– Расслабь булки, – посоветовал первый громила. – Нам поручили довезти груз до места, и только, верно?

– Ну?

– Значит, денежки Горелому уже заплачены, так? А раз они заплачены, товар принадлежит Бледному Кросту. А теперь скажи: кто из персон захочет поссориться с Бледным из-за этой мелкой глисты? Ты бы вот рискнул?

– Я-то? Не-е… Но ты знаешь – Топи кишат самоубийцами…

Первый громила ухмыльнулся, давая понять, что оценил тонкий юмор напарника.

Лодка сделала очередной поворот и вошла в узкий, извилистый рукав. Сутолока большого канала осталась позади. Над водой с обеих сторон нависали постройки – ими, собственно, и были образованы берега. Дома здесь лепились один к другому, похоже, в течение нескольких сотен лет: в самых старых кирпич уже порядком выкрошился. Лишь изредка в изъязвленных временем, поросших лишайниками стенах рукотворного ущелья попадался разрыв: низкие арки тоннелей, ведущие куда-то во тьму, или пышная зелень вездесущих, разросшихся сверх всякой меры кустарников. Острые запахи тины и застоявшейся, нечистой воды шибали в ноздри.

– Вон там, не доходя свай, поверни направо, – бросил рулевому напарник.

– Куда тут, разрази меня преисподняя, сворачивать? В стену, что ли?

– Заросли плюща видишь? Правь прямо на них, там будет проход.

– Ни хрена себе тут всё заросло…

Нос лодки с шуршанием раздвинул свисающий до самой воды зелёный занавес. Тоннель из листьев и ветвей сомкнулся над ними – а в следующий момент сильный удар опрокинул обоих громил вверх тормашками: киль наткнулся на коварно притопленное бревно.

Рулевой поднялся на четвереньки и открыл было рот, чтоб высказать напарнику всё, что о нём думает, – но внезапно замер: прямо ему в переносицу уставилось несколько взведенных арбалетов.

– Так, засранец, руки на затылок, и поживее, – деловито заявил один из налётчиков. – Эй, мордатый! К тебе это тоже относится.

– Какого хрена?! – неуверенно рявкнул громила, обводя взглядом шайку. Физиономии у тех были щедро вымазаны липкой черной дрянью, вроде гуталина – к этой уловке нередко прибегали уличные грабители, чтобы закрасить уникальный для каждого фрога узор пигментных пятен. Но даже гуталин не мог скрыть того, что по крайней мере трое из этой компании были всего лишь подростками.

– Что, оно ещё и глухое? – издевательски осведомился старший, по всей видимости, главарь. – Парни, держите второго на мушке, чуть дёрнется – пришпильте его к борту… Руки, я сказал! Живо!

– Вы что за клоуны, ребята? – вроде как миролюбиво спросил второй громила. – Под кем ходите?

– А ну-ка, захлопни пасть! – главарь явно не собирался упускать инициативу. – У кого из вас ключ, а? Отпирайте этот долбанный ящик!

– Ты хоть знаешь, на кого сейчас наехал, урод? – процедил первый громила.

– А мне плевать! – ухмыльнулся арбалетчик. – Ключ, я сказал! Считаю до трёх: раз, два…

– У меня его нет! – поспешно заявил первый громила.

– Значит… – остриё арбалетного болта плавно качнулось.

– Уговорил! – проворчал второй и сунул руку за пазуху – но вместо ключа извлек здоровенный кремнёвый пистолет.

Позже, прокручивая в памяти случившееся, Морфи пытался понять, почему никто не среагировал – ни Роффл, ни Гас, ни Олури, ни сам Папа. Должно быть, всё дело в том, что движение громилы было совершенно обычным, естественным, даже ленивым каким-то…

Он успел, должно быть, долей секунды раньше. Пальцы судорожно жамкнули спусковой рычаг, и тут же тяжёлый приклад несильно дрогнул – ощущение было как от лёгкого толчка ладонью. Морфи даже не целился; но из правого глаза громилы вдруг вырос диковинный цветок – крашеное весёленькой ярко-жёлтой краской оперение арбалетного болта. На мгновенье всё замерло: мутная вода, фроги, крупная стрекоза в косых солнечных лучах, прорвавшихся сквозь хитросплетение листьев…

Глухо брякнул о дно лодки выпавший пистолет, а сверху, словно набитый тряпьём мешок, рухнул громила – рухнул и остался лежать.

