– И это всё? – развела руками Кира.

– Нет, были и другие образы, другие люди – те, которых мы ждём.

– Хорошо, допустим, – подняла брови девушка. – И я тоже была в этом сне?

– Все, кто есть в этой комнате. На следующее утро ко мне пришёл Тымнэвакат. Мы сердечно поговорили и отправились на другой конец страны, разыскивать вас.

– Просто взял и пришёл? Вы же были незнакомы. Как ты нашёл отца Арсения? – спросила она у Тымнэваката сурово, как у ребёнка, который без спросу утащил конфетку.

– Как-как, тюлень подсказала! – важно проговорил Тым.

– Кто?

– Сначала шаман объяснял, объяснял, языком молол – моя ничего не понял. Говорил, мол, луна поест солнце и большая медведь придёт за медвежонком. Говорил, человеки станут слабыми, как младенцы. Потом шаман усни, дети дома усни, жена усни. Моя взял мешок с едой и пошёл. Слушал ветер – ничего не сказал. Слушал море – ничего не сказал. Слушал чайку – она сказал, что не хочет летать, хочет сидеть в гнезде весь день. Слушал собаку – она сказал, что не будет лаять на меня, потому что всё равно не догонит. На переправе взял лодку. В заливе вынулась тюлений башка. Что, говорю, плавать не хочешь, рыбу ловить не хочешь – давай угощу. Кинул башке рыбки. Тюлень ко мне подплыла и залопотала: «Иди в Порфирьевский монастырь, что на материке, и найди там монаха по имени Ануфрий». Моя так и сделал.

Кира закрыла глаза.

– И давно вы понимаете язык животных? – пытаясь то ли не рассмеяться, то ли не разрыдаться, выдавила она.

– Давно бы понимал – не брал мясо и шкуру, – ответил Тым. И улыбнулся во все зубы.

Логарифм тяжело опустился на сиденье.

– Нам всем нужен врач. Желательно психиатр.

– Его мы обязательно встретим, – ласково проговорил монах. – Он тоже мне снился.

Беркутов хлопнул себя по ляжкам, подскочил.

– Так. Ясно. Давайте выясним, что мы можем сделать. Вы, отец Ануфрий, насколько я помню, бывший пилот.

Монах кивнул.

– Частным самолётом управлять сможете?

– Думаю, да. Мне приходилось летать и на военных истребителях, и на пассажирских лайнерах, и на аэропланах. Но я всё же за то, чтобы дождаться остальных.

– Давайте хотя бы посмотрим, что у нас есть. Может, и лететь не на чем? Мы уже сутки торчим в этом аэропорту и ничего толком не исследовали.

– А вам лишь бы исследовать что-нибудь! – съязвила Кира.

– Маленькая моя, – процедил Логарифм. – Ты даже не успела устроиться на кафедру младшим научным сотрудником, а уже изводишь меня своими капризульками.

– Да у вас и кафедры-то не было, когда я пришла. Так, одни развалины!

– Хватит, – рявкнул кто-то. И все синхронно повернулись к Роману Вешникову, бывшему сомнологу, а ныне ещё и бывшему бариста кофейни «Письма», вялому кулёме и молчуну, от которого никто не ожидал крика.

Вешников неловко потоптался на месте. Пустая чашечка кофе и блюдечко в его руках напоминали игрушечный щит и меч. Но при всей комичности его позы, никто не вымолвил ни слова.

– Моя жена, – продолжил сомнолог, сорвавшись на визг, – лежит сейчас в соседнем зале. Ваши родители, Кира, на постели в питерской квартире не могут проснуться и позвать на помощь. У Тымнэваката в юрте остались жена и дочь, а мы ходим тут, спорим, занимаемся какой-то фигнёй! Может быть, остальным нечего терять? Но нам просто нельзя сидеть на месте!

Отец Ануфрий отложил журнал, подошёл к Вешникову, тихо и коротко бросил:

– Идёмте.

– Аллилуйя! – буркнул Логарифм и закатил глаза.

Они быстро, без особых препятствий минули зону регистрации со столбиками и разделительными лентами, которым некого было теперь разделять. Доцент и сомнолог шли первыми, за ними, негромко переговариваясь, ступали отец Ануфрий и Тым, Кира чуть отстала, разглядывая брошенный то здесь, то там багаж, словно пассажиры просто исчезли, испарились. В пустом зале аэропорта шаги неспящих с гулким эхом разлетались под куполом. У Киры бежали мурашки от этой гробовой тишины. Молчали ресторанчики быстрого питания, сувенирные лавки, магазины с фирменными чемоданами и сумками. Застыли багажные ленты, а сквозь рамку металлоискателя можно было пройти хоть в стальных доспехах – ничто бы не пикнуло.

