– Да, о таких вещах нелегко говорить собственной дочери, все-таки я всегда хотела быть примером для тебя. Как бы то ни было, я продаю нашу большую квартиру и переезжаю жить к бабушке, – мама невесело ухмыльнулась, – что касается твоей учебы, папа обещал все оплатить, но, видимо, не сделал этого. Ну что же, в раздаче отеле Аней он всегда был хорош. Поговори с ним, Рита, и если ситуация с учебой в Швейцарии не решится в ближайшее время, ты всегда можешь приехать в Москву. Просто знай, что я тебе всегда жду дома… и что… что мне тоже очень тяжело…

Мама тяжело вздохнула, и сердце Риты сжалось от грусти и сочувствия. Как пережить такое предательство после целой жизни вместе?

– Я… я перезвоню, мама, – Рита закончила сеанс связи. Она закрыла лицо руками и и долго сидела так за большим столом в пустой белой квартире, уперевшись локтями в деревянную поверхность. Ее привычный мир рухнул, она буквально видела, как крепкие до недавнего времени сваи моста под названием «семья» со скрежетом ломаются и летят в пропасть, а безжизненное тело Риты проваливается вслед за ними, пытаясь увернуться от обломков. Все катилось в тар-тарары: ее учёба, планы на бушующее, любящая семья.

Такую, заплаканную, с опухшим красным носом и выражением лица побитой собаки, одетую с прошлого вечера в пижаму с пандами, со спутанными каштановыми волосами, и нашли ее соседки, вернувшись из университета. Потом они пили вино, сидя в гостиной, объединённой с кухней, на синем мягком диване в полном молчании и при тусклом свете талантливого мистера Рипли.

На утро всех мучало похмелье, однако, соседки в порыве заботы приготовили завтрак и теперь искоса бросали на Риту сочувствующие взгляды, пока та жевала омлет, безжизненно уставившись в стену. Тем временем, пришёл ответ от хозяина квартиры, что последний месяц не был оплачен полностью. Денег на личной карточке тоже почти не было, и Рите пришлось признать, что она находилась на дне финансовой ямы.

– Я думаю, – оптимистично начала Лурдес, – поддаваться отчаянию как-то нелепо в такую погоду, поэтому, предлагаю поехать покататься на горных лыжах и развеять наши грустные мысли.

– Как минимум, у меня ещё действует сезонный ски-пасс, – ухмыльнулась Рита, – надо брать от жизни все. Как минимум, то немногое, что осталось доступно.

– Дело говоришь! – одобрительно кивнула Лурдес в ответ, а Хайке вдруг радостно улыбнулась:

– Тем более, я уже попросила родителей доплатить за нашу квартиру за последний месяц. Мы больше ничего не должны, и проблем не будет.

На душе у Риты стало совсем тяжело. Кто-то может доверять своим родителям. Кто-то может не беспокоиться о завтрашнем дне. Кто-то даже может делать широкие жесты.

– Девочки, если так пойдёт дальше, вам нужно будет искать другую соседку, – сказала она грустно, – более платёжеспособную и финансово налётную.

– Об этом не может быть и речи! – горячо заверила ее Лурдес, – где мы найдём ещё такую чистоплотную тихоню? Ты не пьёшь, не куришь, даже парней не водишь! От тебя самая большая неприятность – это периодический запах краски из твоей комнаты и разноцветные подтеки на раковине, если ты мыла кисти, но мы готовы тетя простить.

Соседки закончили завтрак, сложили тарелки в посудомоечную машину, одели горнолыжные костюмы и забронировали машину на сегодняшний день – у Хайке были права, но по экологическим соображениям она отказывалась от собственного автомобиля.

