятное:

– Какое у вас элегантное платье!

– Мне тоже нравится! Открою вам секрет: я нашла здесь замечательную портниху. Такое счастье! Вы бы видели, Нинуля, какого немыслимого шелковья и тюля накупил мне мой Балашов! Филолог, профессор и ничегошеньки не понимает в женских нарядах. С мужчинами вообще очень трудно! – Похоже, с мужчинами Гале было не очень трудно: закатив глаза, она тут же прыснула со смеху. – Хотя и наши тетки, должна вам заметить, тоже недалеко ушли. Такой бывает маскарад в Доме офицеров! Но с них и взять нечего. В основном они все из деревни. А вас, Нинуля, я непременно отвезу к своей портнихе. Будете самой элегантной девушкой в Берлине! Пока я не рожу. Поедем?

– Спасибо. Если это удобно и не очень… дорого.

– Дорого? У вас же муж – полковник. Как мой Балашов. Он получает хороший оклад и паек. И вам тоже положен паек. А за продукты, особенно кофе и сигареты, в Берлине можно достать абсолютно все: и отличный материал, и портниху, и самого лучшего парикмахера. Кстати, вам нравится моя прическа? Хотите такую?

Прическа – высоко зачесанные над лбом и уложенные сзади «валиком» в темную сетку золотистые волосы – была замечательной, модной и очень шла круглолицей, с «ямочками» Гале. Так же, как и платье в мелкую черно-серую клеточку с крупными белыми пуговицами.

– Боюсь, Алексей Иванович не разрешит мне постричься.

– То есть как не разрешит? Что это такое – не разрешит? Вы такая интересная девушка, с бархатными глазами, молоденькая, стройненькая! Ваш Орлов должен ходить перед вами на задних лапках.