– Я помню двадцать первый.

– Сейчас середина января.

Она напрягла слух. Что-то слишком тихо для больницы. Ни шагов, ни голосов людей. И почему такая тишина, если окно приоткрыто?

– Майя, мне нужно вам о многом рассказать. Но я лучше начну постепенно…

Художница только сейчас поняла, что её смущало: на молодом человеке не было белого халата.

– Кто вы?

– Я… Меня зовут Остап.

– Вы врач?

– Ещё нет. Вернее, я фельдшер. Но я учусь и…

Щёки у него вспыхнули. Хоть рисуй портрет – юноша с красными яблоками. Майя улыбнулась бы, если б не удушающий страх, подступивший к горлу.

– Что со мной? Мне… мне…

– Вам нужно кое-что знать. Мир сильно изменился, пока вы спали. Возможно, вы мне сначала не поверите, но когда сможете сами подойти к окну…

Его голос. Где она его уже слышала? Вокзал, поезд. Какой ещё вокзал и поезд?

– Что со мной случилось?

– С вами, хм, я не знаю. В карточке написано, что вы попали в аварию на машине. Там же я узнал ваше имя.

– Где мои дети?

– Майя, послушайте, я сам здесь недавно, я ничего не знаю!

Она глубоко вдохнула, попробовала пригладить непослушные кудри, но руки, вытянутые на одеяле вдоль тела, едва сдвинулись.

– Простите. Я будто с того света вернулась, – её голос прозвучал немного увереннее. – Так вы новенький? Недавно в этой больнице?

– Да, то есть не совсем так. Майя, понимаете, когда мы приехали сюда, в пустой город, с Нелли и Бэллой… У них странные имена, и они обе довольно эксцентричные особы. Позже я вас познакомлю… В общем, я решил обойти несколько больниц и вы, хм, вы оказались единственной выжившей, точнее не спящей. Понимаете?

Майя закрыла глаза, помотала головой.

– Вы не впали в сноподобное состояние, как все остальные. Вы просто находились в поверхностной коме. Хотя я понял это не сразу, просто случайно взглянул на показания приборов. Тогда я решил, что вас можно и нужно спасать, нужен только стимул… Вы… Вы ничего не поняли, да?

– Ничегошеньки. Не знаю о ваших врачебных способностях, но объяснять – точно не ваш талант.

– Так, – Остап сложил ладони домиком, зачем-то подышал в них. – Так. Начнём сначала. Видимо, вы всё же отключились гораздо раньше, чем я предполагал. То есть вы хотите сказать, что не помните Великой Всеобщей Отключки? Ну хоть момент, когда в магазинах кончился кофе и все ходили, как сомнамбулы, вы застали?

– Это я помню. Сколько помню себя.

– Нет, Майя. – Он поднялся, заходил туда-сюда по палате. – Нет-нет-нет, такое не бывает «всё время». Я немного расскажу вам о том, что произошло. В какой-то момент весь род людской перестал восстанавливаться. И случилось это несколько месяцев назад. Почётный труженик больше не просыпался утром свежим и отдохнувшим. И почётный лентяй тоже. Первая волна усталости коснулась детей, сделала их чувствительными, капризными сверх всякой нормы. Вы это заметили, ведь у вас есть дети?

Художница заколебалась, наморщила красивый лобик.

– Кажется, я что-то припоминаю. Мне нужно было на выставку. Близнецы и дочка, они приболели, когда я от них уезжала. Врач сказал, это просто переутомление. Я оставила их с бабушкой и уехала. Мне нужно было уехать всего на несколько часов. Понимаете?

– Не беспокойтесь, прошу вас. Дети спали?

– Да, кажется.

– Это ещё ничего не значит. Следующая волна смела тех, кто находился на грани нервного истощения: школьников, играющих по ночам в компьютер, студентов, готовящихся к экзаменам, рабочих, тянущих две смены, родителей грудных детей…

– Смела? В каком смысле смела?

– Они какое-то время боролись, что только усиливало эффект. Однажды каждый из них дошёл до точки невозврата. Состояния, когда мозг предпочёл всякой деятельности режим срочной экономии заряда. Спячка, гибернация… У этого состояния несколько названий. Майя…

Он сел на кровать, ненароком коснулся её руки.

– Там, за окном, шестимиллионный город, и он молчит. Может быть, только человек десять не спит. А может, и того меньше. – Остап робко убрал руку. – Вы мне не верите, да?

