Гвин встала, вытирая руки о колени своих леггинсов. — Никто иной.

— Гвин, что… что, черт возьми, ты здесь делаешь? — В его голосе не было злости, но он был крайне озадачен. Тень, сидевшая на плече Азриэля, укусила его за шею. Его брови сошлись. — Они привели тебя?

Неодобрение в его тоне заставило ее едва заметно рассмеяться. — Не будь к ним слишком строг. Я все равно собиралась найти тебя… — Гвин осеклась, заметив покрасневшие глаза Поющего с Тенями. Следы слез на острых углах его лица. Как вздрагивала его грудь. Среди талантов Гвин никогда не было тактичности, поэтому она просто спросила. — Тебе приснился кошмар?

Азриэль на мгновение замер, и они оба затаили дыхание. Затем он опустился на колени и сел, скрестив ноги на кровати, тяжело выдыхая. — Мне жаль, что тебе пришлось стать свидетелем этого.

Гвин смущенно улыбнулась и села на край его матраса. — Спаси меня Матерь, я только что стала свидетелем величайшего злодеяния мира. Плач иллирийского мужчины!

Азриэль издал смачный смешок. — Ты не перестаешь удивлять меня, Гвинет Бердара. —Когда он встретился с ней взглядом, выражение его лица было извиняющимся. — Но я имел в виду то, что делали мои тени, когда ты вошла. Что они делают, когда я… когда я пою.

Гвин моргнула. — Так вот что происходит, когда ты поешь?

— Это может произойти, да. Я контролирую, как они реагируют, какую форму принимают. Они не будут вести себя подобным образом, если я не попрошу их об этом, но они могут быть… излишне самостоятельными, — проворчал он, недовольно поглядывая на тени на своих плечах. — Например, когда они идут за помощью из-за того, что мне, видите ли, приснился плохой сон.

— Перестань их ругать, — недоверчиво сказала Гвин. — Так вот почему ты отказываешься петь для меня?

— Я… Ну, это причина, почему я отказываюсь петь для всех, Гвин.

— Почему? — выпалила она. — Это великолепно!

Азриэль наклонил голову к жрице. Тишина в комнате вдруг стала оглушительной. Гвин опустила глаза и попыталась вспомнить, зачем она вообще сюда пришла. Ох.

— Ты думаешь, что это “великолепно”?” — мягко спросил он. Азриэль смотрел на нее так, словно она была прекрасной тайной, которую он не мог разгадать. Это был взгляд, делавший “безумие”, о котором она читала, гораздо более привлекательным. — Я использую… свою песню, — он произнес это как ругательство, — для допросов. Это метод пыток.

Теперь была ее очередь смущаться. Как можно использовать это бескрайнее море шелка как пытку? Она представила, что это может быть довольно неприятно — так внезапно очутиться в сверкающем ониксовом океане, но “пытка”, пожалуй, было слишком сильным словом…

— Я топлю их в этом. Тех, кого допрашиваю. — Его глаза потемнели. — Если они лгут мне, если они отказываются сотрудничать, я использую свою песню, чтобы задушить их своими тенями.

Гвин сглотнула. Она никогда не видела его таким… как будто призраки прошлого съедали его.

За последние семь месяцев она видела его в самых разных обличьях, которые вряд ли видел кто-то еще. Она видела его умирающим, улыбающимся, смеющимся, сосредоточенным, разочарованным, злым, испуганным. Но это было чем-то новым.

Это было уязвимостью, открытостью и чем-то еще. Чем-то, что ощущалось как отчаяние.

— Почему ты мне это рассказываешь? — тихо спросила Гвин, глядя на свою руку, которая лежала на кровати

Его голос был усталым. — Потому что я хочу… хочу, чтобы ты узнала меня. — Вздох был настолько поверженным, что заставил ее поднять глаза. Азриэль провел рукой по залитому слезами лицу, заправляя крылья, сгорбившись. — И потому что это правильно.

Неуверенная улыбка потянулась к губам Гвин. — Я понимаю.

— Наверное, это правильно, потому что мы друзья, — пожал плечами Азриэль. — Мы стали друзьями после всех этих ночных тренировок и остались друзьями после того, как… поцеловались.

— Ты жалеешь об этом?

Азриэль ухмыльнулся. — Знаешь, никто не удивляет меня, тем более так постоянно, как ты, Бердара. Это уже второй раз за одну ночь.

