- Спокойно! Виталий, успокойся ты! Мы его вытащим! Слышишь?! – Генерал Филиппов встряхнул старшего «гостя» за грудки, крепко прижимая к стене, пока Дорошенко оттаскивал Василия подальше.

- Как? – простонал Виталий, закрывая руками лицо и обессиленно откидываясь на стену. – Мы даже не знаем, жив ли он ещё! Он там безо всяких гарантий, Гена!

- Быстро не убьют, – Василий покачал головой, сплюнув кровь из разбитых мощным ударом губ. – Развлекаться будут. А у нас теперь ещё дохрена компромата. Который мы чудом не проебали. Из-за твоих истерик.

====== 33. Цена и расплата ======

Волки уходят в небеса,

Горят холодные глаза

Приказа верить в чудеса

Не поступало

Би-2 – Волки

Всё было правильно. Заслуженно. Он понимал, на что шёл.

Хотел только попрощаться с Витом – понимал, что в отличие от стандартных «платежей» московским вампирам – на него никакие гарантии безопасности распространяться не будут. Если рассматривать стандартные условия «не убивать», «не калечить необратимо» и «не ставить меток» как гарантии безопасности.

Оказывается, когда их нет, они кажутся такими шикарными гарантиями!

Генерал Филиппов с каким-то странным взглядом дал ему подписать рапорт на перевод в оперативное подразделение и распоряжение о секретной командировке – как будто ему ещё понадобится его работа. Но подпись поставить было несложно, и он искренне поблагодарил генерала за такое тёплое участие. Это было приятно.

Особенно на фоне ледяного взгляда Елизаветы Петровны, которая чётко дала ему понять, что такая самодеятельность со стороны альфы вызвала бы немедленный поединок: это открытый вызов руководству клана. А в его случае отвечать будет Афанасьев, если не откажется от него.

Это была прерогатива руководства клана – определять, кто отправится к московским вампирам в качестве «платы» за должности на стандартную неделю. Афанасьева выбрали как наиболее накосячившего в последнее время альфу, и несмотря на все мольбы Алексея, заменять его на его бету категорически отказались.

Но он не смог тихо сидеть на месте и просто позволить этому происходить.

Он не думал о последствиях, когда делал свой грандиозный «взлом века». Если ни одному более-менее значимому человеку (как правило, человеку-слуге) в Москве будет просто невозможно посещать ночные вампирские «приёмы» – масштабы развлечений должны быть кратно меньше. Только на это он и рассчитывал.

Предложение вампиров, сделанное через полковника Николаева, застало его врасплох, и он слишком явно и слишком поспешно согласился, выдав себя с головой – но не сказать, чтобы это его сильно расстроило.

В конце концов, если это позволит Виту вернуться через три дня вместо семи, он был готов сдаться им – заменить его, как и хотел с самого начала.

Только позднее пришло осознание, что он практически открыто выступил против Елизаветы Петровны, вмешавшись в договоренности клана, но он собирался ответить за своё поведение сполна.

Возможности попрощаться с Витом ему не предоставили. Он только мельком увидел, как тот садится в машину Дианы Сергеевны, выполнявшей от имени клана лис этот небольшой обмен.

А потом для него начался ад.

*

Физическая боль была привычной – в его жизни бывало всякое. От той истории с пыточными подвалами ГРУ он до сих пор не мог отойти – временами накатывали нелогичные приступы паники или озноба. Хорошо хоть кошмары не мучили – объятия любимого человека от такого избавляли быстро.

Но сейчас к этой физической боли добавлялось другое. Безнадёжность.

Тогда, в ГРУ, он держался на простой уверенности, что клан его не оставит. Вытащит, так или иначе. И вытащил.

Только тогда он не был виноват ни в чём: ни перед кланом, ни перед теми военными.

А сейчас жгучая вина разъедала его изнутри – и перед кланом, за то, что полез поперёк альф и высшего руководства, поломав им все договорённости, и перед Витом – за то, что едва тот успел выйти из пыточных условий – придётся отвечать за своего нерадивого бету.

