Другую руку я вытягиваю перед собой для равновесия. Древесина уже сменилась камнем, и вокруг становится все холодней. В конце концов мне начинает казаться, что я оказалась в чьей-то морозилке. Пальцы немеют от ледяных камней, но я не смею отнять их, чтобы согреть. Слишком сильно боюсь уже не нащупать эту стену снова.

– Далеко еще? – спрашиваю я, потому что готова поклясться, что мы спустились уже этажа на три. Мой голос эхом разносится по ступеням и растворяется во мраке. Каспер не отвечает, и я чувствую, как у меня внутри раздражение борется с тревогой. – Каспер, ау…

Сделав еще шаг, я вдруг наступаю на что-то комковатое и мокрое. Неведомое нечто продавливается подо мной и лопается меж пальцев. Я вскрикиваю, отшатываюсь и падаю пятой точкой на лестницу. Затем лихорадочно трясу ногой, пытаясь стряхнуть странную массу, на которую наступила, а в голове уже вертятся мысли о трупе, который чем-то напомнил Каспер варенье. Живот скручивает, и я чувствую, как к горлу подступает желчь. Сцепив зубы, я глубоко дышу, надеясь не заблевать все вокруг, и тихо ненавижу Каспер за то, что она меня во все это втянула.

– Господи, господи, господи.

– Эви! – вдруг говорит Каспер, причем так громко и резко, будто уже минуту не может меня дозваться. – Успокойся.

– Почему ты мне позволила на него наступить?! – взвизгиваю я.

– Что? – изумляется она. – Да нет, Эви, это не… а, ты ведь не видишь здесь ничего, да?

Мгновение спустя Каспер вдруг вспыхивает бледно-серым светом, который после долгой прогулки в темноте режет мне глаза. Я быстро смотрю вниз и вижу, что наступила не на труп, а на что-то красное. Секунду спустя до меня доходит, что это и впрямь похоже на лужу разлитого малинового варенья. Вот только у варенья корней нет, а у этой комковатой массы есть щупальца, которые исчезают в каменном полу. Не знаю, что это за масса, но в подвале ее много. Оглядывая комнату, я насчитываю по меньшей мере двадцать красных куч.

В центре комнаты стоит стол, а на столе лежит тело. Убедившись, что я цела, Каспер устремляется к нему. Я заползаю еще на несколько ступеней повыше, чтобы потереть ступню о лестницу. Смелости, чтобы своими руками стереть с пальцев прилипшие комки, мне не хватает, поэтому я, шаркая ногой, иду к Каспер.

И чем ближе подхожу, тем быстрее забываю о странной красной массе, потому что воздух вокруг стола буквально вибрирует от энергии. У меня по шее и спине бегут мурашки, волоски на руках встают дыбом.

Мальчик на столе и впрямь сохранился отлично. Полагаю, он человек, вот только вряд ли люди бывают такого серого цвета – как истлевший уголь, который вот-вот рассыплется в пепел. Волосы у мальчика короткие и растрепанные, красные, как свежая кровь и лепестки роз. Он полностью одет, даже в ботинки. На фоне черного костюма его кожа кажется еще темнее. Вокруг холодно, но все равно немыслимо, что мальчик выглядит так идеально, если он и правда мертв. Скорее похоже, что он просто прилег вздремнуть на часок. Но когда я касаюсь шеи мальчика, она холодна и тверда, как глыба льда, и пульс нащупать мне не удается.

– Странно, да? – спрашивает Каспер. – Ты точно не помнишь, чтобы его кто-нибудь тут хоронил?

– Элизиум всегда меня предупреждает о новых посетителях, и неважно, дома я в это время или нет, – отвечаю я. – Если бы кто-то его принес, я бы знала, и по всему выходит, что этот мальчик здесь находится дольше меня. Не знаю, кому принадлежало это место до того, как… как я сюда попала.

Услышав эту секундную запинку, Каспер косится на меня, хмурясь, но спросить ни о чем не успевает – я продолжаю:

– Можно узнать у полиции, нет ли у них записей об этом, но, даже если мы выясним, кто этот мальчик, так уж ли это важно?

– Важно, чтобы человека помнили, – очень тихо отвечает Каспер.

