Гость, похоже, злится, что я его обманула, но он сейчас не в том положении, чтобы спорить. Я выхожу, якобы чтобы оставить его наедине с телефоном, но прямо у порога приникаю к стене гостиной. Каспер вылезает из-под пола и идет ко мне. Я прижимаю палец к губам, пока она не начала задавать бессмысленные вопросы. Секунду Каспер размышляет над этим, затем пожимает плечами и проходит сквозь стену, чтобы шпионить за гостем было удобнее.
До Бетти вампирский слуга дозванивается очень долго. Формально «Сглаз» сегодня все-таки закрыт, поэтому она не обязана отвечать на звонки. Но автоответчика у нас нет, поэтому телефон будет трезвонить до тех пор, пока кто-нибудь не возьмет трубку. Нормальные люди сдаются через десять-двенадцать гудков и перезванивают через несколько минут. Но этот парень явно из настырных, поэтому он не отступает, пока вечность спустя Бетти наконец не отвечает. Услышав подхалимский тон слуги, я закатываю глаза, но все равно подползаю поближе к порогу, чтобы лучше все слышать.
– Госпожа наместница, покорно прошу простить меня за то, что потревожил вас сегодня. Я Томас Везер и прибыл сюда по указанию Атлантского Гнезда. Герцогиня Оливия не сумела связаться с вами по мобильной связи и потому отправила меня на личную встречу. Да. Да, миледи. Нам это известно, но недавние события требуют вашего внимания и знаний. Мы надеемся, что вы простите нас за подобное вторжение. Мы бы не нарушили договоренности, не будь на то веских причин. – Уже чуть тише он продолжает: – Хронос был побежден в битве. Да, миледи. Есть жертвы, по последним подсчетам – пятеро лиманцзичей.
Он выговаривает слово «лиманцзичи» с куда большей легкостью, чем я. Так называется вид, к которому принадлежат Хранители, и эту сложную комбинацию согласных я давно уже не пытаюсь произнести правильно. Но времени завидовать такому идеальному произношению нет, потому что остальное сказанное в тысячу раз важнее. Я не думала, что Хранители смертны. От вести о смерти этих пятерых по моим опьяневшим венам проносится волна адреналина. Но радость тает мгновенно, когда я слышу:
– У нас есть основания полагать, что это дело рук Нотта.
Я будто проглотила горсть гвоздей: горло рвет на части, а за волной боли следует всепоглощающий жар, который почти сшибает меня с ног. Больше десяти лет никто не произносил имя Адама Нотта в этом доме. Когда-то его шептали как ругательство, и моих жильцов упоминание о нем приводило в ярость – почти так же сильно, как и меня. Я ненавидела его за то, что он предал меня и убил мою дочь, а они знали его как человека, который разрушил Элизиум. Я очень быстро поняла, что не стоит никому говорить свою фамилию по мужу, а остальные еще быстрей усвоили, что произносить эту фамилию под крышей Элизиума крайне нежелательно. Хранители установили в доме особую сигнализацию, и слово «Нотт» призывает их сюда быстрее, чем что-либо иное. Они карают всякого, кто скажет это, и выжить в результате никому еще не удавалось.
И уже совершенно неважно, что Томас явился сюда не просить убежища и что он сомнительным образом связан с Бетти. Его шансы остаться в живых только что свелись к нулю. Я бросаюсь на кухню, зная, что спасти его уже не смогу. Мне просто нужно, чтобы он отказался от своих слов, прежде чем явятся Хранители.
– Ты лжешь! – визжу я.
Томас чуть из кожи не выпрыгивает от неожиданности, но быстро приходит в себя и одаривает меня гневным взглядом. Вместо ответа он напряженно говорит Бетти:
– Мои извинения, миледи. Ваша домовладелица подслушивает чужие разговоры и… да, конечно же, вы можете ее услышать, – быстро отвечает он, переобуваясь на лету, как умеют только лучшие слуги. Томас снова поворачивается ко мне спиной, и я бросаюсь к нему. – Гнездо Солт-Лейк утверждает, что у них под защитой находятся двое свидетелей, и герцогиня Оливия предложила вашу кандидатуру для руководства процессом. А Зола сказала…
Я вырываю у него из руки трубку и швыряю ее на стол.
– Отвечай!
Я не вижу, как Томас замахивается, но определенно чувствую, как его кулак врезается мне в щеку. Я отшатываюсь на пару шагов в сторону и падаю, прихватив с собой стул. Падение больнее, чем удар по лицу, но по крайней мере я могу ухватиться за эту боль, спасаясь от головокружения.