В лыжный сезон Рита чаще всего каталась на склонах Юнгфрау, путь к которым лежал по берегу Тунского озера. День выдался уже по-весеннему тёплый, в долине меня жду горами снега давно не было, а голубая вода озера искрилась под солнечными лучами. Вдоль озера простирались альпийские шале с деревянными балконами, перемежающиеся с желтыми от сухой травы пролесками с пасущимися на них вальяжными коровами, звенящими своими традиционными швейцарскими колокольчиками на толстых шеях, а вдали сверкали былыми шапками вершины Бернских Альп. Рита залюбовалась уплывающими за окном их машины пейзажами и даже на секунду потеряла связь с реальностью, забыв обо всех неприятностях. Ей неимоверно хотелось сейчас выйти на берег озера, достать холст и краски и уйти в себя, впитывая искристую поверхность озера, и, пропустив ее через себя, излучать брызги всепоглощающего, неистового, безграничного вдохновения. Рита неплохо владела всеми техниками рисунка: от акварели до выполненных карандашом скетчей, но холст и масло представляли для неё свою религию, даря ей спокойствие и комфорт, принося ощущение близости и единения с окружающим миром. Каждый раз, лишь взмахнув кистью, и она могла оставаться один-на-один со своим творением многие часы, вновь обретая почву под ногами. Творчество для Риты было тем островком стабильности, вокруг которого она строила свою жизнь. Менялись страны, города, люди, но рисование оставалось незыблемо, служив ей якорем в переменчивом мире. Однако, сегодня, согласно плану Лурдес, Рита должна была веселиться на горнолыжных склонах и отложить уединение для более подходящего момента, не показывая своего разочарования, чтобы не обидеть подруг.

Компания доехала до подъемника, ведущего на вершину одного из склонов Бернских Альп в непосредственной близости от горы Юнгфрау и припарковалась на большой, полной людей в разноцветных куртках сновавших туда-сюда, парковке, похожей на цветастый муравейник. Они переобули ботинки, закинув обычную обувь в багажник, взяли лыжи и сноуборды и направились к подъемнику, у которого образовалась небольшая очередь. Подождав немного, троица вошла в слегка покачнувшуюся под их ногами кабинку фуникулера. Двери почти закрылись, хотя какой-то парень успел заскочить внутрь, рискуя быть зажатым в прыжке. Он сел на лавку напротив Риты, и та с удивлением отметила его дорогой лыжный костюм глубокого синего цвета от фирмы «Богнер», производителя элитной спортивной одежды, о чем говорили малозаметные золотые эмблемы “B” на его куртке. Нет, конечно, Богнером Риту было удивить сложно, так как в Швейцарии жило или приезжало на отдых огромное количество обеспеченных людей, но обычно в дорогие бренды облачались все же те, кто постарше, а их спутник выглядел ровесником девушек. Рита невольно оглядела его: римский крупный нос, резкие скулы, светлые голубые яркие глаза на загорелом лице и золотистый кудрявый локон, выглядывающий из-под шлема. Пожалуй, его можно было назвать очень симпатичным, насколько может быть симпатичным человек в шлеме и нелепом горнолыжном костюме «от-кутюр».

Парень бросил быстрый и пронзительный взгляд на сидевшую напротив Риту и, перевёл взгляд за окно. В кабинке фуникулёра каждый был занят своими мыслями.

На склоне Рита даже удалось немного отвлечься от тяжёлых мыслей. В целом, в мировом масштабе, все, пожалуй, было не так плохо. В конце-концов, она не пряталась в бомбоубежище от ракет, не голодала и не побиралась на центральном вокзале (пока). Она даже не страдала от последствий какой-то изматывающий любовной истории, ее сердце было свободно и приключений на свою пятую точку она тоже не искала. Пожалуй, развеять мысли в горах было не такой уж и плохой идеей, о чем она поспешила им сообщить, горячо поблагодарив. Подруги остановились немного перекусить в ресторане на склоне, оборудованного чудесной террасной на смотровой площадке, как Рита почувствовала вибрацию своего смартфона. Она извинилась и вышла из-за стола на веранду. Ее начало немного подтрясывать, она зябко завернулась в куртку и взглянула на горы, по давней привычке искав в них поддержку.

–Да, папа, – наконец, произнесла она.

– Рита, – раздался папин голос, взволнованный и смущенный, – ты звонила?

– Да! Да! Я звонила, – Рите была невероятно зла. Ей захотелось закричать, сорваться, зарыдать, начать ругаться матом, чего она в жизни не делала, но в последний момент она сдержалась. Как всегда.

– Дочка, – отец попытался объясниться, – ты, наверное, знаешь, что мы с твоей мамой не живем вместе. Это случилось сразу после нашего возвращения в Москву. Больше дипломатических назначений у меня не предвиделось и создавать видимость счастливой семьи не требовалось. Я отдал маме квартиру и купил нам с Настюшей свою… к сожалению, сейчас я совершенно без копейки, цены на недвижимость в Москве так выросли, а ремонт ремонт стоит космических денег…