Сны вещие. Анна… Сны вещие – они с тобою, Анна. Неумолимы, яростны… близки… Удушье невменяемой тоски… Бесстрастье, сталь холодная капкана… Отчаянье, сдавившее виски… Строка, строка… Чудесный дар строки… Какое несравненное блаженство! – подумают иные… Душа желает в чёрное одеться… А сердце разрывается… В слезах – само жестокой участи проклятье, увитая злой памятью судьба… А шёлк того причудливого платья подчёркивает – как же ты худа… Оглохнуть – чтоб по-новому мир слышать. Стать мученицей – на глазах у всех. Но говорить застенчивее, тише… Ведь не перекричать двадцатый век… Как страшен суд немыслимых пророчеств предчувствием сбывающихся бед… Предрешено всё. Неумолимость – вот Его ответ. Смиряйся, поглощённая страданьем, Изъеденная им до тошноты… Оно во всём – в рыданиях, молчанье… Оно во всём, – чего коснёшься ты! Не всех несчастий мера постоянна… Но кто бы знал, где истинный предел? Сны вещие – твоё проклятье, Анна… Как будто затянувшийся расстрел… /10.VII.2012 г./ Разбитая вдребезги. Марина… «Я всегда разбивалась вдребезги, и все мои стихи – те самые серебряные, сердечные дребезги…» /М. Ц./ «…И кровь приливала к коже, И кудри мои вились… Я тоже была, прохожий! Прохожий, остановись!» /М. Ц., 3 мая 1913, Коктебель/ Случайный прохожий, ты вспомнишь ли имя, которому литься бы сладостно с уст? …и славное время, что неумолимо злой рок обратил в безысходную грусть. Марина… Из сотен венозных сплетений её – беспощадно и дерзко рвались. За милым грехом всплеск живых искуплений – из раны не кровь вытекала, а жизнь. Душа обнажённая… В этом – вся правда: сегодня – отчаянье, завтра – восторг. Но как же оно переменчиво – завтра! Любовь? Увлечение? Или порок? И так всякий раз. Грань слепых помешательств – казалось, вот-вот оно – произойдёт… Любовь бы не выпустить ей из объятий, нутром ощущая: за смертью черёд. И сладость, и жалость, и гордость… Неистовость, сила природных стихий. И как упоён неприкаянный голос, похожий во всём на её же стихи! Разбитая вдребезги. Но не смертельно. [пока не смертельно]. Но плач или смех в душе отзывались вселенской метелью. Прозябнувший город. Заснеженный век… Безумие. Страх. Беспросветность. И дикость. Кровавый террор… Мир, сошедший с ума… Стихов больше нет. Нежность в сердце изжита. И это – уже не она. Неона… Кто мог бы подумать – испита до донца. Утратив величий былых торжество, своей безрассудностью вдруг захлебнётся, не став утешением ни для кого… Случайный прохожий, топтавший с ней землю, о, знал ли ты, чьи [!] это были следы? …и ведал ли ты, вынимая из петли, какой [!] нестерпимой коснулся беды? /23, 24.VI.2013 г./ Богу – Богово
«Кесарю кесарево, а Богу Богово» – старосл. «Воздатите кесарева кесареви и божия богови» – новозаветная фраза, цитируемая обычно по апостолу Матфею. /употребляется в узком, житейском смысле: каждому – своё, каждому – по заслугам/. Да, Богу – Богово. Непререкаемо. Будто калёным железом – как встарь. Буйные головы. Непокаяние. Что же ты медлишь, а, царь-государь?! Крови за истину пролито – страшно мне даже представить, не то, что сказать! Аль не присытились божьей-то милостью, псинами верными пялясь в глаза, слуги твои, покамест окаянные? Чуешь, дыхания напряжены? Царь-государь, эти б сразу облаяли… Эх, неравён час до горя-беды… Бойся не тех, кто открыт и воинственен /ибо не их подлость скрыта от глаз/. Бойся всех льстивых да с чёрными мыслями – именно льстивый и первым предаст. Тихо в покоях. Но в воздухе смутою пахнет уже. Аль не чувствуешь сам? Царь-государь, время старою сукою тошно скулит… Ты же – веришь словам. Милуешь тех, кому дыба – пристанище. И бесконечно караешь иных – сильных и дерзких. Бескрайнее кладбище… Слёзы и гнев – порожденье живых… Страшно… И дико. С кем, царе, останешься? Множество псов. Но из них – ни один раны твои не залижет. В пожарище вскоре толпа город твой превратит… …На пепелище пир злобы отпразднует Тот, кто при жизни тебя возносил… Да, Богу – Богово. Этим всё сказано. Будь же мудрее – не я ли просил? /27.XII.2013 г./ |
