Он касается меня.

Он ДЕРЖИТ меня.

Гермиона прижалась к его груди. Его руки, кожа на которых была предсказуемо холодной, но эта прохлада приятно успокаивала, крепко обнимали ее тело.

Она сделала глубокий вдох. «От него не пахнет мертвечиной», — рассеянно подумала она. От него, как всегда, пахло бергамотом, пчелиным воском и кедром. Ее любимые запахи.

Долохов все еще не отпускал ее.

Тогда Гермиона осмелилась взглянуть ему в глаза, в рубиновом блеске которых отражалась яростная тревога.

— Solnyshko, — выдохнул он.

Невозможно было понять, потрясен ли он этим прикосновением — выражение его лица было непроницаемым.

—Антонин! — пискнула она, осторожно обвивая руками его спину, боясь, что он может отстраниться. — Ты все еще не хочешь… рассказать мне, что означает это слово?

Он лишь ухмыльнулся в ответ, но, к счастью, не отпустил ее.

— Но в любом случае спасибо. Как, во имя Авалона, тебе удалось добраться до двери так быстро?

Антонин немного смущенно пожал плечами, все еще крепко обнимая ее. Это было случайное объятие, но все равно объятие, и она впитывала каждую его секунду.

— Это… одна из моих… способностей. Как вампира, — пробормотал он. — Скорость, я имею в виду.

Затем, к ее безмолвному огорчению, Антонин убрал руки и отступил от нее на шаг. Гермиона заметила, что после ухода Ханны он расстегнул несколько верхних пуговиц темно-синей рубашки, позволив завиткам темных волос на груди выглянуть из-под белой майки. Пока Гермиона изо всех сил старалась не пялиться на его ключицы, Антонин что-то спросил. Она не смогла сразу сосредоточиться на вопросе и ему пришлось повторить.

— Что сказала целитель?

Гермиона скрестила руки на груди, ее мозг был слишком затуманен всепоглощающей похотью, чтобы вспомнить детали ее плана.

— Антонин… ты должен рассказать мне, почему умираешь.

Он закатил глаза и скрестил руки перед ней, отзеркалив ее позу.

— Смерть — это естественный исход жизни. И, на самом деле, я не хочу пытаться отсрочить ее.

— Ты хитрый ублюдок, — прошипела она. — Я запрещаю тебе умирать.

Долохов громко рассмеялся — звук, который она редко слышала от него. Но в последнее время это случалось все чаще.

— Ты запрещаешь, ведьмочка? — парировал он, подняв бровь.

Тон его голоса… сделал с ней что-то.

Что-то, о чем она не могла позволить себе думать в данный момент.

— Антонин, я изучила все книги, свитки и видеоуроки WizTube, какие смогла найти. Нигде нет объяснения, почему флаконы с кровью не насыщают тебя. Я имею в виду, они вроде как насыщают — поддерживают физически твое тело, но не твою магию, а без магии ты перестанешь существовать. Ты знаешь это. Я хочу помочь тебе, но… ты единственный, кто знает, почему это происходит, — сказала Гермиона, протягивая руку, чтобы взять его руки в свои.

Но Долохов отпрянул, словно она могла обжечь, и развернулся. Он подошел к двери спальни, прислонился к ней, прежде чем, наконец, заговорить.

— Гермиона… что ты знаешь о вампирах Белого Трибунала?

Она вдохнула, часть напряжения спала с ее плеч. Антонин отвернулся, снова прячась от ее взгляда, но, по крайней мере, он начал разговор об этом.

— На самом деле очень мало, — ответила она, оставаясь на том же месте, все также держа руки скрещенными на груди, пытаясь дать ему больше пространства, в котором он нуждался. — Они не интегрированы в волшебное общество и живут по своим собственным правилам. У них довольно зловещая репутация.

Антонин повернулся к ней лицом, прислонившись спиной к двери спальни.

— Ты случайно не знаешь, как они питаются?

Она покачала головой.

Он посмотрел в потолок, запустив пальцы в волосы и пытаясь подобрать слова.

— Вампиры Белого Трибунала — те, кто по какой-то причине обратили меня вместо того, чтобы просто сожрать, как рассчитывал Темный Лорд, — питаются не только человеческой кровью. Они также питаются человеческой энергией и эмоциями. Особой…

Долохов сделал небольшую паузу и взглянул прямо на нее.