–..! – потрясённо выразился кто-то.

– Твоему дружку не повезло, – голос Папы Ориджабы заметно сел, но говорил он по прежнему твёрдо. – А теперь медленно… Очень медленно… Нагнись и достань у него ключ.

Я тащился по улице, бормоча под нос ужасные проклятия. Амфибо, язык фрогов, вообще достаточно цветист, а уж по части ругательных оборотов и подавно – из наречий Метрополии с ним может соперничать разве что немецкий, да и то… Попробуйте-ка сказать собеседнику, что он исключительно гнусный тип, усомниться в официальной версии его происхождения и намекнуть на осуждаемые в любом обществе сексуальные пристрастия, при этом походя оскорбив его религиозные чувства (если таковые имеются) – и всё это одним-единственным, хотя и довольно длинным словом!

Причиной моего скверного настроения были столичные антиквары – эти бессовестные барыги, эти разбойники с большой дороги, эти флибустьеры, лишённые даже малейшего намека на порядочность. За полдня я обошел с десяток лавчонок, торгующих стариной – как оказалось, этого вполне достаточно, чтобы окончательно разочароваться в соотечественниках-амфибиях. По моим прикидкам, ларец Тыгуа стоил не менее сотни трито. Даже учитывая собственный потрепанный вид, а также то, что деньги требовались срочно, я рассчитывал выручить никак не меньше восьмидесяти. Но все, абсолютно все начинали с того, что предлагали взять его по цене медного лома! Чего я только не наслушался – от уверений, что подобное продаётся тут на каждом углу, до откровенного шантажа и гнусных инсинуаций по поводу моей персоны. Некоторые начинали вслух размышлять, не пытаюсь ли я всучить им краденое и не стоит ли вызвать полицию!

За очередным поворотом показалась ограда кладбища – и я, повинуясь внезапному импульсу, толкнул скрипучую металлическую калитку и шагнул в зеленоватый сумрак. Ухоженная аллейка вилась меж надгробий. Здесь никого не было – живые, как правило, избегают мест, напоминающих им о бренности существования. Присев на скамейку, я сделал несколько глубоких вдохов – и усмехнулся.

А ведь надо признать, все эти мерзавцы-торгаши были настоящими энтузиастами своего дела! Наверное, меня приняли за опустившегося иммигранта – одного из тех бедолаг, что приехали сюда в отпуск и внезапно обрели, как им казалось, потерянный рай. Красоты нашего мира, дешевизна жилья и продуктов, поджидающие на каждом шагу соблазны – от разнообразных наркотиков до экзотических религиозных учений, – со многими сыграли злую шутку. Доходило до того, что некоторые решали полностью порвать с прежней жизнью – сжигали свои документы и отправлялись бродяжничать, благо, даже очень скромной, по меркам Метрополии, суммы в их карманах здесь хватало надолго… По крайней мере теоретически: стоило такому горе-туристу забрести, например, в Весёлые Топи – и прозрение не заставляло себя долго ждать. В прошлом мне не раз доводилось заниматься поисками пропавших соплеменников – как правило, это были те ещё обормоты, великовозрастные чада богатеньких родителей, так и не сумевшие повзрослеть…

Что дальше? Двадцать семь трито – это всё, что мне удалось вырвать из жадных перепончатых лап столичных барыг. По меркам люмпенов из Весёлых Топей, например, я только что сделался настоящим толстосумом. В принципе, этих денег вполне хватит на приличный костюм и на дорогу. Светилу психиатрии к лицу путешествовать на воздушном корабле, пускай даже эконом-классом! А уже там, на юге, будет возможность нанять лодку и проводника для визита в урочище Срубленный Лес. Заморочить родню Звездуа научными терминами и апломбом «настоящего ученого», добиться свидания тет-а-тет с генералом, ну, а дальше – по обстоятельствам… Но что делать, если вдруг потребуются незапланированные траты?

На колени мне спланировал сухой лист мау-курру. Он чем-то напоминал свернутый парус… Много позже, оглядываясь назад, я частенько вспоминал именно этот момент: точку, когда всё могло пойти по-другому. Преображение в herr’a doctor’а направило бы мои изыскания в совершенно ином направлении; и как знать, чем бы всё завершилось…