Мы с Уиллом обмениваемся взглядами. Может быть, она чувствует вину или стыд за то, что не сделала больше сразу, или, может быть, это предложение — своего рода завуалированная попытка извиниться, расплатиться за то, что сделал ее муж, или за то, кто он такой. Некоторые жены сексуальных хищников — молчаливые соучастники, в то время как другие — очень немногие — открыто сотрудничают, служа своего рода сутенерами для удовлетворения аппетитов своих мужей. И еще есть те, кто ничего не знает и ничего не подозревает, даже когда насилие происходит под их собственной крышей, и не потому, что они невежественны или им не хватает проницательности. Многие преступники обладают сверхъестественной способностью показывать только то, что они хотят, чтобы другие видели. Существует определенный уровень двойственности — барьер между несогласованными частями их личности. Из нашего краткого визита нет никакого способа узнать, где Лидия находится в континууме.

— Хорошо, что вы предложили, — говорю я ей.

— Мы можем подробнее обсудить это завтра, — добавляет Уилл. — Спасибо, что уделили нам время.

— 31-

— Что, черт возьми, это было? — спрашивает Уилл, когда мы возвращаемся в машину.

— Будь я проклята, если знаю. Но он мне не нравится.

— Я не могу сказать, что и думать. У него вся эта история с Клинтом Иствудом среднего звена. Но тогда также возникает ощущение, что он побывал во многих залах заседаний, размахивая своим весом и подписывая большие чеки.

— И эта чушь о том, что никто на его территории не работает, если его там нет? Он настоящий?

Уилл пожимает плечами, заводя двигатель.

— В любом случае у него есть алиби.

К сожалению, я не могу спорить. Я бросаю еще один взгляд на дом, величественный непропорциональный парадный вход, где в профиль сидят две дирхаунды. Они не сдвинулись ни на дюйм с тех пор, как мы впервые прибыли, как будто их приклеили на место. Для такой операции, как эта, требуется много рук, чтобы все прошло гладко, но я никого вокруг не вижу. Может быть, все они уже вернулись на виноградники или в хозяйственные постройки, занятые давкой или чем-то еще, что происходит днем, но все равно это странная картина, похожая на огромный улей, идеально построенный и полный меда, но совершенно пустой от трутней.

— Я бы все равно не исключала Дрю из-за статьи о насилии, — говорю я. — Тогда он не ездил на тракторе.

— Хорошая мысль, — соглашается он, когда мы возвращаемся по длинной ухоженной подъездной дорожке. — Что ты о ней думаешь?

— Лидии? Я не знаю. Несколько вещей, которые она сказала о Кэмероне, показались мне довольно проницательными. Но если ей не все равно, почему она не связалась с Эмили и Троем с тех пор, как Кэмерон исчезла? Можно было бы подумать, что она расположилась лагерем в их гостиной, как это делают семьи друг для друга. Ничего из этого не подходит.

— Даже если это урожай, — многозначительно говорит он. — Им не нужны деньги.

— Вот именно. И если они злятся на Троя, почему бы не появиться и не дать отпор? Ты слышал, что Лидия сказала о том, что у Кэмерон изменился характер с тех пор, как она впервые приехала? Она волновалась, ладно. Но зачем держать это при себе?

Уилл ворчит в знак согласия, когда мы выезжаем на главную дорогу, где виноградники тянутся длинными рядами, все дальше и дальше в симметричном красно-золотом свете. Нити цветной мишуры мерцают на проводах над виноградными лозами, чтобы отпугивать птиц, но сами по себе они прекрасны. Вот почему туристы приезжают в страну вина не только для того, чтобы опьянеть от крошечных порций Каберне Совиньон, но и для того, чтобы оказаться внутри этого мира, где каждая поверхность отражает солнце.

Я пытаюсь устроиться поудобнее перед долгой дорогой домой, но мои плечи все еще напряжены и отягощены. Радио Уилла настроено на эфир его собственного отдела. Один из его заместителей приходит сообщить о происшествии, домашнем беспорядке. Уилл наклоняется вперед, внимательно слушая, пока не отправляется другой помощник шерифа. Только тогда я спрашиваю его, что было у меня на уме некоторое время.

— Каковы шансы получить ордер на вскрытие дела об усыновлении Кэмерон? — спрашиваю я Уилла.

