После встречи в поместье всё снова перевернулось с ног на голову. «Помоги мне», — читалось в глазах на опухшем поттеровском лице, и Драко помог, поверил, понадеялся, что Гарри снова спасёт их семью и весь магический мир. Съедающие изнутри мысли о Поттере не давали Малфою спать. Он просыпался посреди ночи и бродил по комнате, угнетаемый переживаниями: где он, как он, жив ли он. Хотя в ответе на последний вопрос Драко был уверен почти всегда, ведь иначе Волан-де-Морт уже начал бы праздновать свою победу. Малфой не находил себе места, молитвенно обращался к Поттеру, зная, что тот его не услышит, но всё равно неутомимо шептал тихие сбивчивые просьбы беречь себя и своих неугомонных друзей. И, может, в будущем позаботиться и о нём.

После битвы за Хогвартс Гарри пропал вместе с надеждой Драко на новый мир. Жизнь закружила Малфоя в новом чудовищно-трагичном танце: жестокая казнь отца, убийство матери, жгучее одиночество, служба Волан-де-Морту, смерти, грязнокровки, мятые газетные листы без упоминаний Избранного, переписывание истории, под документами о котором он ставил свои резкие подписи. Драко затерялся в этом круговороте, но он всегда думал о Поттере — всей душой ненавидел его за то, что тот сбежал, но терпеливо ждал возвращения.

Драко думал о Гарри всю свою жизнь, складывал каждое воспоминание в воображаемую шкатулку, чтобы потом окрасить его в цвета ненависти или надежды, постоянно чередуя оба, сменяя один на другой. Но теперь словно что-то изменилось, и воспоминания окрашивались во что-то новое. В третье. В то, что штормовой волной сбивало Малфоя с ног.

У Поттера чудовищно красивые глаза — и чёрт бы с ними. Как будто зелёные глаза какая-то особенная редкость. Вовсе нет. Но Драко, к своему огорчению, думал не только о прожигающем упрямом взгляде, вырывающем чувства Малфоя наружу, будто молодую мандрагору из земли. Когда Гарри улыбался, весь мир вокруг заражался теплотой, мелко покусывал щекочущей дрожью, обволакивал нежной лаской; а в уголках глаз Поттера вырисовывались едва видимые морщинки, забирающие на себя внимание и заставляющие искренне улыбаться в ответ, чего Драко совсем не мог себе позволять, но всё же иногда сдавался и шёл у них на поводу. Осторожные прикосновения Гарри обжигали, оставляли горячие следы на теле, тихий голос пробирался в голову и бесконечно кружился в ушах, ускоряя и без того сбивчивый пульс.

Гарри — сильный, решительный, смелый, завораживающий своей уверенностью. Он всегда был таким. С раннего возраста, несмотря на жизненные трудности, этот мальчишка в круглых очках добивался своего. И Драко так хотел хотя бы немного быть на него похожим: так же без страха бросаться в омут, совершать славные подвиги и иметь настоящих друзей. Малфой стремился, тянулся, что есть мочи, но отстал — и, кажется, завис ещё там, в этом чёртовом поезде, с вытянутой рукой, глупо пялящимся на Звезду Британии.

Мысли о Поттере не были новыми и неожиданными. Драко действительно думал о нём постоянно, но теперь Гарри твёрдым канатом тянул за собой липкую тошноту, затягивающуюся удавкой на хрупкой шее. Поттер и раньше готовил плацдарм для того, чтобы скинуть Драко с обрыва. Но сейчас Малфой ясно увидел, что стоит посреди разворачивающегося действия. Он не дурак и потому прекрасно понимал, к чему могут привести множественные мысли. Именно поэтому и раньше, и теперь он запрещал себе даже допускать подобные бредовые идеи, но сейчас бережное — трепетное — отношение Поттера упрямо подогревало глубоко зарытые, никогда прежде не горевшие угольки. И что бы ужасного ни творил Гарри, Драко наверняка делал вещи в разы хуже.

Приятно знать, что я свожу тебя с ума.

Драко Малфой не должен влюбиться в Гарри Поттера.

Это опасно, бессмысленно и чертовски глупо. Полюбить своего врага — избитый сценарий популярных любовных романов. И пусть Поттер в действительности совсем не являлся врагом Драко, официально Малфой должен был его ненавидеть всем сердцем, желать испепелить его изнутри и свернуть шею при первой же возможности — но ни при каких обстоятельствах не влюбляться.