— Ты. Жалеешь. Об этом? — повторила Гвин, устремив на него взгляд.

Азриэль сделал паузу, затем потер челюсть. — Я сказал тебе, что мне кажется неправильным игнорировать то, что произошло. Я сказал тебе, что буду ждать. Это должно ответить на твой вопрос. — Его улыбка была смущенной и слабой. — Что ж, я рад, что мои тени не испугали тебя, и благодарю за компанию.

Гвин фыркнула. — Как сказал мне один Поющий с Тенями около полугода назад холодной зимней ночью: ты меня выгоняешь?

Он усмехнулся и вытер нос тыльной стороной ладони. — Это другое. Ты пыталась присвоить себе все тренировочное кольцо. А это — моя спальня.

— Так вот почему тебе приснился кошмар? Нет любимого кинжала, который помог бы тебе заснуть? — усмехнулась она.

— Гвин, — мягкий смешок. — Правда. Я в порядке.

Но она видела это в его глазах и в том, как дрожали пальцы на его коленях. Он не был в порядке. Даже отдаленно. Как только Гвин уйдет, она знала, что он растворится в беззвучных слезах.

Она знала, потому что именно так было с ней. Не имело значения, как сильно кто-то заставлял ее улыбаться. Она никогда не могла заснуть после кошмаров, которые ей снились.

А какие кошмары снились Азриэлю? Гвин не могла вспомнить, сколько раз она напоминала себе, что Азриэль получил свои способности в результате вынужденного одиночества (по крайней мере, так говорилось в тексте). Что с ним произошло? И еще невысказанным оставался вопрос о шрамах на его руках. Они редко попадались ей на глаза и не часто задерживались в ее мыслях.

Но сейчас она не могла не задаться вопросом, что случилось с его руками… Способствовали ли они тому, что ему снились кошмары?

Ты — его мэйт. Может, ты не до конца понимаешь, что это значит, но ты знаешь, что нужна ему, Гвин.

Кэтрин была права. Она почувствовала, как в ее крови запела нежность. Она не могла видеть Азриэля в боли или в печали.

— Ты хочешь поговорить об этом?

После долгого молчания, когда он отказывался встретить ее взгляд, Азриэль откинулся на подушки, вытянув перед собой длинные ноги. — Я хочу, чтобы ты узнала меня. Я имел в виду то, что сказал. Но есть… некоторые вещи, о которых я не готов говорить так свободно.

Гвин солгала бы, если бы сказала, что не была разочарована тем, что он не хочет открыться больше. Она не знала, была ли это связь мэйтов, побуждавшая ее так стремиться узнать его боль, но она точно знала, что в первую очередь была другом Азриэля. Она обещала, что всегда выслушает его. А он не хотел принимать ее предложение.

Я просто хочу помочь…

Гвин, ты все еще можешь помочь. Помощь заключается не только в том, чтобы выуживать из людей их грехи.

И снова Кэтрин была права.

Поэтому Гвин пожала плечами. — Подвинься.

Брови Азриэля взлетели вверх. — Что?

Не обращая внимания на его вопрос, Гвин махнула рукой, призывая его подвинуться, а затем поползла к изголовью кровати, где Азриэль откинулся назад. Он сдвинулся влево, освобождая место для жрицы.

Гвин подогнула ноги под себя, опершись локтем на стопку подушек. Что-то твердое уперлось ей в бедро.

Смутившись, она посмотрела вниз и увидела, что из-под подушек торчит что-то блестящее.

Азриэль скорчил гримасу. — О нет, только не это.

Гвин потянулась вниз и почувствовала прохладное прикосновение металла. Она потянула за него… и вытащила из-под подушки Азриэля Правдорубец, острый и сверкающий. У нее отвисла челюсть. Вырвавшийся смех был слишком громким для глубокой ночи. — Быть не может!

— Послушай…

— Ты тогда говорил серьезно?

Гвин держала клинок, продолжая хохотать от недоверия. Рядом с ней Азриэль подавлял свой смех. — Гвин, когда ты…

— О, никаких оправданий, умоляю! Это на самом деле очень в твоем духе, Поющий с Тенями.

— Я не дожил бы до пятисот сорока лет, если бы спал только на подушках из гусиного пера…

Гвин передала ему “Правдорубец”, затем приподняла края своей подушки. — Я не верю, что ты спишь только с одним кинжалом. — Но больше оружия она не обнаружила. Гвин нахмурилась. — Это…