Однако также она почувствовала облегчение. К тому моменту Гермиона уже несколько месяцев осознавала, что, хотя они с Роном были прекрасными друзьями, они абсолютно несовместимы как любовники. Но она избегала решения этого вопроса, не в силах расстроить членов семьи Уизли, которых к этому времени обожала всей душой, и лишить себя их поддержки и привязанности. Даже Перси. И особенно беспокоилась о том, как Молли воспримет ее уход.
Таким образом, фактически поступок Рона обеспечил ей наиболее легкий выход из отношений — ни одна живая душа не подумала бы обвинить ее в том, что это она бросала его в тот момент, и ни одна живая душа не сделала этого. Гермиона, в свою очередь, была чертовски благодарна их разрыву — отчасти поэтому она все еще была в прекрасных отношениях со всеми остальными Уизли, и поэтому же они с Роном оставались прекрасными друзьями и коллегами. Рон переехал с Лавандой в маленький уютный коттедж на Оттери-Сент-Кэтчпол, недалеко от Норы. Позже Гермиона даже присутствовала на их спешно организованной свадьбе и обнимала Молли, пока пожилая женщина всхлипывала и шептала: «Это должна была быть ты». Также она поймала букет невесты, состоящий из наперстянок и, конечно же, цветов лаванды, но даже не стала придавать этому какое-то значение.
Так что в этот момент Гермиона абсолютно искренне сочувствовала положению Рона. К тому же она знала, что ситуация с назначенным ему Пожирателем смерти была весьма необычной.
— Долохов… доставляет какие-то хлопоты? — предположил Кингсли, положив руки на столешницу из красного дерева. Гермиона коснулась плеча Рона и дружеским поддерживающим жестом погладила его.
Рон взглянул на нее с благодарностью, затем перевел взгляд на Кингсли и покачал головой.
— Нет, не хлопоты, — сказал он. — В основном это из-за его расписания. Прости, Кингс. Я не хочу подводить тебя, никого из вас, честное слово, — признался он, печально оглядывая стол. — Но я вот-вот сорвусь. Время, когда я должен его посещать, — это то время, когда больше всего нужен Лав и нашему ребенку. Эти ночные дежурства возле малышки сводят нас с ума.
Конечно, была веская причина, по которой Рону приходилось ждать захода солнца, чтобы выполнить свою работу. Причина, по которой Антонина Долохова больше нельзя было посещать при свете дня.
— Я понимаю, — сказал Кингсли, приняв эту новость с привычным для него участием. — Я… найду кого-нибудь другого, кто возьмет на себя это задание, Рональд, ты сегодня же будешь снят с этого дела. Тебе удалось что-нибудь от него добиться? Как проходили ваши встречи?
Рон потер измученное лицо рукой, глубоко вздыхая.
— Совершенно очевидно, что я ему не особенно нравлюсь, хотя я подозреваю, что он может ко всем так относиться, а не только ко мне. Возможно это из-за того, что мой отец «магглолюбец»; возможно потому, что я часть «золотого трио», — я понятия не имею. Но тем не менее он ответил почти на все мои вопросы. Обсуждая некоторые заклинания, он был особенно красноречив. Этот человек… гигантская, черт возьми, сокровищница знаний. Иногда мы с ним играем в шахматы, у него здорово получается. Долохов рассказывал, что шахматы весьма популярны в России. Только об одном он не рассказал мне до сих пор и, судя по всему, не собирается рассказывать никому.
— О чем? — спросила Гермиона с возросшим любопытством.
Рон встретился с ней взглядом и пожал плечами.
— Как он стал вампиром.
Антонин Долохов не участвовал в битве за Хогвартс. Его нашли спустя пару лет в Восточной Европе скитающимся по ночным улицам. Гермионе было известно не так много: через некоторое время после стычки в кафе на Тоттенхэм-Корт-роуд, в ходе которой Торфинн и Долохов напали на нее, Гарри, Рона, русский каким-то образом навлек на себя гнев Волдеморта, и в виде наказания, считающегося жестоким даже по меркам Пожирателей смерти, Темный Лорд передал его тайной группе союзников — особенно дикому, жестокому клану вампиров, известному как Белый Трибунал — чтобы его использовали для пропитания.