Интересно, что заставило людей бросить вещи и бежать без оглядки? Возможно, тот самый дождь из самолётов, летящих на автопилоте, о котором говорил монах. Некоторые из них падали недалеко от аэропорта, другие – там, где заканчивалось топливо. В предыдущие ночи Кира не раз просыпалась от неясного грохота взрывов и слабой вибрации. Кто знает, может, это был очередной упавший самолёт, полный спящих пассажиров, или атомная станция, отжившая своё. Что, если радиация уже давно распространилась по городу, проникла им в кости и сейчас убивает?

– Счётчик Гейгера, – произнесла она вслух.

– Уже, – не оборачиваясь, откликнулся Логарифм.

– И что?

– Норма, – ответил он, выдержав театральную паузу.

– У вас он что, всегда с собой?

– В моём чемоданчике, – доцент сделал рукой жест, как будто что-то несёт.

Кира вздохнула.

– Можете вы хоть раз ответить по-человечески?

– В некоторых аэропортах есть приборы, позволяющие вести радиационный контроль, – задумчиво проговорил отец Ануфрий. – Возможно, наш уважаемый учёный нашёл такой и воспользовался. Только вот ума не приложу, как он это сделал без электричества.

– Вы не поверите, – подмигнул «наш уважаемый учёный». – Но я использовал батарейки. На холоде они быстро разряжаются, но годные ещё можно найти.

Они дошли до застывшего эскалатора, с грохотом затопали наверх по стальным ступеням.

– Не понимаю, – нахмурилась Кира. – Вы сказали, что атомные станции должны были уже взорваться. Что-то там про охлаждающую жидкость… Почему тогда этого не случилось?

– Вопрос не ко мне, а к монаху, – небрежно бросил Логарифм. – Чудеса по его части.

Отец Ануфрий покачал головой.

Вешников наклонился к Логарифму:

– А другие варианты?

Эколог пожал плечами, зловеще прищурился.

– Слабо верится в группу добрячков-энтузиастов, ездящих от станции к станции и запускающих систему охлаждения. К тому же они должны хотя бы немного разбираться в атомной инженерии. Возможно, защитные системы ещё действуют или кто-то заинтересован в том, чтобы станции не рванули.

– Кто?

Логарифм обвёл спутников своим тяжёлым фирменным взглядом исподлобья:

– Паразиты. В многообразии живых организмов они всегда занимали громадную нишу. Существа, которые не желают добывать ресурсы самостоятельно и предпочитают использовать энергию хозяина.

– Не понимаю, – нервно моргнул Вешников.

– Среди выживших есть те, кто спит сном Белоснежки, их аккумуляторные батареи приближаются к нулю. Есть бродяги вроде нас. Они влачат своё жалкое существование и никак не могут понять, для чего избраны. И наконец, есть те, кто питается бодрствующими и спящими, подсасывают жизненные силы, вроде энергетических вампиров, в которых верят суеверные девы, начитавшиеся эзотерических книжек. Если представить, что человечество – единый живой организм, паразитам есть чем поживиться. Но убивать всех хозяев сразу – значит остаться без дармовщины.

– По-вашему, это они контролируют работу атомных станций?

– Я сказал: возможно. Они могут проявлять заботу о нас, как муравьи, доящие тлю.

– Кто они? – не выдержала Кира. – Бездушные зомби? Каннибалы? Нетопыри с кожаными крыльями?

– Наркоманы, – оборвал её монах, и все повернули головы на звук его голоса. Ануфрий неловко потупился: – Вы единственная, Кира, кто с ними ещё не встречался лично. Да, вы и ещё наш друг сомнолог.

– Наркоманы? – рассеянно повторила девушка.

– Да. Только их наркотик – не героин и ему подобные вещества, а наша с вами жизненная энергия. Ибрагим прав: они вроде вампиров, сосут её из нас. И для этого им не требуется делать проколов на шее.

– Откуда вы это знаете?

Отец Ануфрий через силу улыбнулся, кривая морщинка изрезала ровный лоб.