Она водила кончиками пальцев по его груди и животу, вырисовывая одной ей известные узоры на его бледной коже. Он наклонился к ее лицу и захватил ее губы в плен своих. Гермиона переместила ладони с его груди на шею, притягивая ближе. Она подтянула бедра к груди и обвила ногами его торс. В такой позе член его входил под другим углом, задевая внутри нее какую-то точку, и Гермиона застонала громче, почувствовав, что еще немного и она кончит.

— Я уже близко, — прошептала она.

— Тогда кончи для меня. Дай мне почувствовать это. — Он взял ее ладонь в свою и провел между их телами. — Ласкай себя.

Она коснулась пальцами своего клитора. Движения Северуса стали хаотичными, дыхание рваным. Гермиона стала тереть клитор, ища разрядки. Через пару минут она громко застонала, выкрикнув его имя, и тело ее содрогнулось от волны мощного оргазма. Почувствовав, как стенки ее влагалища сжимаются вокруг него, Северус ускорил темп, чувствуя, что уже прошел точку невозврата. Спустя мгновение он последовал за ней, заполняя ее лоно густым потоком семени. Он склонился над ней и поцеловал, замедляя темп и все еще чувствуя дрожь ее тела после оргазма. Дождавшись, когда волна наслаждения, затопившая их обоих, сойдет на нет, он выскользнул из нее и лег рядом, не выпуская из своих объятий и продолжая покрывать ее плечи и шею поцелуями.

Некоторое время спустя они оба уже крепко спали, накрывшись одеялом и переплетя ноги.

Гермиона проснулась через час и заворочалась, пытаясь размять затекшие мышцы, чем разбудила Северуса. Он посмотрел на нее, и в его взгляде читался немой вопрос.

— Нужно было мне подождать с отправкой письма.

— Почему?

— Ты, правда, не понимаешь?

— Просвети меня.

Она приподнялась, опираясь на локоть, и прижалась к его губам в чувственном поцелуе, который был призван растворить все страхи, еще таившиеся в глубине его сознания. Спустя несколько блаженных мгновений она отстранилась от него и улыбнулась.

— Вот почему.

— Боюсь, что ничем не смогу помочь.

— Почему?

— Ну, ты ведь не думаешь, что я все еще заинтересован в том, чтобы ты ушла.

Его пальцы ленивыми движениями скользили по ее бедру.

— Возможно, ты все еще хочешь избавиться от меня как можно скорее.

— Не знаю, в постели с тобой гораздо теплее.

Она весело рассмеялась.

— И как мне это понимать?

— Когда моя сова вернется, ты можешь отправить еще одно письмо и сообщить, что у тебя появилось срочное дело, требующее твоего присутствия, и чтобы тебя не ждали в течение следующих двух недель.

— Двух недель?

— Месяцев.

— Но я не могу отсутствовать так долго.

— Я уже сказал тебе свое мнение. В остальном поступай как знаешь.

— Ты хочешь, чтобы я осталась?

— Я бы очень хотел выяснить, что именно между нами происходит, но я не из тех, кто торопит события. А сейчас, пока отправить еще одно письмо ты не сможешь, предлагаю вернуться к более… насущным… вопросам.

Он прижался к ней, и Гермиона почувствовала его наполовину эрегированный член своим бедром.

— Например? — поддразнила она, будто не понимая, что он имеет в виду.

— Нам обоим не помешало бы принять душ. Я уверен, что потом мы сможем придумать и другие занятия.

Увидев ее игривую улыбку, Северус поднялся с кровати и прошел в ванную, ожидая, что она пойдет следом.

***

Следующим утром прилетела сова с ответом от Пэнси, и Гермиона поспешно нацарапала записку, в которой сообщала, что еще в течение двух-трех недель вернуться не получится, и чтобы все бумаги, касающиеся срочных дел, Пэнси отправила ей с совой. Пока сова отдыхала в течение нескольких часов после длинного перелета, она нервными шагами мерила комнату, стуча по полу пятками с такой силой, что, казалось, она проделает в нем дыру.

