Новость, что ее могут отчислить из Университета, застала Риту врасплох, нарушив рутинное течение ее жизни, в которой с максимальной вероятностью можно было предсказать, что произойдёт в последующий момент. В ее жизни не было места подвигам, хотя всегда было пространство для спокойного созидания.

Рита была желанным, единственным ребёнком интеллигентных родителей. Большая часть жизни Риты прошло под знаком материального благополучия и казенных материальных благ, так как отец много лет работал на дипломатической службе, а в последние годы занимал важный пост в российском консульстве Швейцарии, где Рита закончила школу и даже поступила в местный университет. Как и все консульские дети, в старших классах она училась в женевской школе при посольстве Российской Федерации, куда перевелась после переезда из Африки, где до этого момента работал ее отец, однако, в какой-то момент Рита отчаянно захотела вырваться из привычного круга избалованных детей сотрудников дипмиссии, рассуждавших о поступлении в МГИМО и считавших, что дипломатическая карьера у них в кармане.

Начнём с того, что она не могла припомнить ни одну женщину-дипломата, которую бы ей суждено было увидеть своими глазами, а мысль о браке с правильным парнем из хорошей дипломатической семьи вызывала у неё рвотный рефлекс. Она с детства наблюдала за разными консульскими семьями, где отец – подтянутый, говорящий на нескольких языках был гордостью, главой и опорой семьи, окружённых благоговеющей женой и испорченными детьми. Всегда семейный образ внешне должен был представлять благонадёжность, так как дипломаты были на службе даже дома, но, зачастую за высокими стенами посольских домов скрывалось одиночество и душевная пустота. Другой причиной отказа от проторённой дорожки, ведущей в МГИМО и усыпанной отцовскими связями, было острое желание Риты рисовать. Именно за мольбертом она проводила свои самые счастливые минуты жизни, переносясь в миры, принадлежащие только ей.

До переезда в Швейцарию Рита с семьей жила в столице Ботсваны, в дипломатической резервации, охраняемой вооруженной до зубов охраной и окутанной километрами колючей проволоки, хотя папа любил повторять, что ему повезло с назначением в Габороне, так как это была одна из самых безопасных и зелёных африканских столиц с добродушными и приветливыми жителями и стабильным политическим режимом (что никак не отменяло беспрецедентные меры безопасности, принятые в их окружении). В Ботсване более ста лет не было вооружённых конфликтов, даже свою независимость от Великобритании страна получила тихо и мирно, не пролив ни единой капли крови, а через несколько лет после обретения независимости здесь нашли крупные залежи алмазов. Без сомнения, стране невероятно повезло открыть эти месторождения уже в статусе независимого государства, иначе бескровный процесс мог обратиться в жестокую борьбу за владение алмазами со множеством человеческих жертв.

Годы, проведённые в Ботсване, Рита вспоминала с особым теплом, осознавая, что их дипломатическое поселение вместе преодолевало тяготы жизни, да и консульские служащие там были попроще, чем в «престижных» странах Европы и Северной Америки, распределение куда не проходило без использования нужных связей и влиятельных контактов. В то время вместе с родителями и друзьями семьи Рита любила отправляться в гости к племенам бушменов в джунгли. Спустя годы Рита вспоминала белозубые искренние улыбки местных жителей, которых она много рисовала во время этих туров, а потом раздавала людям собственнооучно выполненные портреты. Также ей и ее семье удалось объехать множество национальных парков , таких как Чобе или дельта реки Окаванго, где они восторгались лоснящимися боками маленьких бегемотов или с опаской смотрели на горделивую поступь ботсванских львов, не обращавших ни малейшего внимания на машины туристов. Когда Рите было страшно или тревожно среди непролазных джунглей, она выработала шутливую привычку, которая осталась с ней на многие годы: если неожиданно на неё накатывал паника, Рита искала вокруг какой-то предмет, который мог бы олицетворять спокойствие, уверенность и надёжность, служить опорой, и, закрыв глаза, представляла себя им. Спустя много лет, Рита вспоминала как во время одного из сафари, зажмурившись, она минут пять представляла себя баобабом, думая, что если дерево смогло выжить в течение тысячелетия, то прогулку по национальному парку на быстрых машинах и с вооруженным опытным гидом, она точно переживет.

