Он шёл через вестибюль, минуя канцелярию, к выходу. Место, где на протяжении многих лет приходилось штурмовать научный Олимп, стало внезапно Голгофой его стыда и позора. Портретные кумиры в поблекшей позолоте уже не манили в свои ряды, но и не осуждали. Они были мудрыми людьми и смотрели в его удаляющуюся сгорбленную спину с сожалением и печалью. Прозрачные стёкла цветных витражей из голубых превратились в серые. Тяжёлые створки входных дверей выпустили Петра Гавриловича наружу, и он увидел, как всё преобразилось вокруг. Холодный гранит набережной был угрюм и неприветлив, равнодушно отбивая поднявшиеся на реке волны. «Эти камни высосут из тебя жизнь, как они сделали это со многими до тебя», – невольно подумал он. Небо затянуло беспросветной хмарью, предвестником скорого дождя, и Пётр Гаврилович, подняв воротник ветровки, поспешил к мосту.

Он шёл и думал: «Но как? Как удалось сделать эту запись? Ведь они были вдвоём». Ответ на этот вопрос ничего не менял, но он упорно напрягал память, пытаясь в деталях воссоздать происходящее минувшего вечера. Историк попытался улыбнуться, представив абсурдность произошедшего: «Как под гипнозом… Почему не спросил имя, фамилию? К чему этот поздний визит? Почему не воспротивился намерениям незнакомки с самого начала?» Мозги закипали, наваждение какое-то. Ему по-прежнему казалось, что случившееся произошло не с ним. Пётр Гаврилович имел жизненный опыт противостоять искушениям. «Почему не сработало?». Кто-то чужой, недавно поселившийся в его сознании возразил: «Да он сам не захотел. Мог бы выгнать эту дамочку взашей!» Этот другой, был ему неприятен, но он был прав, не было никакого гипноза. Пётр не пожелал воспротивиться тому, чего был лишён последние годы. Другой вопрос: как и где это случилось, вот в чём беда! «Беда ли? – снова возразил чужак. – Может благо?» И Пётр Гаврилович снова не смог возразить своему оппоненту.

В бесплодных размышлениях он не заметил, как прошёл по мосту. Ноги несли его дальше. У церковного скверика историк решил присесть и всё обдумать. На смену первому вопросу пришёл второй, не менее важный, но такой же трудноразрешимый: «Зачем? Для чего это всё? Разве я мешал кому-то? А если мешал, то удалить меня с пути можно тысячью иных, цивилизованных способов».

– Но ведь удовольствие получил, чего ропщешь? – раздался внезапно чей-то голос. Вопрос прозвучал столь явственно, что Пётр Гаврилович невольно вздрогнул и огляделся. Он был на лавочке один. Его внутренний возражатель ждал ответа. «Получил, только не от физической близости. Удивительно, но я не помню ни сами ощущения, ни радость от них». «Тогда зачем поддался искушению? – приставал невидимый собеседник. «Действительно, зачем?» – снова утвердительно кивнул Пётр и солгал. Он помнил только одно-единственное и желал бы, чтобы это ощущение не покидало его – близкое тепло женщины. Ведь ему так холодно в одиночестве, находясь всё время в кругу огромного количества людей.

Он вздрогнул, над храмом раздался неожиданный звон. «…Не спрашивай никогда, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе».

Пётр Гаврилович поднялся. Начинало накрапывать, первые капли дождя шмякались о пыльные холмики, скопившиеся возле поребрика, стекая тёмными кляксами на асфальт. Он некоторое время постоял в размышлении: оставался последний вопрос – «что делать?»

Спустя короткое время, мужчина подошёл к дому. Елена уже уехала на службу. Пётр Гаврилович огляделся и заглянул в свой кабинет, стены которого были заставлены книжными полками. Добрая треть из книг, это его труды: эссе, научные статьи, рефераты, но ни в одной из них он не найдёт ответ на вопрос, что же ему делать? Молчали, укрывшись за добротным переплётом, Аристотель и Платон, Сократ и Диоген. Что, братцы, слабы в коленках? То-то!

Пётр Гаврилович не ждал от них ответа, решение уже было принято, верное или нет – покажет время. Побросав необходимые вещи и документы в дорожную сумку, он подошёл к столу и на чистом листе коротко написал: «Прости. Не ищи меня». Пётр подошёл к порогу, чуточку замешкался и снова вернулся, оставляя ключи от квартиры на столе и захлопывая за собой дверь.