Майя подняла и сразу же опустила тяжёлую голову, закрыла глаза.

– Верю.

– Вот так, просто?

– Не просто. Я видела всё это во сне. Видела людей, которые обсуждают гибель мира, сидя в закрытом кафе. Видела опустевшие квартиры и бесконечные пробки на выездах и въездах в город. Во всех этих местах я находилась реально, как здесь и сейчас. И хотите верьте, хотите нет, но я совсем не уверена, что меня сейчас не утащит куда-нибудь в новое место. Единственное…

Она запнулась.

– Что?

– Люди, которых я видела, не замечали и не слышали меня.

Молодой фельдшер молчал. Не перебивал, не вставлял замечания, как будто то, о чём она говорила, не бредни сумасшедшей, а самый обычный факт.

Майя задержала взгляд на его серьёзном лице.

– Я даже видела то, что вызывает спячку.

Остап подскочил, чуть не своротил стойку с капельницей.

– Как вы сказали?

– …То, что вызывает спячку.

– Вы сказали это так, будто это что-то живое.

– Потому что оно живое.

– Бактерия, вирус? – он выпучил глаза. – Но я исключил инфекцию…

Майя помотала головой, задвигала губами так, словно пробовала незнакомое блюдо на вкус:

– Оно ни на что не похоже. Самое отвратительное и прекрасное, что я видела. Оно парит над Землёй, среди звёзд. И я не знаю, чего оно хочет.

Остап выдохнул, медленно кивнул:

– Я знал, что фактор следует искать снаружи, а не внутри.

Майя почувствовала, как кружится голова, тяжелеют веки.

– Не понимаю.

– Спячка, или гибернация, всегда запускается в ответ на изменения окружающей среды. Замедляется сердцебиение и дыхание, медленнее расходуются питательные вещества, падает температура тела.

– Вы точно говорите про людей, а не про бурых мишек? – Майя невинно улыбнулась.

– Состояние спячки контролируется генами, которые есть у всех млекопитающих, включая человека. Просто мы давно нарушили естественные ритмы нашего тела. Ещё до изобретения электрической лампочки люди спали по шестнадцать часов… – Остап сбился. – Простите, я начал читать лекцию.

– Нет-нет, продолжайте. Весь мир спит. Я не могу пошевелиться.

– Да, простите.

Он быстро подошёл и начал делать то, что Майя никак не ожидала – мять её стопу. Пальцы у него были на удивление сильные. Приятное тепло разлилось от кончиков пальцев к щиколотке. Майя хотела поинтересоваться, что это он такое делает, но боялась, что процесс прервётся.

– Вам потребуется время, чтобы мышцы восстановились. Придётся заново учиться есть ложкой и ходить, но мы справимся.

– Мы?

– Я, хм, имел в виду, что вы не первый коматозник, которого я выхаживаю. – Остап виновато поглядел на неё. – Извините, что назвал вас так. Это медицинский жаргон и мне…

– Да перестаньте вы извиняться. У меня страшно зудит большой палец. Уф! Спасибо.

Какое-то время она кусала губы, чтобы не застонать, то ли от боли, то ли от удовольствия.

– Сколько же я лежала?

– Долго. Гораздо дольше, чем я предполагал. Признаюсь, это сбило меня с толку.

– Что – это?

– Состояние вашего тела. Ни пролежней, ни атрофии мышц.

Майя вскинула бровь, под её взглядом Остап кашлянул и отвёл глаза.

– Мне правда пришлось поддерживать его функции.

– Значит, вам пришлось? – она улыбнулась. – Надеюсь, все эти разговоры о конце света не выдумка.

Она думала, что он смутится ещё больше, но молодой человек вдруг рассмеялся, искренне и просто. Майю обезоружил этот смех и ещё больше выражение глаз, которое последовало за улыбкой – боль, призрак, воспоминание на ещё юном лице. Ей вдруг захотелось взять его за руку, утешить, сказать, что какое бы прошлое ни преследовало его, смеяться можно. Можно…

Перед глазами Майи всплыло лицо мужа. Его усталые глаза, отражающие экран смартфона. Когда она перестала любоваться его лицом? Когда привыкла к тому, что он на неё не смотрит? Она вздрогнула. Ей вспомнился эпизод из того длинного сна, где она скакала из места в место, пока не очутилась в полутёмном офисе с ожившими мертвецами, среди которых был Глеб.