Насколько уязвимы различные страны к наводнениям, в основном зависит от того, есть ли у них современные системы защиты от воды, как в моем родном городе Беркли в штате Калифорния, или нет, как в Конго[88]. Когда ураган обрушивается на Флориду, он может никого не убить, но когда тот же самый шторм возникает на Гаити, тысячи людей могут мгновенно погибнуть утонув, а позже – от эпидемий болезней, например холеры. Разница в том, что Флорида находится в богатой стране с прочными зданиями и дорогами, передовыми методами прогноза погоды и управления чрезвычайными ситуациями. Напротив, Гаити – бедная страна, которой не хватает современной инфраструктуры и систем[89].

«Учтите, что с 1940 года в США 3322 человека погибли от 118 ураганов, которые обрушились на сушу, – написал Пилке. – Но когда в 2004 году на Юго-Восточную Азию в “День подарков” обрушилось цунами, погибло более 225 тыс. человек»[90].

Любой, кто считает, что изменение климата может убить миллиарды людей и привести к краху цивилизаций, удивится, обнаружив, что ни один из отчетов МГЭИК не содержит апокалиптических сценариев. Нигде эксперты организации не называют развитые страны вроде США «климатическим адом», по аналогии с Конго. Наши системы защиты от наводнений, электроснабжения и дорог будут продолжать работать даже при самых ужасных потенциальных уровнях потепления.

А как насчет заявления, сделанного спонсором МГЭИК Майклом Оппенгеймером, о том, что повышение уровня моря на 84 см станет «неуправляемой проблемой»[91]? Чтобы понять его доводы, я взял у него интервью по телефону. «В статье репортера допущена ошибка, – сказал он мне. – У него было 2 фута 9 дюймов. Фактическое число, основанное на величине повышения уровня моря в [Репрезентативной траектории концентрации МГЭИК] 8.5 для отчета [Специальный доклад об океане и криосфере в условиях изменения климата] составляет 1,1 метра, то есть 3 фута 7 дюймов»[92]

Я спросил Оппенгеймера, почему такие государства, как Бангладеш, не могут поступить так же, как сделали в Нидерландах. Он ответил: «Нидерланды потеряли много времени, не улучшая свои дамбы из-за двух мировых войн и депрессии, и начинали их модернизировать лишь после катастрофического наводнения 1953 года»[93]. Это чрезвычайное событие 1953 года унесло жизни более 2500 человек и побудило Нидерланды восстановить свои дамбы и каналы. «Большая часть человечества лишена такой роскоши, – сказал Оппенгеймер. – Таким образом, в большинстве мест они справятся с затоплением, возводя сооружения и постройки, устойчивые к затоплениям. Или отступят»[94]. Мой собеседник также отметил: «В 2012 году люди уехали из Нью-Йорка после урагана “Сэнди”. Я бы не назвал ситуацию неуправляемой. Скорее, временно неуправляемой. Это означает, что мы не сможем поддерживать социальные функции во всем мире, если повышение уровня моря приблизится к 120 см. Бангладешцы, возможно, попытаются покинуть побережье и попасть в Индию»[95].

Я напомнил, что миллионы мелких фермеров, таких как те, кто живет в низинах побережья Бангладеш, переезжают в города каждый год. Разве слово «неуправляемый» не предполагает постоянного социального распада? Он ответил: «Когда люди принимают те или иные решения потому, что вынуждены это делать, возникает то, что я называю “неуправляемой ситуацией”. Она приводит к экономическим потрясениям, потере средств к существованию, нарушению способности людей управлять своей судьбой, а также к гибели. Вы можете утверждать, что ситуации становятся управляемыми. Вы оправляетесь от бедствий. Но погибшие – уже никогда»[96].

Иными словами, проблемы, связанные с повышением уровня моря, которые Оппенгеймер называет «неуправляемыми», – это ситуации, подобные тем, что уже происходят, от которых общества восстанавливаются и к которым приспосабливаются.

