Тем временем его тело поднялось на пару метров от земли. Паук выкинул руку, схватил его за ботинок, лязгнул челюстями. Никанор пнул нелюдя промеж глаз, но не попал, почувствовал, как подошва скользнула по липким волосам. В правую икру вцепились крепкие пальцы. Башенки на мосту затеяли весёлый хоровод, снег закрутился в бешеном смерче.

Клёпа истошно лаяла, вырывалась из рук. Старик крикнул, дёрнул ногой. Паук не удержался, полетел вниз, сжимая в руке сорванный ботинок.

Подниматься стало легче. Кассирша с фиолетовым лицом прыгнула вверх, но промахнулась.

– Не балуй, – погрозил Никанор кулаком. – Саблина голыми руками не возьмёшь!

Женщина поднялась, заученным неосознанным движением отряхнула колени и униформу от снега, подняла к небу безразличное лицо, пустые лиловые глаза. Из её открытого рта полились нечеловеческие звуки – какофония расстроенных музыкальных инструментов. Паук открыл рот и начал ей подпевать, если это вообще можно было назвать песней.

Старик уже достиг вершины одной из башенок, закрыл уши.

– Пшли вон! – крикнул он нелюдям.

Они не послушались, заголосили громче. Тело, которое казалось ему лёгким и воздушным, налилось свинцом, потянуло его обратно к земле.

– Что это? Нет-нет…

Белое полотно под ногами, усеянное следами, полетело ему навстречу. Снег немного смягчил удар – не так уж плохо, что его давно никто не убирал.

Клёпа зафыркала, отряхнулась. Шерсть у неё на загривке поднялась, верхняя губа обнажилась, сверкнули клыки. Между поверженным хозяином и его врагами стояла только она.

Опасные существа пахли слюной с горьким ядом и кровью. Звуки, которые они издавали терзали собачий слух. Клёпа то подвывала, то рычала, то снова выла. Нелюди перестали петь, двинулись к ним. Старик застонал, поднял гудящую голову.

Два золотых луча разрезали снежную пелену. Машина заревела, въехала на мост, разбрызгивая полуметровыми колёсами снег. Раскрылась дверца, пёстрая фигура выскочила наружу, прицелилась. Синяя звезда вырвалась из трубки, отскочила от гранитного парапета, рассыпала сноп искр, полетевших в паука и его подругу.

– В машину, – рявкнул знакомый голос.

Никанор проворно встал, опираясь на трость. Шагнул и завалился набок, корчась от боли. В ногу, на которую он ступил, будто ткнули спицей.

Из салона выскочила девочка. Попробовала его поднять.

– Бэлла, я не могу!

– Вот чёрт… – прорычала водительница, вставила в пистолет ещё одну сигнальную ракету и, почти не целясь, выстрелила. Звезда, на этот раз красная, с треском и дымом врезалась в середину моста. Нелюди отскочили, попятились, отворачиваясь от яркого света.

Никанор собрал последние силы, подполз к машине, зацепился руками за дверь, подтянулся. Девочка старательно толкала его сзади. Клёпа, воспользовавшись хозяином как мостом, пробежала по ногам и спине, юркнула в салон. Нелли запрыгнула следом.

– Трогай… – прохрипел старик.

Джип заревел, помчался по мосту. Два существа мелькнули и растворились в снежных хлопьях.

Машина пролетела по пустой улице, резко развернулась на перекрёстке.

Когда все, включая Клёпу, отдышались, Бэлла посмотрела в зеркало заднего вида на острый профиль лежащего старика и мрачно бросила:

– Всё ещё хочешь побыть в одиночестве, дедуля?

Логарифм вошёл в полутёмный зал ожидания, освещённый только окнами дневного света, и по привычке взглянул на вокзальные часы. Стрелки давно остановились на половине двенадцатого.

– Пора, – он хлопнул в ладоши и услышал, как хлопок многократно вернулся эхом.

Кира подняла на него сонные глаза, завернулась в плед, такой же рыжий, как и её волосы, и подобрала ноги на сиденье. Тымнэвакат, пытавшийся достать орешки из автомата, стукнул по панели кулаком. Монах вообще никак не отреагировал, так и остался стоять у ларька с прессой. Перед ним на круглом столике были разложены стопками последние выпуски газет и журналов. Он аккуратно подчёркивал маркером отрывки, в которых упоминалось о сонной болезни и событиях последних месяцев.