Я хочу возразить, но теряю дар речи, ощутив, как что-то словно дотронулось до кончиков моих пальцев. Я смотрю на мальчика, который все еще лежит между нами, на свою руку, которая все еще касается его кожи. Каспер или не замечает моей реакции, или просто не обращает на нее внимания, увлекшись собственной личной трагедией. Минута проходит в полной тишине, затем еще одна, и наконец я чувствую это снова. Не прикосновение. Сердцебиение.

Я едва могу дышать.

– Каспер, он не мертв.

Услышав это, Каспер отвлекается от своих печалей и переводит взгляд с меня на мальчика.

– Что?

Я невольно вспоминаю странные слова драконов: «Мы думали, они будут спать вечно». Я знаю, что даже предполагать подобное безумно, но также знаю, что я права. Просто чувствую это той самой мрачной частицей своей души, которая никогда не задавалась вопросом, почему на свете существуют призраки и чудовища. Я поднимаю взгляд на Каспер.

– Он не мертв, – повторяю я. – Он просто спит.

Каспер медленно ходит кругами вокруг стола, скрестив руки на груди, и изучает спящего мальчика. Время от времени она проходит прямо сквозь меня, отчего перед глазами на миг все размывается, но Каспер, видимо, этого не замечает, а меня подобная бесцеремонность не слишком смущает. Куда важнее мальчик, который лежит передо мной и не подозревает, как пристально мы его рассматриваем. С виду он человек, но человеком быть не может, явно не с пульсом по удару раз в две минуты.

– Разбуди его, – говорит Каспер уже в четвертый-пятый раз.

– Нет, – снова отвечаю я. – Сначала я хочу узнать, что он за существо.

– То есть его биологический вид тебя волнует, а имя – нет?

– Каспер, вспомни, с кем ты разговариваешь, – говорю я, намеренно подчеркнув тоном ее прозвище. Каспер корчит рожицу, но я не обращаю на это внимания. – Даже если бы я знала, как зовут этого парня, по имени его звать я бы все равно не стала. Но вот что он за существо, действительно важно узнать, особенно сегодня. Перебои, которые ты видела, случились из-за того, что на западе пали врата. И я подозреваю, что мальчик как-то к этому причастен. Не конкретно он сам, – уточняю я, когда Каспер остро смотрит на меня, – но кто-то ему подобный. Драконы говорили о том, что некие «они» могли спать вечно. Полагаю, здесь есть связь.

– Ты думаешь, что у этого парня есть приятель и кто-то этого приятеля разбудил, – догадывается Каспер и оценивающе оглядывает мальчика снова. – С виду не скажешь, что наша Спящая красавица способна разрушить врата.

– Спящей красавицей мы его звать не будем.

– Мимо сути, – замечает Каспер.

Я знаю, что она вела не к тому, но не хочу говорить Каспер, что врата на самом деле куда хрупче, чем мы могли полагать. Не хочу говорить, что я видела падение Элизиума, что мой собственный муж его разрушил, и по нему тоже нельзя было сказать, что он на это способен. Вот почему вместо всего этого я отвлекаюсь на задачку попроще: нужно придумать незваному гостю имя. Спящая красавица – слишком длинно, но у нее ведь были и другие имена. Аврора? Дикая Роза? Я снова смотрю на ярко-красные волосы мальчика. Они и впрямь цвета роз. Роз? Да, пожалуй, пока что назовем мальчишку Роз.

– Разбуди его, – настаивает Каспер снова, когда молчание затягивается.

– Не стоит так рисковать, Элизиум и без того на волоске держится, – говорю я ей. – Дай мне сначала разузнать что-нибудь.

– Скука, – ворчит Каспер, но идет обратно к лестнице вслед за мной.

Идти приходится дольше, чем я ожидала, и, когда я наконец вылезаю из люка в гостиной, ноги у меня уже горят огнем. Пока Каспер поднимается следом, я закрываю люк. Теперь, когда крышка на месте, ее очень легко снова упустить из виду. Я провожу ладонью по половицам, ища заветный зазор и опасаясь, что мы лишились единственного шанса разбудить спящего мальчика. Но рычаг все еще работает, так что я оставляю Роза в его гробнице и иду на кухню.

Дернув пару раз за украшенную бусинами веревочку, я отодвигаю жалюзи, закрывающие черный ход. Во дворе и правда до сих пор пожар, если можно назвать настоящим огнем это черно-красное свечение. Я в этом не уверена, потому что стеклянная дверь на ощупь до сих пор холодная, а ветхий заборчик все еще стоит на месте, но выходить на улицу и проверять свою догадку мне не хочется.