— Почему? Как думаешь, что ты можешь найти?

— Я не уверена, но я все еще зациклена на том, когда могло произойти жестокое обращение с Кэмерон. Если это был Дрю, опрос ее родной семьи мог бы помочь нам исключить более раннюю часть ее жизни. Или кто знает. Может быть, кто-то из тех времен нашел ее здесь? Случались и более странные вещи.

— Я могу попробовать. Что ты думаешь о предложении Лидии помочь с поисковым центром?

— Если она серьезна, у тебя не должно возникнуть проблем с тем, чтобы забрать ее деньги. Но даже большой толстый чек может не помочь нам вовлечь в это город. Это то, что действительно работает в Петалуме.

— Мы это уже обсуждали, Анна. Я не могу конкурировать с «похищенным под угрозой ножа». Ничто здесь не вызывает тех же самых тревожных звоночков. А Полли явно была очень особенной девочкой. Ты видела. Эти люди чувствуют себя лично вовлеченными. Ты не можешь подделать это, и также не можешь заставить это сделать.

— Нет, — вынуждена я признать. — Но мы можем работать над тем, чтобы дать людям больше представления о том, кого мы пытаемся найти. Вы сами сказали, что Кертисы всегда держались на расстоянии от общества. Это должно быть частью проблемы. Как насчет того, чтобы созвать городское собрание и попросить поддержки, просто напросто? Сначала сделать громкий призыв к средствам массовой информации, чтобы привлечь их туда. Сказать им, что у нас есть срочные новости.

— А мы? — Даже в профиль, устремив взгляд на извивающуюся дорогу, Уилл выглядит раздраженным.

— Может быть, к тому времени мы это сделаем, а если нет, то покажем им нашу явку, весь город выйдет за Кэмерон. Мы повсюду развесим ее фотографии, а потом ты встаешь и десять раз произносишь ее имя. Двадцать раз.

— Это не может быть так просто.

— Что еще у нас есть?

Он не отвечает. Долгое мгновение мимо проносятся виноградники, зеленые, золотые и темно-фиолетовые. Сумеречный свет подобен мягкому теплому животному, опускающему свое тело над круглыми желтыми холмами и живыми дубами.

— Я могу связаться с Греем, — пытаюсь я снова, — и со Стивом Гонсалесом тоже. Все дети в средней школе были травмированы. Это может помочь. Они могли бы чувствовать себя более активными и наделенными полномочиями. Мы не можем просто оставить их бороться с этими чувствами. Ты же знаешь, как это может быть плохо. Им нужно что-то делать.

— Я думаю, это стоит попробовать. Хотя Трою и Эмили может не понравиться такой ракурс.

К черту их, хочу я сказать, но умудряюсь этого не делать.

— Может быть, они одумаются.

* * *

Уже темно, когда Уилл высаживает меня у «Хорошей жизни». Мои ноги кажутся резиновыми от того, что я провела в машине большую часть дня, а пояс моих джинсов врезался в плоть моего все еще мягкого живота. Я решаю избавиться от своего беспокойства вместо того, чтобы отнести его на барный стул в «Паттерсон», и в тот момент, когда я это делаю, я чувствую себя вознагражденной. Ветер усиливается, как только я достигаю конца Лансинг-стрит, обдувая меня каждым наполненным солью порывом, смывая день.

На краю обрыва я смотрю вниз на пляж Биг-Ривер и сразу понимаю, что это декорации моего кошмара, в котором девушка бежит по водорослям и плавникам, преследуемая. Ночь облачная, и путь темный, но я вижу перед собой первые несколько земляных ступеней, ведущих вниз по рифленому песчаному берегу, и начинаю спускаться, не обращая внимания на маленькие предупреждающие вспышки. Я здесь в изоляции, если упаду или что похуже.

И все же я не останавливаюсь. Я знаю эту тропу, или мои мышцы знают, помня, как низко опускаться и нащупывать вдоль скалы опоры для рук, пучки травы, похожие на пригоршни волос. Последние несколько шагов были размыты, но я пробираюсь мимо предательских пятен на заднице, отталкиваясь руками, чтобы последние три фута упасть на влажный песок. Он поддается с мягким влажным звуком, и я ловлю равновесие, на мгновение чувствуя триумф. Затем: Как я снова встану на ноги?