Учёный-эколог прочистил горло.

– Не люблю повторять… – начал он.

– Мы никуда не поедем, пока не дождёмся остальных, – в десятый раз повторила Кира.

– Мы ждали достаточно. Предлагаю не терять времени и садиться на борт.

– Не может быть, чтобы в городе, кроме нас, не осталось никого, кто не спит.

– Может. Кто-то вроде старика с собакой.

– И всё-таки мы подождём, – мягко сказал монах, продолжая искать что-то в тексте.

– Я думал, к моему мнению здесь прислушиваются. Разве не вы сами сказали, что я должен вас вести?

– Как только вы будете знать, куда вести, – потёрла лицо Кира.

– Разве отправиться на курорт, когда всех сморило от усталости плохая идея?

Монах отложил в сторону «Ведомости», взял «Аргументы и факты» и сказал:

– Самолёты не летают в обе стороны. Кажется, на последнем прилетели мы с Тымом. Значит, на юге произошло то же, что и на севере.

– Что ты ищешь в этих газетках? – спросил Логарифм, подходя к автомату и наклоняя его, чтобы с полки упали орешки. Тым, по локоть засунувший руку в приёмник, облизнулся и выудил пакетик со снеками.

– Правду.

– Правду? Никогда не думал, что её можно найти в прессе.

– Я пытаюсь увидеть общую картину. Почему люди вовремя не заметили трагедии? Почему не смогли её предотвратить?

– Странный вопрос для священника. На всё воля Божья.

– И всё-таки. Как я и думал, катастрофу не заметили, потому что она растянулась во времени, а не произошла в один миг. Взять те же самолёты. Если бы все пилоты уснули разом, часть самолётов тут же разбилась бы. Другие летели бы на автопилоте до тех пор, пока не выработали бы всё топливо. Скоро и они упали бы на землю, и мы бы увидели весьма необычный дождь из падающих самолётов. Но население Земли не отключилось единовременно, пока одни пилоты чувствовали себя разбитыми, другие всё ещё работали в полную силу, а третьи позёвывали в кулак. Самолёты падали и в последнее время всё чаще, пока работоспособных пилотов не осталось вовсе и рейсы не отменили.

– Вам знать лучше, отец Ануфрий, вы ведь бывший пилот.

– Потому-то меня и удивляет, что диспетчеры не начали бить тревогу.

Логарифм пожал плечами, отсыпал орешков, закинул в рот. Тым грустно поболтал опустевшим пакетиком.

– Возможно, диспетчеры тоже были не в форме, – заметил учёный.

– Когда человеки устают, они становятся такие неуклюжие, такие глупые! – нахмурил брови Тымнэвакат. – Усталые человеки падают, бьются головой, пропускают всё мимо глаз и ух.

– Ушей! – Кира поднялась, поправила зелёную шерстяную юбку, которую только сегодня утром облюбовала в местном бутике и взяла, конечно, ни копейки не заплатив.

Встав в полный рост, она оказалась выше окружавших её мужчин – даже Ануфрия, который без труда дотягивался до грузовой полки в поезде. Она по привычке втянула голову в плечи и сказала, насупившись:

– Я не устаю. То есть со мной ничего подобного не случилось. Я чувствую себя так же, как чувствовала раньше. Вполне сносно, – добавила она. – И всё-таки я не понимаю, что произошло. Где же тот фактор, о котором вы столько твердили? Из-за чего мир уснул?

Логарифм сжал губы, разгладил загнутые усы, засопел.

– Именно поэтому мы и ждём других людей, – вздохнула Кира. – Возможно, кто-то знает ответ.

– Ну хорошо…

Усач взял из выключенного холодильника бутылку минералки.

– Сыграем?

Он бросил бутылку монаху. Тот в последнюю секунду поднял глаза и даже не попробовал увернуться. Бутылка отскочила от его тощей груди, шмякнулась об стол и упала на пол.

– Это шутка такая? – поморщился отец Ануфрий и потёр ушиб.

– Теперь Тым, – рявкнул Логарифм и резко бросил следующую бутылку.

Реакция у Тымнэваката была получше, но и он не поймал «кеглю». Смешно замахал руками, будто учился жонглировать, уронил минералку себе на ногу, поморщился.