На самом деле, он долгое время считался мертвым, пока один из авроров случайно не наткнулся на него во время отпуска в Праге. Аврор опознал сначала его темную метку, а потом разглядел лицо, когда на него упал свет фар проезжающего мимо автомобиля. Долохов с дорожкой крови на лице, идущей от рта к подбородку, бродил по переулку, недалеко от волшебного ночного клуба. По словам аврора, он ожидал от известного своей жестокостью темного волшебника гораздо большего сопротивления при задержании, но Долохов словно пребывал в некоем оцепенении и не произнес ни слова, когда аврор арестовывал его.
Но по сей день никто не знал, чем на самом деле Долохов разгневал Волдеморта.
— Еще он не очень хорошо себя чувствует, — продолжил Рон, прервав размышления Гермионы. — Я каждый раз приношу ему донорскую кровь, но… в последний раз его вместе со мной навещала Ханна с плановым осмотром. Она сказала, что его физические показатели в норме, но магические показатели снижаются. Он… слабеет. Пожалуй, он заслуживает того, чтобы его делом занимался кто-то, у кого есть возможность посвятить время выяснению причин этого.
— Я возьму его! — воскликнула Гермиона, не в силах сдержать улыбку.
Одновременно, словно свора хаски, услышавшая звук открываемого корма, все мужчины за столом повернули головы и с удивлением уставились на нее.
— Что? — произнесла она, сложив руки на груди в немного оборонительной позе. — В этом есть смысл! У меня нет ни супруга, — продолжила она, указывая взглядом на Гарри, недавно женившегося на Джинни, — ни детей, — указала на Рона, — ни целой организации, которой нужно управлять, — она посмотрела на Кингсли, — ни больного родителя, за которым нужен присмотр, — закончила она, переведя взгляд на Симуса. — Среди всех нас я наиболее удачный кандидат, кому можно передать дело Долохова, — ночные визиты не доставят мне особых проблем. Кроме того, — добавила она, ухмыляясь, — вы знаете, как я люблю решать головоломки, и знаете, что я могу решать их. Ты сам сказал, Рональд, что он «гигантская сокровищница знаний»; он слишком ценен для нас, чтобы просто позволить ему умереть, даже не попытавшись выяснить, что с ним.
Рон прикусил губу, обдумывая ее слова, а Кингсли откинулся на спинку стула, задумчиво кивая головой взад-вперед. Гермиона понимала, что привела достаточно убедительных доводов, чтобы ее предложение было принято.
— Ты… хочешь, чтобы я забрал у тебя Роули? Как обмен? — спросил Рон.
— О нет, — ответила она с задорным смехом, отбрасывая назад свои кудрявые локоны. — Он восхитителен. Позволь мне оставить его себе. К тому же его домашний арест почти закончился.
Теперь настала очередь Рона ухмыляться:
— Насколько восхитителен?
Гермиона рассмеялась еще громче.
— Не настолько, дорогой, — ответила она, похлопав его по руке. — Скорее дружеского характера.
Симус и Гарри смотрели друг на друга через стол с суровыми лицами, и Гермиона догадывалась, о чем они думают.
Первым заговорил Симус:
— То, что ты будешь посещать Долохова, — начал он, подняв бровь. — Это… немного опасно, не так ли?
Он указал на ее живот без зазрения совести, и Гермиона почувствовала, что краснеет. Симус никогда не видел его — шрама, на который намекал, — но знал, что он там. Все знали.
— Гермиона, он… нанес тебе ранение, которое чуть не прикончило тебя. Ты уверена? — спросил Гарри.
— Я… не думаю, что он хотел этого, — ответила она, игнорируя его недоверчивое выражение лица. — Ты ведь помнишь… суд.
Она вызывающе женственно откинула волосы назад и сложила руки на столе перед собой.
— И… да, я совершенно уверена.
<> <> <> <> <>
В самом тайном уголке своего сердца Гермиона испытывала нечто вроде восхищения Долоховым со времени его суда или, возможно, еще раньше. Она сидела со своими коллегами в первом ряду, пока он давал показания о своих преступлениях на допросе и заключал соглашение с Министерством. Чтобы защитить его от солнечного света, окна зала суда временно затемнили заклинаниями. Долохов стоял в металлической клетке, руки его были скованы, длинные густые шоколадно-каштановые волосы закрывали большую часть лица, словно занавес, а низкий голос с сильным акцентом давал в основном односложные ответы, самый минимум информации. Ему дали веритасерум, чтобы обеспечить точность ответов. Гермиона предположила, что он не так давно проснулся — было всего два часа пополудни.