Как уже было упомянуто выше, в Ботсване она начала рисовать. Сначала это были наброски о путешествиях, вдохновлённые местным колоритом и яркой, красочной африканской культурой. Так на свет появлялись изображения пестрых колибри и розовых фламинго. Со временем Рита начала писать более серьёзные произведения, экспериментируя с яркими красками, любуясь неожиданными цветовыми сочетаниями и стилистическими находками. Она рисовала городских женщин в колоритной одежде и причудливых головных уборах, представителей местных племён, плетущих корзины из прутьев или танцующих с копьями на фоне своих хижин, окружённых изумрудной зеленью тропических лесов. На ее картинах, благодаря волшебным взмахам кисти, появлялись вереницы охотников в набедренных повязках, бредущих по выжженной африканской саванне, с их сосредоточенными на добыче взглядами и настороженной поступью. Родители наняли Рите лучшего в городе учителя изобразительного искусства, и она часами проводила за рисованием. Преподаватель говорил, что у Риты определённо есть талант, но папа был скептично настроен по этому поводу, считая рисование не более чем милым хобби.

Одновременно с этими чудесными воспоминаниями, Рите приходили на ум другие картины: изнуряющая жара, тучи мухи, раскалённая земля под ногами, горячий, сухой, полный красного песка, колющий ветер, перенесённая малярию, которая заставила поволноваться родителей и дала новый виток их разговорам о подаче прошения о переводе в Европу. Рита страдала от мысли о переезде из ставшей такой родной за пять лет Ботсваны, в разгар ее первой любви с одноклассником Василием. На самом деле, в то время Ритой овладевало два мощных чувства: притяжение, которая она испытывала к Васе и счастье, трепетавшее в ней во время занятий живописью, которое в последствие помогло ей пережить переезд.

В Швейцарии она оказалась в другом мире, ведь там собралась элита российской дипмиссии, а общение выходило далеко за пределы посольского круга: дети и внуки опальных и не очень олигархов, звёзд шоу-бизнеса и других представителей «сильных мира» ежедневно хвастались брендами, напивались, курили травку, а особо дерзкие уже вовсю нюхали кокаин. Рита помнила, как в две тысячи шестнадцатом году, сразу после того как ее семья переехала в Женеву, девятнадцатилетняя представительница российской золотой молодёжи, живущей в Швейцарии, сорвалась в пропасть во время гонок по горному серпантину.

Тогда Рите было 14 лет, она с тоской смотрела из окна своего дома на Монблан и уходила с головой в мир живописи, с грустью начиная замечать, что свежие картины очень отличались от предыдущих, написанных в Африке. Ей не хватало вдохновения, несмотря на окружающие красоты и показную роскошь города, где стоимость скромного удина была сравнима с месячным бюджетом на продовольствие целой африканской семьи. Конечно, Рита осознавала, что дело было в ней самой, а не в стране, не способной ее вдохновить. Несмотря на то, что в любой момент она могла в любой момент взять велосипед и поехать на нем по городу или даже за его пределы, катиться вокруг чистейшего Женевского озера с его знаменитым фонтаном, бьющим прямо из воды недалеко от берега, покинув территорию посольских резиденций, Рита ощущала себя гораздо менее свободной, чем в Габороне, где никогда не перемещалась без охраны и в целом редко покидала территорию дипмиссии. Все вокруг было шикарным и чужим. Одноклассники перед последним школьным годам очень сдружились, и было похоже, что для Риты спели них не осталось места. Улицы Женевы были заполнены «майбахами» т «роллс-ройсами» с кувейтскими номерами, которые богатые арабские принцы из нефтегазоносных земель привозили с собой на личных самолётах. Витрины красовались многозначными ценниками на швейцарские часы или брендовую обувь ручной работы, а китайские туристки, радостно щебеча, выходили из бутика «Луи Виттон», держа в каждой руке по сумке, на которых ещё красовались магазинные бирки.