— … энергией, высвобождаемой во время секса.

Гермиона попыталась скрыть свое удивление.

Она также пыталась подавить какие-то другие, более яркие чувства, и их мгновенное проявление.

— Понятно, — кивнула она, надеясь, что не краснеет. — Таким образом, для того, чтобы «кормить» себя, тебе недостаточно просто пить кровь. Твое «кормление» также требует полового акта, а именно… эмоций, возникающих во время такого акта.

— Верно, — заявил он совершенно отчетливо и даже смело для человека, который обычно был таким сдержанным, таким осторожным. Он не отводил от нее своих глаз цвета мерло ни на миг.

— И, — продолжила она. — Получается, что ты не питался нормально с тех пор…

— … с тех пор, как меня арестовали в Праге. На самом деле, тогда я только что поел, когда аврор наткнулся на меня. Я впал в некое уныние, оцепенение, блуждал по сомнительным местам. У девушки, которая подошла ко мне в клубе, был какой-то волшебный наркотик в организме, и когда я выпил ее кровь, то тоже попал под его действие. Очевидно, с тех пор у меня никого не было.

— Милый Мерлин, — выдохнула она. — Не удивительно, что ты настолько плохо себя чувствуешь. Мы должны найти тебе кого-нибудь…

— Нет, мы не будем этого делать, — отрезал он, качая головой. — Я чудовище. Наверное, к лучшему, что я перестаю существовать. Я не хочу больше подвергать этому женщин, Гермиона.

Она вызывающе подняла подбородок и положила руку на бедро.

— А если женщина сама захочет пройти через это?

Он моргнул.

Один раз, два, три.

— Solnyshko, — предупредил он. — Я только что объяснил тебе, что это подразумевает.

— И? — возразила она. — Я прекрасно понимаю, что не в твоем вкусе (на самом деле, я не во вкусе большинства мужчин), но, что касается меня, после всего того времени, что мы провели вместе в течение этих шести месяцев, тебя не должно удивлять, что я согласна на такой вариант, Антонин. Если твое чувство голода хотя бы наполовину соответствует тому, что описано в учебниках, то… — пробормотала она, смущенно отводя взгляд. — Я уверена, ты можешь на это согласиться.

Он отступил назад, схватившись за дверной косяк, по-видимому, чтобы сдержать себя.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, ведьмочка, — упрекнул он, его лицо было серьезным, а голос — мрачным, как небо за коттеджем.

— Я… совершенно уверена, что знаю, — ответила она с дерзкой ухмылкой.

— Гермиона, — прорычал он. — Ты не понимаешь. Я больше не трахаюсь, как нормальный мужчина.

Это утверждение попало ей прямо в трусики, не спрашивая особого разрешения с ее стороны. Она была чертовски мокрой, а он даже не прикоснулся к ней.

— Антонин, абсолютно ничто из того, что ты сейчас скажешь, не переубедит меня.

— Ты говоришь мне, что сознательно, добровольно, — он недоверчиво отступил от двери спальни, — предлагаешь мне свою плоть, чтобы я взял ее любыми способами?

Гермиона словно лицезрела ангела и дьявола на каждом из его плеч, тянущих его туда и обратно между крайностями ужасающе обидного отказа и высокооктанового желания.

— Я сказала тебе заткнуться и начать есть меня.

<> <> <> <> <>

— Ты должна уйти. Немедля.

Гермиона только что обнажила перед ним свою шею и почувствовала мягкую хватку длинных пальцев на своем горле. Но Долохов снова сделал шаг назад — спрятал клыки, которые, она успела разглядеть, и приказал ей уйти.

Однако сегодня она была уже не той Гермионой, которая в первую ночь робко ставила на стол леденцы.

Он не избавится от нее так легко.

— Нет, я не уйду, — отрезала Гермиона в ответ. — Я знаю, что, питаясь мной, ты не превратишь меня в вампира — этот процесс гораздо сложнее. И я верю, что ты не возьмешь слишком много крови. Я готова. Я хочу кормить тебя. Чего ты боишься, Антонин?

Гермиона поздно поняла, что это было, вероятно, слишком откровенно, но, как это иногда с ней случалось, слова вырвались прежде, чем она успела подумать.