Спустя два дня сова прилетела обратно, нагруженная стопкой бумаг, с которой Гермиона неспешно расправлялась, просматривая примерно по одному комплекту в час. Северус помогал ей прорабатывать идеи, Гермиона помогала ему варить зелья, а в промежутках они помогали друг другу решать более интимные вопросы.

Две из трех недель пролетели быстро, и Гермиона наконец решила для себя, что хочет делать дальше.

— Идем со мной, — тихо предложила она как-то вечером.

— Я не могу. — Черты его лица внезапно стали жесткими, и Северус, которого она уже успела так хорошо узнать, спрятался.

— Даже ради меня?

— Я пока не готов.

Она не стала продолжать этот разговор, и они оба вновь притворились, будто Гермиона останется здесь навсегда. Но вот настал день, когда сова доставила ей портключ. Гермиона стала уныло паковать вещи в свою сумку, в то время как Северус колол дрова во дворе. В уголках ее глаз собрались слезы, которые она поспешила смахнуть тыльной стороной ладони, стараясь скрыть их от посторонних глаз.

Дверь распахнулась, впуская в дом свежий морозный воздух, и вошел Северус, отряхивая с ботинок снег. В черных, ниспадающих на плечи волосах виднелись снежинки, которые стали таять, стоило ему пройти в комнату. Его внешний вид напомнил ей о том дне, когда она впервые оказалась здесь, и ее сердце сжалось от боли. Гермиона посмотрела в окно. Снег валил гораздо сильнее, чем раньше, но вряд ли это сможет помешать работе портключа. Она прошла на кухню и, налив в две чашки горячего травяного чая, поставила их на низенький столик у камина.

Между ними повисло тягостное молчание. Он заметил ее сумку сразу же, как только вошел, хотя она и задвинула ее под диван, на котором не спала в течение вот уже нескольких недель. Он понял, что это означало. Он догадывался, что ее портключ совсем скоро должен активироваться. Он знал, что этот день рано или поздно наступит еще до того, как пришло это злополучное письмо. Он пытался запомнить все те моменты, что они провели вместе с первого дня ее появления здесь, сохранить в памяти ее образ и никогда не забывать. Но теперь, когда наступил момент расставания, на душе его скребли кошки.

Он был сильно удивлен, когда она предложила ему вернуться в Лондон вместе, и первой его реакцией на это предложение стал отказ, но лишь потому, что он не хотел столкнуться с последствиями своего возвращения. Многие считали его мертвым. Кроме того, основная масса волшебников никогда не поверит в то, что всеми любимая Грейнджер с ним, потому что сама этого хочет. Они до конца его дней будут говорить о том, что он ее околдовал. Сможет ли он с этим жить? В какой-то степени во всем этом не было ничего нового. Его презирали, казалось, целую вечность, рассказывая о нем то, чего на самом деле нет. Единственный раз, когда он заслужил всеобщее одобрение общества, был при участии Поттера, который считает его мертвым и по сей день. Но это совсем другое дело, ведь на этот раз слухи коснутся и Гермионы, а она ничем не заслужила осуждения со стороны общества, кроме того, что по какой-то неведомой ему причине привязалась к нему. Но даже несмотря на все это, он не хотел торопиться с решением, о котором, возможно, будет сожалеть всю оставшуюся жизнь.

Гермиона попыталась неловко начать разговор ни о чем. Смотря на нее, он с уверенностью мог сказать, что она нервничала и, возможно, расстроена больше, чем хотела показать. Ее глаза ничего не выражали, и она избегала встречаться с ним взглядом, хотя в последнее время это стало для нее своеобразной забавой.

Закончив с чаем, он поставил свою чашку и поманил ее к себе. Она пересела к нему на колени и прижалась к его груди. С губ ее сорвался тяжелый вздох. Он обнял ее и поцеловал в висок.

— Что будешь делать сегодня, когда вернешься домой?

— Ты имеешь в виду, что я буду делать, кроме уборки в квартире и полного погружения в работу?

— М-м.

— Регулярно отправлять тебе сову и просить, чтобы ты передумал.

Мерлин, она действительно настроена решительно.

— Правда?

— Это самый глупый вопрос, который я когда-либо от тебя слышала.

Он усмехнулся, но сердце его забилось быстрее.

— А что еще?