Вот и вторая роковая ошибка. Колдовство Элизиума мгновенно отзывается у меня внутри и рычит на обидчика, в груди становится тесно: дом готовится выдворить его силой. Сквозь звон в ушах я слышу крик Фалькора и Смерга.
– Стойте! – кричу я, но поздно. Мы уже не одни.
Между мной и Томасом стоят двое Хранителей. Я целых шестнадцать лет мучительно наблюдала, как эти твари являются сюда и исчезают когда вздумается, но все равно каждый раз, когда они возникают вот так беззвучно и внезапно, не могу сдержаться, чтобы не отпрянуть. Хранители превосходят статусом всех в Обществе, потому что связаны с вратами, но никто никогда им не рад. Они больше всего отравляют мне жизнь.
Под градусом, вот как сейчас, я могу сравнить их лишь с полярными совами – разве что ростом Хранители под три метра и в десять раз страшнее. Лица у них лишены всяческих черт, ноги скрючены, а все тело покрыто идеально гладкой белой шкурой. Куда деваются их руки, когда они им не нужны, я даже не представляю. Куда ближе я знакома с их когтями, и, как всегда, когда они так близко, у меня начинает болезненно ныть живот.
С тех самых пор, как стабилизировался Элизиум, Хранители являлись сюда только по одному. И я знаю, что сейчас традицию они нарушили не из-за меня, а из-за того, что кто-то ударил их в самое больное место, повредил их драгоценные врата и убил их сородичей. Это не подтверждает слов Томаса, но я все равно тянусь к нему.
– Скажи, что ты лжешь! – кричу я, потому что должна узнать ответ прежде, чем они убьют его.
Томас, похоже, даже меня не слышит. Просто смотрит на Хранителей как на стаю бешеных волков – в равной мере с ужасом и отвращением. Я никогда не видела, чтобы кто-то на них так смотрел. Даже Бетти хватает осторожности их не злить, а ведь на ее стороне сам Элизиум.
«УХОДИ», – говорят Хранители мне, и их голоса омерзительным хором разносятся эхом у меня в черепе.
Я в таком отчаянии, что не обращаю внимания на приказ.
– Скажи мне, что его там не было!
Один из Хранителей оборачивается ко мне, и мои шрамы вмиг накаляются добела. Я хватаюсь за живот, словно пытаясь погасить огонь внутри, но голос Хранителя скребет мой мозг острыми когтями: «УХОДИ СЕЙЧАС ЖЕ».
Он предостерегающе цокает когтями по линолеуму, и мой инстинкт самосохранения сметает прочь все мысли об Адаме. Я вскакиваю и выбегаю из комнаты со всех ног. Шатаясь, взбегаю по ступеням, и древесные духи летят за мной. Дверь в спальню отпирается мгновенно, стоит мне только коснуться ручки, и вместе с духами я прячусь там. Захлопываю дверь за собой и приваливаюсь к ней. На этом ноги наконец отказывают, и я медленно сползаю на пол.
Секунду спустя сквозь меня проносится Каспер. Она нетвердой походкой идет к моей кровати, издает отвратительный гортанный звук и хватается за изножье, чтобы устоять на ногах.
– Эви, – еле выговаривает она, и вид у Каспер такой, будто ее вот-вот стошнит, хоть я и знаю, что теперь это невозможно. – Они его там на части рвут. Но почему они… с чего они?.. Ты даже не попыталась их остановить! Просто бросила его умирать!
– Я бы не смогла его спасти. – Я потираю грудь, пытаясь смягчить боль под ребрами. Толку от этого мало, поэтому я просто прижимаю колени к груди и приникаю к ним щекой. – Он произнес запретное слово, и назад уже ничего не вернешь. Только не повторяй за ним, ладно? Я понимаю, что ты и так уже мертва, но не хотелось бы на горьком опыте выяснять, есть ли у Элизиума какой-нибудь обходной путь, чтобы насовсем тебя прикончить.
– Но что это слово значит, о чем оно? – спрашивает Каспер.
– Не о чем, а о ком. Этот человек разрушил Элизиум. Но он уже много лет как мертв.
– Ты в этом уверена? – спрашивает Каспер и указывает куда-то в сторону кухни. – Этот парень, похоже, считал иначе, да и Хранители как-то слишком уж бурно отреагировали на имя человека, который мертв уже сколько там, двенадцать лет?