С каждым днём становилось хуже. И если в среду вечером Драко кратко отметил, что не стоит себя вести как пубертатный подросток и засматриваться на Гарри, оставив все остальные мысли в стороне, то в воскресенье утром он уже ворочал в своей голове серьёзное предупреждение: «Не влюбляться в Поттера». Как будто бы действительно считал это возможным. Хотя, разумеется, это не так. Такие ощущения скорее всего вызваны новым всплеском надежды вкупе с заботливым отношением Гарри, который, разумеется, из жалости проникся к Драко и принял решение ему помочь.

В воскресенье Малфой отыскал монетку в ящике прикроватной тумбочки и, сославшись на плохое самочувствие, сообщил, что «сегодня без него». Он не знал, ждут ли его на покере на этой неделе, но решил избежать любой внезапной встречи с Поттером. Драко было необходимо какое-то время, чтобы охладить голову и унять неуместные назойливые мысли.

Но ответа не последовало. Как и никаких новостей от Гарри за всю прошедшую неделю. Малфой чувствовал, как в груди зарождается жгучий ком обиды, будто его обманули, как малого ребёнка — поманили конфеткой с посыпкой из внимания, а он и повёлся: если бы Гарри действительно о нём переживал, он бы непременно связался с ним или хотя бы отправил сухое «Хорошо», но даже этого, видимо, Драко больше не достоин. Помог добыть крестраж — и будь сам по себе, пока не станешь снова полезен.

В понедельник Малфой вырастил свою обиду до небес и многотысячно проклял Поттера за его равнодушие, что, с другой стороны, даже хорошо — Драко перестал бояться. Как можно чувствовать что-то кроме злобы к человеку, которому на тебя наплевать? Именно это всегда и досаждало — когда Гарри было всё равно; именно это снова и снова заставляло Драко острить, ёрничать и издевательски насмехаться — потому что только это выводило Поттера из себя: он эмоционально пыхтел, ругался в ответ, бросался в драки и отдавал Малфою всё своё внимание. Несерьёзные мысли, преследовавшие Драко последние несколько дней, яростно наступающие на пятки, наконец отпустили. Благодаря поттеровскому безразличию, — и это давало достаточное основание понять: взыгравшиеся чувства — всего лишь мимолётная вспышка, не претендующая на продолжение, связанная с внутренним одиночеством и тоской, и пропала она так же быстро, как и появилась.

Драко сидел за столом в зале своего поместья и изучал бумаги, которые удалось утащить из-под носа Пиритса, в надежде отыскать что-то полезное — ведь тот откуда-то знал о других крестражах, а значит, мог вывести и на последний — когда в кармане его брюк вспыхнула монетка, обжигая кожу через тонкую ткань. Малфой спешно выудил её, не зная, чего ожидать.

«Ты один?» — Драко фыркнул. Сначала он хотел соврать, ведь наверняка Гарри спрашивал это не просто так и собирался заявиться к нему — а видеть его не хотелось, но потом Драко передумал: вдруг Поттер решил сообщить что-то важное. Малфой повременил, выжидая пару минут, чтобы у Гарри не создалось ощущения, что Драко только и думает, когда же тот с ним свяжется, и ответил ёмкое:

«Да».

Малфой не ошибся: уже через пару секунд камин заискрил, и из него вышел Поттер собственной персоной. Выглядел он немного помятым и усталым, под глазами залегли серые круги — это всё, что успел заметить Драко, кратко на него взглянув, почти сразу снова уставившись на свои бумаги.

— Привет, — сказал Гарри, и Малфой приветственно кивнул, не отнимая взгляда от документов. Поттер прошёл по залу и уселся на соседний стул. Драко чувствовал на себе внимательный взгляд, но не подавал вида. — Как дела?

Опомнился. Почти неделю это совершенно его не волновало. Гарри ведь даже никак не отреагировал на недомогание Малфоя в воскресенье. Драко снова кивнул.

— Полумна сказала, вчера ты плохо себя чувствовал? — Малфой еле удержал в себе вспыхнувшую с новой силой злобу: то есть Поттер отдал их общую монетку Полумне? Конечно, Драко не видел в самой девушке ничего плохого, но это всё равно крайне неприятно. Что, если бы он захотел передать Гарри что-то личное?