Перед разъярёнными московскими «тузами», полетевшими со всех высоких постов и потерявшими все свои отлаженные «схемы», зачастую вместе со всеми сбережениями и активами – ему было совсем не стыдно и не совестно – заслужили.

Но получив в свою полную власть виновника таких перемен в своей жизни, они оказались весьма изобретательными палачами. Люди-слуги с тремя и более метками, они знали о пытках неизмеримо больше простых военных-людей.

Они умели комбинировать физическую боль с обжигающим чувством стыда, беспомощности и безнадёжности.

Надежду они отняли сразу.

Разъяснили весьма доступно и популярно, как им его отдали – безо всяких условий.

То, что казалось таким естественным в отношениях с вампирами – три базовых условия – в его случае не действовали.

Если ставить метки смертнику никто из вампиров и так бы не стал, то всю глубину их власти над его жизнью и телом они продемонстрировали сразу.

Один взгляд в глаза Князя Москвы как будто затянул его в пучину вечной, безграничной темноты. Мимолётная режущая боль – и видеть ему больше ничего не пришлось.

Он не сразу осознал, что произошло. Думал, что это временные вампирские трюки. Но со временем весь ужас произошедшего свалился на него лавиной. Так просто и незатейливо, первым же делом – его лишили зрения.

Стоило, наверное, быть благодарным, что это сделали не физически, выколов глаза серебром – могли, это было бы как раз в их духе. Но это было ничуть не менее болезненно.

Естественный порыв для любого оборотня – сменить форму, чтобы «зализать раны» – исцелить любые физические повреждения – наткнулся на глухую стену. Что могло так блокировать оборот: психологические трюки вампиров или какой-то укол в плечо, который он едва ощутил на фоне всего остального – было непонятно.

Но после такого грубое, нарочито унизительное обращение не трогало его так сильно. Отняли одежду и загоняли на день спать в какую-то холодную каменную камеру с тонкой подстилкой на голом полу? Да пожалуйста. Еду как собаке в миске оставляли? Ничего страшного. По сравнению с той бездной отчаяния, в которую его погружала неизменная тьма днём и ночью и холодная пустота там, где он привык ощущать живое тепло внутреннего зверя, это всё было так мелко и незначительно.

«Ты никому не нужен! Тебя все бросили!» – Жестокие слова, которыми его встречали при дворе Князя Москвы, оживали с новой силой каждый раз, когда его оставляли в покое на день.

В этой страшной, безграничной темноте они проявлялись смутными фигурами Вита и Елизаветы Петровны, с презрением отворачивающихся от него, и генерала Филиппова, безразлично подписывающего приказ об увольнении за профнепригодностью.

Кому он нужен – даже если его не убьют – без зрения?

*

Он не понимал, зачем жить дальше.

В компьютерах была вся его жизнь – всё, что составляло его как личность, было так или иначе связано с компьютерами и технологиями. В клан он попал на фоне успехов в конкурсе программистов – Елизавета Петровна как раз присматривалась к перспективному направлению и набирала себе новое поколение из таких юных дарований.

С Витом познакомился на первом же полнолунии и влюбился, страшно подумать, с первого взгляда.

В ФСБ устроился к тогда ещё «своему» генералу Артамонову, и в целом жил счастливо и припеваючи. Благодаря тому, что нашёл дело своей жизни.

Которое сейчас у него отняли безвозвратно.

Он не мог отслеживать дни – всё смешалось в сплошную череду боли, безнадёжности, насилия, и засасывающей, чёрной пучины отчаяния. Что унижает сильнее – глумливое групповое сексуальное насилие или лишение самых базовых человеческих потребностей? Он постоянно чувствовал на себе чужие липкие, грязные взгляды – ни одежды, ни уединения, и никакой свободы.

Он не был уверен, что сохранил здравый рассудок – слишком смешалась боль внешняя и внутренняя.

И дёрнулся, конвульсивно, когда почувствовал давно забытое прикосновение ткани к голой коже – его одевали как беспомощного ребёнка. Или куклу.