Отсталость Конго отчасти является следствием того, что у него одно из самых коррумпированных правительств в мире[97]. Однажды нас остановил полицейский. Я сидел на заднем сиденье машины, а Калеб – впереди, рядом с водителем. Когда полицейский заглянул в машину, Калеб слегка повернул голову в сторону мужчины и нахмурился. Офицер проверил документы водителя и махнул рукой, позволив нам ехать дальше.

– Что это было? – спросил я.

– Он пытался обнаружить какие-то нарушения, чтобы потребовать взятку, – объяснил Калеб. – Но я посмотрел на него своим специальным взглядом.

Калеб признался, что он, как и многие другие конголезцы, любил смотреть американский телесериал «24 часа» (2001–2014 года) об агенте вымышленной спецслужбы КТП, который сражается с террористами.

– Все в Конго любят Джека Бауэра! – заявил Калеб, имея в виду агента ЦРУ, которого сыграл канадский актер Кифер Сазерленд.

Я спросил Калеба, любят ли люди в Конго Сазерленда так же сильно, как Бена Аффлека, который не только более знаменит, чем Сазерленд, но и пытался помочь Конго. Калеб на мгновение замолчал, обдумывая вопрос.

– Нет, – сказал он. – В Конго Джек Бауэр более известен. Если бы Кифер Сазерленд приехал в Конго и дал пресс-конференцию с требованием, чтобы все вооруженные группы сдались через 24 часа, все боевые действия немедленно бы прекратились, – при мысли об этом Калеб радостно рассмеялся.

Мы ездили по сельской местности и брали интервью у случайных людей. Проводник использовал свое обаяние, чтобы успокаивать местных жителей, которые по понятным причинам с подозрением относятся к иностранцу, задающему вопросы об их жизни. Многие люди, с которыми мы беседовали, были расстроены тем, что бабуины и слоны из близлежащего национального парка Вирунга, охраняемой территории дикой природы, совершают набеги на их посевы. Учитывая повсеместный голод и нищету, потеря урожая из-за диких животных – это катастрофа. Мне сказали, что одна женщина была так расстроена потерей урожая из-за слона, что на следующий день умерла от сердечного приступа. А еще поведали, что недавно шимпанзе убил 2-летнего мальчика.

Один человек обратился ко мне с просьбой попросить чиновников парка Вирунга установить электрические ограждения, чтобы животные не заходили на поля. Несколько собеседников пожаловались, что, когда они обратились к менеджерам парка по поводу неприятностей, им было велено поймать животных-нарушителей и привести их в парк, что, по словам жителей деревни, невозможно и оскорбительно. За несколько недель до моего приезда группа молодых людей организовала марш к штаб-квартире национального парка Вирунга в знак протеста против бездействия в отношении набегов на урожай. В ответ парк нанял нескольких молодых людей, чтобы те отгоняли бабуинов.

У входа в национальный парк Вирунга мы с Калебом опросили людей из местного сообщества. Вокруг нас собралась толпа из 20–30 человек, и многие из них выразили возмущение по поводу уничтожения урожая. «Разве вы не можете убить бабуинов, поедающих ваш урожай?» – спросил я. Многие люди в толпе хором застонали и сказали, что за это их посадят в тюрьму, даже если животное находится на их земле, за пределами границы парка. В толпе была молодая мать с младенцем на руках. Я представился и спросил, как ее зовут. Это была Мами Бернадетт Семутага. Она попросила называть ее Бернадетт. Ей было 25 лет. Ее девочку звали Бибиш Себираро, это седьмой ребенок Бернадетт. Женщина рассказала, что накануне вечером бабуины съели ее сладкий картофель. Я спросил, не отведет ли она нас на свой участок земли, чтобы мы сами смогли увидеть, что произошло. Она согласилась, в машине мы продолжили разговор.