Когда мои глаза привыкают, я вижу, что пляж пуст. Отлив оставил длинную рваную цепочку водорослей. Я чувствую влажный запах гниения, когда пробираюсь к кромке воды, песок кажется почти фосфоресцирующим во мраке, он рыхлый и кремовый под моими ботинками, когда я огибаю куски искривленного белого плавника. Когда я была девочкой, то всегда думала, что они похожи на человеческие кости, и я должна признать, что они все еще похожи.

Далеко за водой мачтовый фонарь ночного рыбака вспыхивает красным. Дальше отвечает другой свет… но именно так это выглядит отсюда. По правде говоря, лодки находятся по меньшей мере в миле друг от друга. Вероятно, ни один из них не знает другого. Они также не могут слышать друг друга, кроме как через свои УКВ-радиостанции, сквозь помехи.

— Ты там, внизу, в порядке? — кричит низкий мужской голос с вершины утеса.

Я вздрагиваю от неожиданности. Вверху его неуклюжий силуэт безлик, совершенно лишен контуров. Трудно не чувствовать себя загнанной в угол. Я бессмысленно смотрю вверх и вниз по пляжу, а затем кричу:

— Я в порядке.

— Ты выглядишь застрявшей.

— Нет, я в порядке, — кричу я в ответ фигуре.

Он не отвечает, просто неопределенно машет рукой, его тень распадается, а затем, к счастью, отступает. Когда я снова одна, я чувствую себя в большей безопасности, но все равно должна найти выход отсюда. Очевидно, что прыжок, который я совершила, спускаясь вниз, не работает для подъема. Чувствуя себя глупо из-за своего затруднительного положения, я расхаживаю взад и вперед вдоль стены утеса в поисках лучшего пути, но его нет. Никаких опор для рук или хорошо расположенных выемок. Поднялся ветер, и теперь я дрожу. Если мне придется спать здесь, внизу, я замерзну до смерти.

— Эй! — Голос раздается снова. Он вернулся.

Дерьмо.

— Осторожно, я бросаю веревку.

— 32-

Даже с веревкой подъем дается с трудом. Волокна грубые и на ощупь похожи на древесные щепки, они впиваются в мои ладони, когда я медленно пробираюсь вдоль скалы, ударяясь локтями и коленями. Мышцы моей спины сокращаются, а бедра начинают гореть. Интересно, почему это выглядит так просто в боевиках, и кто вообще этот парень, какой-нибудь благонамеренный сосед или прохожий, или настоящий злодей? И как, черт возьми, я оказалась здесь, позволяя незнакомцу удерживать вес моего тела, не имея никакого выбора, кроме как продолжать идти?

Когда я, наконец, достигаю вершины, он протягивает мне руку и тянет меня, задыхающуюся и полную адреналина, через неровный край обрыва на тропинку. Это Лето любви, парень-хиппи из Ротари-парка. Улица позади него пуста, витрины магазинов плоские и темные.

— Я помню тебя, — говорит он, бросая кусок веревки к ногам. — Знаешь, там внизу не слишком безопасно.

Я смотрю вверх и вниз на тропинку, на которой мы стоим, взвешивая свои варианты, если все пойдет плохо, а затем снова на его лицо и тело, пытаясь прочитать его. Он большой парень, достаточно большой, чтобы без труда сломать девушке шею пополам. Достаточно большой, чтобы утащить меня, если это то, к чему все идет.

— Я в порядке. Я знаю, что делаю. Тем не менее, спасибо.

— В прошлом месяце разбойная волна унесла парня прямо в море. Случилось в Дьявольском Панчбоуле. Они приходят из ниоткуда.

Его речь странная и отрывистая, предложения вырываются резкими маленькими фрагментами. Но он также не двинулся ко мне и не сказал ничего особенно угрожающего.

— Я буду иметь это в виду.

— Я — Клэй Лафорж. Мы с моей девушкой просто сидели в парке, когда увидели, как ты проходила мимо. Когда ты не вернулась, она послала меня проверить.

— О. — Я с трудом могу поверить в то, что он говорит. Большинству людей наплевать на тех, кто напрямую не касается их жизни. — Это… мило с ее стороны.

— Мы все должны присматривать друг за другом, вот что она всегда говорит. Кстати, что ты там делала внизу?

— Ничего. Просто думала о жизни. Этот человек утонул? Тот, в «Дьявольском Панчбоуле»?

