– Может, им просто не повезло, – вставил как-то Мэтт. – По крайней мере, кому-то из них?

– Чем больше вы проработаете рядом со мной, доктор Уилер, тем меньше будете склонны в это верить.

Может быть. Такое презрительное отношение было необоснованным, но свою роль выполняло на ура. Оно держало смерть на расстоянии. Стоит приоткрыть сочувствию дверь, хоть чуть-чуть, как в нее тут же вломится сожаление.

Но Мэтт так и не проникся этим отношением, что помогло ему уйти в семейную практику. В повседневной работе редко встречалось что-нибудь тяжелее свинки, кори, поверхностных ран и инфекций, которые можно было победить антибиотиками. Другими словами, он занимался исцелением. Совершал маленькие добрые дела. Играл эпизодические роли в повседневных людских драмах, изображая хорошего парня, а не ангела смерти, охраняющего врата забвения.

Как правило.

Но Синди Ри умирала, и он ничего не мог с этим поделать.

Он сказал родителям Синди, что заглянет проведать их дочь в пятницу утром.

Дэвид Ри работал на погрузчике на фабрике к югу от города. Его родителями были корейские иммигранты, жившие в Портленде. Он женился на прелестной девушке из Бьюкенена по имени Эллен Дрю, и двенадцать лет назад Эллен подарила ему дочь Синди.

Синди, хрупкая и худая, лишь отдаленно напоминала отца. У нее были большие загадочные карие глаза. Она страдала от нейробластомы, рака нервной системы.

Осенью она упала по дороге в школу. Поднялась, стряхнула листья с кофты, пошла дальше. Через неделю упала снова. И еще через неделю. Затем стала падать дважды в неделю. Потом дважды в день. Наконец, мать привела ее к Мэтту.

Он обнаружил серьезные аномалии в рефлексах и отек зрительного нерва, сказал миссис Ри, что точный диагноз поставить не может, и направил Синди в больницу к неврологу. Уже тогда он подозревал худшее. В лучшем случае – операбельную доброкачественную опухоль мозга. Все прочие варианты были нехорошими.

Пока она сдавала анализы, Мэтт наблюдал ее. Синди с почти сверхъестественным терпением переносила все обязательные неприятные процедуры. Мэтт гадал, откуда только берутся такие люди, безусловно добрые и порядочные, ни на что не жалующиеся, такие, что даже суровые медсестры плачут в коридоре.

Когда невролог поставил диагноз «нейробластома», Мэтт был с семьей Ри. Дэвид и Эллен слушали, ожесточенно и внимательно, как специалист объясняет плюсы и минусы, преимущества и недостатки химиотерапии.

– Она вылечится? – таков был первый вопрос Дэвида.

– С помощью химиотерапии можно продлить ее жизнь. Возможно, добиться ремиссии. Слово «вылечить» мы не употребляем. Даже при самом благоприятном развитии событий за девочкой нужно будет установить строгий врачебный контроль.

Дэвид Ри кивнул, не в знак согласия, а от осознания неизбежного. Его дочь может не выздороветь. Может умереть.

«Лучше б я был водопроводчиком, – подумал Мэтт. – Электриком, бухгалтером, господи, да кем угодно, только бы не находиться в тот момент в том кабинете».

Когда Эллен с мужем уходили, он не мог смотреть ей в глаза. Боялся, что она увидит, как он жалок и беспомощен.

Поначалу химиотерапия дала результат. Синди потеряла много волос, но вновь обрела координацию движений, и ее выписали домой – изрядно похудевшую, но смотрящую в будущее с надеждой.

Спустя полгода она вернулась в больницу. Изначально неоперабельная опухоль распространилась. У Синди затруднилась речь, нарушилось периферическое зрение. Мэтт собрал больничных специалистов: наверняка можно было произвести хоть какую-нибудь операцию… Но злокачественная опухоль слишком глубоко укоренилась в мозгу. Снимки давали четкую, беспощадную картину. После хирургического вмешательства, если бы на него кто-нибудь решился, девочка осталась бы немой и слепой, а может, вообще превратилась бы в овощ.

