Ужин продолжался, за одними блюдами подавали другие. Когда принесли пунш по-римски, Уильям отодвинул в сторону свою чашку, и Джек тотчас же ею завладел – сунул свою ложку в сладкую кремообразную массу. Каролина не успела остановить сына. Уильям промокнул губы салфеткой и бросил ее на стол, затем повернулся к жене и произнес:

– Позвольте мне удалиться?

Она хотела ответить «нет», но муж не спрашивал у нее разрешения. Уильям уже поднялся и сделал шаг от стола. Удержать его не представлялось возможным: любые возражения вызовут у него протест. «Придется его отпустить», решила она, тщательно скрывая досаду. Только Уильям вошел в дом, Каролина увидела, что необходимо срочно улаживать более серьезную проблему.

Джеймсу Ван Алену каким-то образом удалось вернуться на прием. С ужасом она наблюдала, как он, шатаясь и оступаясь, ковыляет по газону. Каролина не знала, что делать, но она немедленно встала из-за стола и поспешила к нему.

Ее племянник выскочил из-за стола и, схватив Ван Алена за лацканы пиджака, крикнул:

– Держись, приятель, не падай.

– Уолдорф, прошу тебя, – сказала Каролина, подходя к ним. – Довольно. Спасибо. На нас смотрят. Не надо привлекать лишнее внимание. – Но, конечно, было уже поздно. Гости, доедая вишневый десерт, с интересом следили за происходящим, словно это был еще один номер вечерней программы.

К ним подбежала Эмили.

– Джеймс? Джеймс, что… – она осеклась, схватившись за грудь. – Ты пил?

– Да, да, п-пил, – пробормотал Джеймс. Он рыгнул и закачался, повесив голову. – Я очень устал, – сказал Ван Ален, пристраиваясь задом на один из столов, за которым сидели гости Каролины. Те поспешили покинуть свои стулья.

Один из лакеев схватил Ван Алена и опять повел его с пикника. Уолдорф придержал Эмили. Та вырвалась от кузена и решительно зашагала к дому. Каролина, неестественно улыбаясь, последовала за дочерью. Нагнала она ее уже в библиотеке, где Эмили предъявляла претензии отцу.

– Ты ведь знаешь, что Джеймс не пьет, – говорила она. – Но специально напоил его и выставил на посмешище.

– Дорогая, с этим Джеймс Ван Ален прекрасно справляется без моей помощи.

– Да как ты не понимаешь, он хочет жениться на мне, а я хочу выйти за него замуж. Я стану его женой.

– Только через мой труп.

Негодование Эмили сменилось растерянностью, глаза мгновенно заволокла пелена слез, и она, закрыв лицо ладонями, разрыдалась. Каролине было жаль дочь, но она испытывала облегчение: Джеймса Ван Алена они больше не увидят.

– Ну наконец-то! – Свекор Альвы, Билли, бросился к ним навстречу, словно табун лошадей, и едва не сбил с ног, когда они с мужем ступили в гостиную по прибытии на ужин в коттедж Вандербильтов. Было очевидно, что приятную наружность Вилли Кей унаследовал от матери, Луизы Киссам, ибо отец его телосложением был плотный и коренастый. Билли поцеловал невестку в знак приветствия, своими жидками бакенбардами пощекотав ее щеку.

На большой семейный ужин собрались все Вандербильты, включая Командора. Сутулый старик с пучками белых, как хлопок, волос на голове, он пришел в сопровождении своей второй жены, Фрэнсис. Фрэнк, как все ее называли, была на сорок лет моложе самого Командора и на целых двадцать младше некоторых из своих падчериц. Она состояла в кровном родстве с мужем – приходилась ему троюродной сестрой, но этому никто не придавал значения, поскольку в первый раз Командор и вовсе женился на двоюродной сестре.

Один из лакеев протянул Командору поднос с аперитивом. Тот взял бокал с хересом, отшвырнув салфетку.

– Хм-м, – неодобрительно протянул он, глядя на сосуд из рифленого стекла. – Что за ерунда!