— Конечно, — говорит он почти весело. — Туристы. Думают, что знают то, чего на самом деле не знают.

Я понимаю, что необычна не только его манера говорить, но и все, что он говорит. Он похож на персонажа из сборника рассказов, волшебника, торгующего метафорами, или отшельника, протягивающего три волшебных боба… или, в данном случае, веревку. Вся эта встреча странная, но если я не упускаю чего-то вопиющего, он не кажется мне опасным. На самом деле, он мог бы быть полезен. Он не турист, но даже нечто большее, чем местный житель. Он спит в парке, по крайней мере, я так предполагаю из-за палатки, которую видела на днях, где он может наблюдать за всеми так, как только что наблюдал за мной… как за телешоу, которое он может включать и выключать, переворачиваясь.

— Приходил ли кто-нибудь из офиса шерифа и расспрашивал тебя и твоих друзей о пропавшей девушке, Кэмерон Кертис? — спрашиваю я.

— Почему? Потому что мы — самое близкое, что есть в этом городе к криминальному элементу? — Возможно, он слегка подмигивает, когда говорит это. Даже при свете уличных фонарей освещение не очень хорошее. Либо он забавляется, либо я его обидела.

— Ты большую часть времени проводишь снаружи. — Я пытаюсь уточнить. — Ты знаешь всех, кто здесь живет, в лицо. Думаю, ты бы понял, если бы что-то было не так. Или кто-то еще.

Он кивает, черты его лица мутные.

— Много детей заходят в парк по пути на пляж, иногда курят. Время от времени кто-нибудь из них просит нас купить пива или пятую часть «Четырех роз». Но не эта девушка. Я не уверен, что когда-либо видел, как она проходила через это. Если бы я это видел, она бы не выделялась.

— Ты думаешь, это безопасный город? Вы, ребята, разбили лагерь, верно?

Он пожимает плечами.

— Иногда снаружи кажется безопаснее, чем внутри. Ты точно знаешь, с чем имеешь дело.

Это то, что мог бы сказать Хэп.

— Как долго вы здесь живете?

— Пару лет. Моя девочка всегда хотела жить у океана. Я сказал, конечно, давай попробуем. Мы уже были в Денвере раньше. Солнце светит там каждый чертов день, иногда прямо сквозь снег. Но Ленор сказала, что высота перевернула ее с ног на голову.

— Ленор? Это та женщина, которую я встретила на днях?

Он кивает.

— Она не так уж сильно любит людей. Я удивлен, что она заговорила с тобой.

— У моей семьи когда-то была ручная ворона по имени Ленор.

— Что, в доме? — Он качает головой, хмурясь. — Ты не можешь приручить такое животное. Не повезло.

— Она была животным-спасателем. Одно из ее крыльев не работало. — Я даже не знаю, почему я рассказываю ему эту историю, или почему все еще вижу, как она бегает по дому за Иден, выпрашивая изюм, чернику и гранулы собачьего корма. Она тоже могла говорить, но у нее была только одна фраза, которую она извлекла из своей прошлой жизни: «Не смей, не смей». — Она пугала меня до смерти, — ловлю я себя на том, что говорю Клэю. — Я думала, она может читать мои мысли.

— Конечно, она могла, — говорит он, не колеблясь. — Все птицы телепаты.

Каким бы странным ни был Клей, он мне немного нравится, этакий временный изгой-хиппи, живущий под брезентом в Ротари-парке, но думающий о горах или Ватерлоо, не совсем в этом мире или в каком-либо другом.

— Где твоя Ленор сегодня вечером?

— Возвращается в палатку. Наверное, мне стоит пойти и сообщить ей, что с тобой все в порядке. Она очень беспокоится.

— Прибой на самом деле не самое опасное сейчас, Клэй. Тот, кто похитил эту пропавшую девочку, может разгуливать среди нас.

— Меня бы не удивило, если бы это было так. Такой маленький городок, как этот. Все, что угодно, может происходить прямо по соседству, и ты никогда не узнаешь.

Уже второй раз за несколько минут он напоминает мне Хэпа.

— Тогда к кому бы ты присмотрелся повнимательнее? В качестве подозреваемого?

По его лицу скользит выражение, которое трудно прочесть в темноте. Но потом я ставлю его на место. Я отношусь к нему серьезно, и он польщен.