Механик отпустил их с работы пораньше. Он зашёл с улицы, потопал валенками, стряхивая налипший снег, потом проверил, плотно ли прикрыл дверь в автомастерскую и с порога крикнул:

– Мужики, а не пора ли вам валить домой? Там непогода разыгралась, боюсь, к ночи совсем заметёт.

Из смотровой ямы показалась рыжая голова Сашки:

– Какая непогода, Степаныч? Весна на дворе. Осталось всего ничего, сейчас защиту поставим, масло дольём и можно выгонять.

– Там ещё заднюю правую ступицу просили посмотреть. То ли «тормозуха», то ли из-под сальника полуоси гонит. Мокрое колесо, – отозвался Сашкин напарник из глубины ямы.

– А ты, Пашка, сам посмотри. Боюсь, заночевать вам здесь придётся, – не успокаивался механик. – Да мне что, хоть ночь работайте, только я ведь знаю, что всё равно домой поедете.

Он прошёл к стоявшему в углу мастерской столику, продолжая обстукивать себя рукавицами.

– Чай будете? – Степаныч предложил помощникам перекурить и продолжил. – Вы, прямо, как в анекдоте.

Пашка с Сашкой переглянулись и улыбнулись.

– Сынок спрашивает у мамки:

– Мама, а кем мой дед работал?

Та отвечает:

– Он был знаменитым врачом-проктологом.

– А папа кем работает?

– Он тоже проктолог. А ты, сынок, кем хочешь стать, когда вырастешь?

– Я, мама, хочу быть автомехаником!

– Ииии. Хочешь всю жизнь в дерьме ковыряться?!

При последних словах Василий Степанович громко захохотал. Ребята из ямы засмеялись, вежливо поддержав заботливого и незлобивого начальника. Они уже в сотый раз слушали этот анекдот и были уверены, что услышат его ещё не однажды.

– Выбирайтесь, выбирайтесь, я не шучу насчёт погоды, – посерьёзнев, повторил тот, прихлёбывая горячий чай из алюминиевой кружки. Ребята не раз привозили ему фаянсовые бокалы разных калибров, но они надолго не задерживались. Им порой казалось, что Степаныч разбивает кружки специально. Правда, одна, с его портретом и поздравлением с Днём рождения от них, была цела и стояла на верхней полке рядом со столом.

Пашка с Сашкой, завершив ремонт, выбрались из смотровой ямы, вытирая ветошью запачканные мазутом руки.

– Метёт, говоришь? Да нашей ласточке всё нипочём, – хохотнул Сашка. Ласточкой была старенькая «Нива», которую они в прошлом году перебрали до болтика, подварили днище и ободрали старую краску. А позже, ещё по лету, выкатили из бокса «снежную королеву». Покрашенный в ослепительно белый цвет с металлическими искорками внедорожник имел на крыше красный герб с вензелями «ПС», означающими вечную и нерушимую дружбу двух закадычных друзей Пашки и Сашки. И даже несмотря на регулярные придирки сотрудников ГИБДД, а порой и штрафы, герб продолжал красоваться на машине, вызывая восхищение местных пацанов.

На улице, действительно, мело. Здесь, за домами, среди построек, запоздалые старания задержавшейся зимы ограничивались лишь зарядами белых хлопьев да обильно осыпавшимся с крыши снегом. А ведь ещё вчера светило яркое солнце, а на пригреве у стены появились первые проталины. Сашка вышел прогревать машину, а Пашка искал в подсобке снеговую лопату с коротким черенком, «на всякий пожарный», по совету Степаныча.

Стемнело. Прежде чем тронуться, они проверили дворники и свет фар.

– Может, всё же останетесь? – с тревогой и сомнением спросил механик

– Не боись! Всё будет норм! – машина сдала задним ходом, выхватила светом фар в снежной пелене фигуру Степаныча в проёме ворот, вышедшего проводить их в путь.

Первые серьёзные порывы ветра они ощутили, когда выехали из промышленной зоны, находящейся на окраине районного центра. Машину затаскало по дороге, но Сашка вырулил и чуточку сбавил скорость.

– Может я поведу, – спросил Пашка, чувствуя себя неуверенно при отсутствии руля.