Командор не выносил общества и презирал светские манеры. Дед Вилли вырос в Статен-Айленде. Происходил он из бедной семьи и был вынужден работать по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки, чтобы наладить свое предприятие паромных перевозок. В ту пору про этикет никто не думал. Командор в два глотка осушил свой бокал с хересом.[9]

Билли взял аперитив и приподнял бокал, чествуя старшего сына, Корнелиуса II. Вдвоем они заговорили о новой железнодорожной линии, которая, когда будет построена, принесет семейству еще один миллион. Альва навострила уши. Еще один миллион. Она до сих пор не могла привыкнуть к тому, что Вандербильты швырялись огромными суммами денег, словно горстями монет. Было бы неплохо, если бы часть тех денег пошла на достойное дело, но Командор не признавал филантропии. «Пусть другие добиваются того, чего добился я, и им не придется ходить с протянутой рукой», – частенько говаривал он.

Альва делала вид, будто не прислушивается к беседе мужчин. Вместе с сестрами Вилли, Маргарет и Флоренс, она стояла подле жены Корнелиуса, Элис. Всего на десять лет старше Альвы, Элис Вандербильт мнила себя матриархом семейства, хотя мать Вилли была еще жива и в добром здравии. У Элис было довольно-таки интересное лицо – удлиненное, худощавое, с падающими на лоб мелкими кудряшками. Из-за того, что глаза были маленькие и узкие, создавалось впечатление, что она постоянно щурится. Женщины внимательно слушали ее рассказ о том, как два ее маленьких сына, Билл и Нили, строят игрушечную железную дорогу.

– Должно быть, это у них в крови, – заметила Альва.

– Разумеется. – Элис взглянула на Альву так, будто та сморозила глупость, да еще и непристойную.

Пока Альва раздумывала над ответом, в комнату ввалился мужчина непрезентабельного вида. В первую минуту она приняла его за грабителя, проникшего в дом, чтобы обчистить их карманы и освободить женщин от драгоценностей. Но никто не переполошился. Может быть, это разносчик или слуга, не надевший ливрею? И опять она ошиблась. Высокий долговязый костлявый мужчина в сильно поношенном костюме оказался Корнелиусом Джеремайей Вандербильтом. Все звали его просто «Джеремайя».

– По-моему, мы не знакомы, – обратился он к Альве после того, как обошел всю остальную родню. Он напомнил ей бродяг, которые ночуют под открытым небом в закутках у входных дверей и крадут яблоки и виноград с повозок на Четырнадцатой улице и Третьей авеню. – Объясните, пожалуйста, какое отношение вы имеете к этому сборищу и всему остальному? – Он широким жестом обвел родных и гостиную с пышным убранством.

– Я – жена Вилли. А вы?

– Я, моя достойная леди… – он церемонно поклонился ей, – …непутевый сын Командора.

– Не знала, что у Командора есть еще один сын.

– А я не знал, что у Вилли есть жена.

– О боже! – с притворным испугом воскликнула Альва. – Неужели мы ошиблись дверью, забрели на чужой званый ужин?

Джеремайя запрокинул назад голову и расхохотался, прижимая к груди ладонь. Пальцы у него были длинные и тонкие, за исключением двух на левой руке – бесформенных, искривленных, с узловатыми костяшками. Моргая, он каждый раз длинными ресницами задевал кончики волос, падавших на его голубые глаза со стальным оттенком. Несмотря на бороду, она разглядела в его чертах фамильное сходство. Правда, Джеремайя был больше похож на Командора, нежели на своего брата Билли.

– И где же вас прятали? – полюбопытствовала Альва. – Почему вы не пришли на нашу свадьбу?

– Меня не пригласили. Я же объяснил: я – непутевый сын. – В его голосе слышалась гордость, словно этот «титул» выделял его среди остальных. Лакей поднес им аперитив. Джеремайя взял с подноса два бокала и один протянул Альве. – Жесткий народ здесь сегодня собрался. Билли меня не выносит. И Элис тоже. Остерегайтесь ее. Вы ей совсем не нравитесь, ничуть. Я уже это вижу.

– Спасибо, что предупредили.

– Ну, – заговорщицки произнес он, – нам, белым воронам, лучше держаться вместе.

Альва в унисон приподняла бокал и брови. Джеремайя ей нравился, невзирая на то, что думали о нем остальные Вандербильты. Она мгновенно ощутила с ним родство душ. В том, что он стал изгоем в своей семье, как позже выяснит Альва, была не только его вина. Джеремайя страдал врожденной эпилепсией, и после первого припадка, с пеной изо рта и прочими характерными признаками, Командор поместил его в психиатрическую лечебницу. Выйдя из больницы, Джеремайя пристрастился к азартным играм и другим порочным увлечениям. Но это было много лет назад, и, по словам Вилли, с тех пор он исправился и вел себя вполне прилично. Во всяком случае, теперь он снова обрел благосклонность Командора.