Теперь она лежала дома и умирала. Ри это понимали. В какой-то степени прогноз был утешительным: Синди в достаточной мере сохранила двигательные функции, чтобы находиться дома, и, если повезет, не окончит свои дни в белой реанимационной палате. Спустя некоторое время она ослепла и могла произносить только простые слова, но Эллен Ри продолжала ухаживать за дочерью с непоколебимым героизмом, перед которым Мэтт преклонялся.

Он пообещал зайти сегодня утром, но задача была не из приятных. Сложно было не переживать за Синди Ри, не презирать болезнь, терзавшую ее до смерти. Мэтт умел приводить свой разум в состояние, которое называл «врач-машина», откладывать эмоции на потом… но даже в лучшие времена это давалось ему с трудом, а этим утром он был возбужден и рассеян. Проглотив сосудосуживающую таблетку, он в мрачном настроении поехал к Ри.

Его по-прежнему мучило то, что он услышал от Джима Бикса. Новости лежали на его плечах камнем, тяжким грузом, от которого нельзя было так просто избавиться. Джим верил в то, что говорил, но, возможно, ошибался. Или спятил. Или это действительно было началом конца… и тогда, какой бы гадкой ни была эта мысль, Синди Ри повезло.

Он припарковался у скромного двухкомнатного домика Ри. Дверь открыла Эллен. На ней было желтое домашнее платье, волосы были завязаны и отброшены назад. Пахло чистящим средством с ароматом сосны, на ковре бравым часовым стоял старый пылесос. Мэтт привык, что в домах, где есть умирающие, к уборке либо подходят чересчур ответственно, либо забывают о ней вовсе. Эллен Ри прибиралась фанатично. За последние месяцы Мэтт видел ее без передника всего пару раз.

Но она улыбалась.

«Странно», – подумал Мэтт. В доме работало радио. Играла бодрая попсовая музыка.

– Заходи, Мэтт, – пригласила Эллен.

Он вошел. В доме было светлее, чем обычно; Эллен открыла все жалюзи и распахнула шторы. Летний утренний бриз развеял запах антисептика, и с заднего двора доносился нежный аромат роз.

– Извини за бардак, – сказала Эллен. – Я еще не закончила уборку. Совсем забыла, что ты собирался заехать.

Она шмыгнула носом и высморкалась в салфетку.

«Тайваньский грипп, – подумал Мэтт. – Кажется, так его называли в газетах?»

– Могу заглянуть в другой раз, – сказал он.

– Нет, прошу тебя, заходи. – Улыбка не сползала с ее лица.

По-научному такое поведение называлось «отрицанием». А может, это был ее способ смириться с неизбежным. Продолжать жить как ни в чем не бывало и с улыбкой принимать гостя. Нововведение в этиологии горя Эллен Ри. Но Мэтту показалось, что она изменилась внешне. Будто ее почти ничто не тяготило. Возможно ли такое?

– Дэвид дома?

– С утра уехал на фабрику. Будешь кофе?

– Нет. Спасибо, Эллен. – Он взглянул в сторону комнаты Синди. – Как она сегодня?

– Лучше, – ответила Эллен. Мэтт удивился – видимо, так, что это бросалось в глаза. – Я серьезно! Ей гораздо лучше. Спроси сам.

Шутка была неудачной.

– Эллен…

Ее улыбка стала мягче. Она дотронулась до его руки:

– Мэтт, зайди к ней. Посмотри.

Синди сидела на кровати, что само по себе было чудом. Первой мыслью изумленного Мэтта было: «Она действительно выглядит лучше». Девочка по-прежнему была невероятно истощенной, хрупкой – кожа да кости, как обычно бывает у умирающих раковых больных. Но ее глаза были ясными и широко раскрытыми. Когда Мэтт навещал ее в прошлый раз, она, кажется, даже не узнала его.

– Привет! – сказал Мэтт, ставя медицинскую сумку на прикроватный столик. Он всегда говорил с Синди, хотя невролог утверждал, что та уже ничего не понимает. Доброжелательный тон его голоса мог успокоить ее. – Пришел проверить, как твои дела.

– Спасибо, доктор Уилер, – моргнув, ответила Синди. – Все хорошо.

– Ты как будто привидение увидел, – сказала Эллен, когда он вышел из спальни девочки. – Давай присядь.

Он сел за кухонный стол. Эллен налила ему стакан лимонада.

– Я же сказала, что ей лучше, – заметила Эллен.

Мэтт никак не мог собраться с мыслями.