Аля вышла — тоненькая, деловитая, в джинсиках, обтягивающей белой маечке, причепурённая — типа, видишь, что ты потерял? Сучка, блин, крашеная. Хоть бы мужику душу не травила! Губки поджаты. Андрюха старался поймать её взгляд. Ну вы поняли, да? Схема «я тебя в упор не вижу».

Она распахнула дверь коневоза и начала выгонять на улицу жеребят. В какой-то момент мне показалось, что ей очень хочется, чтобы они испугались и побежали в разные стороны, но тут подошла друида и тихонько мелодично засвистела. «Дети» насторожили ушки… и побежали к своей новой маме наперегонки! Довольно росленькие такие детки, надо сказать. Особенно вон тот, чёрненький, с белой проточиной на лбу и в пушистых белых же гетрах.

Аля подошла нервной, дёрганой походкой. Если бы у неё были каблуки, они бы издавали пронзительные цокающие звуки. Шлёпнула на стол бумаги:

— Всё! Я вам больше ничего не должна!

Андрюха смотрел на неё, как побитая собака.

Задняя дверь форестера распахнулась:

— Папа! Привет! — В щель показалась одна нога, потом очень медленно — вторая. Петька!

Петя выбрался из машины и остановился, скрючившись, цепляясь за дверцу и переводя дух. Аля поспешила к нему:

— Петя! Зачем ты?.. Я бы подъехала ближе — из машины поговорил!

Сцена начала привлекать зевак, которых всегда было полно у портала. Они стягивались на очередное зрелище, как волки вокруг добычи.

— Нет! — Петька упрямо мотнул головой, — Не хочу!

— Ладно, подожди, я хоть кресло достану.

Открывать багажник форестера с прицепленным коневозом было капец как неудобно, Алька психовала. Полицейский, глядя на эту сцену, подошёл помочь, вытащил и разложил агрегат. Она поблагодарила его сквозь зубы и подкатила инвалидную коляску к сыну:

— Давай! Только недолго!

Петька сел, привычно стиснув зубы. Мать развернула его и немного продвинулась вперёд, чтобы кресло оказалось напротив отца, метрах в трёх.

— Мама, ты подкати меня поближе. Я же понимаю, что тебе трудно будет меня возить… мы, может, и не приедем больше… Я… не хочу, чтобы чужие меня слушали.

Аля нахмурилась, посмотрела на праздношатающихся, которых становилось всё больше, потом поджала губы и кивнула каким-то своим мыслям.

— Ладно. Действительно…

Она подъехала ближе, внимательно следя, чтобы кресло не прикоснулось к черте раздела. Андрей стоял совсем близко, настолько, насколько это позволяла невидимая стена…

− Привет, пап! Как ты?

− Привет, сынок. Как видишь, − Андрей развёл руками, − Как нога?

− Да как всегда. Сказали терпеть ещё четыре года, тогда будут решать − можно уже операцию делать или нет.

Они поговорили ещё немного — об оставшихся сёстрах, о школе, о домашних пустяках. Альбина поджимала губы и время от времени нетерпеливо сопела. Андрей всё-таки не выдержал:

— Алечка, может быть ты передумаешь? Пожалуйста!

— Андрюш, не начинай!

— Но мы…

— Андрюша!

— Я же люблю тебя!

— Всё! Мы уходим! — она схватилась за ручки кресла.

— Мама, погоди! — Петька вскинулся, — Я попрощаюсь! Мам!

— Хорошо, только быстро! — Аля отвернулась в сторону, чтобы не видеть Андреево лицо.

Петька сгорбился, опустил голову, даже как будто стал каким-то маленьким в своём кресле:

— Ты извини, что так получилось… Я тебя очень люблю! Я не хотел тебя расстраивать.

Аля шмыгнула вздёрнутым носом:

— Извини, Андрей, я думаю, нам пора… — она дёрнула инвалидное кресло назад, Петька сполз на асфальт, ощутимо приложившись спиной, и засмеялся. Носок его кроссовка уже был на той стороне.

— Ну всё, мам. Можешь меня побить, пока есть возможность! — Он сел, морщась от боли. Я даже сквозь стену портала видела, что правый тазобедренный сустав полыхает красным.

— Но ты же только что… — мать продолжала сжимать ручки кресла. Так сильно, что костяшки на пальцах побелели.

— Мам… Я говорил это тебе.

Петька протянул руку через границу, отец выдернул его в наш мир, как редиску из грядки, и крепко обнял:

— Привет, сынок!

— Привет пап! — Петька прислушался к себе, — Ты знаешь, а нога не болит! — он покачался на носках, сначала тихонько, потом смелее, потом осторожно попрыгал, а потом совершил серию совершенно безумных скачков, издав при этом такой вопль, что из соседних кустов вылетела и шарахнулась в сторону стая пичуг, — А Алёнка где?

— Дома, сынок! — Андрей засмеялся.

— В том остроге? На острове? А как там?

Вова протянул пацану руку:

— Вот приедем, и сам увидишь! — остальные наши тоже подтянулись: ритуал же ж! Прибавление в мужском сообществе! Началось активное рукопожимание, — Всё, поехали, мужики, время идёт!

Меня радовало, что лицо у Андрюхи посветлело. Хотя, наверное, всё равно придётся предложить ему помощь психолога, мдя.

Савельевы обернулись и помахали остающейся Але:

— Пока, мам!

— Передавай привет девочкам! — добавил старший.

— Пока, — еле слышно ответила она. Голос её был совершенно бесцветным.

САВЕЛЬЕВЫ

Новая Земля, остров-острог, 38.02 (июня).0001

По дороге домой я спросила Петьку — как он додумался до такого фокуса? Оказывается, Алёнка подсказала! Оставила Лёне свой телефон и надиктовала текст сообщения. Когда Петька получил инструкцию от ушедшей сестры, с её номера — сразу поверил и что выздоровеет, и что достаточно прикоснуться хоть пальцем ноги, чтобы никто ничего уже не смог поделать. А дальше — дело техники: правильно сыграть на публику, чуть-чуть сползти вниз по сиденью, чтобы нога дотянулась…

Ох, чувствую, будет у нас артист!

— Жалко маму, конечно, — подытожил бодро шагающий Петька, — Но я думаю, она потом поймёт.

Может быть, Петя, может быть…

За Петьку я была рада. Насиделся парень и намучился с этим своим суставом. Банда индейцев приняла его благосклонно, и теперь он яростно навёрстывал упущенное, осваивая остров, рыбалку, собирательство (во славу кроманьонских предков!), плаванье, лазанье, беготню и тренировки.

Андрюха, немедленно переехавший из малосемейки в мужскую общагу вместе с сыном, к утру снова захандрил. Это прямо было видно по его сгорбившейся фигуре, вялым жестам. А какое у нас лучшее средство от депресняка? Правильно! Трудотерапия! Дело, и желательно не монотонное, а такое, чтобы мозги были подключены.

Посоветовавшись, мы с мужем приняли стратегическое баронское решение: конные тренировки! У нас целая куча лошадей, выученных под седло. Лошадь — вообще орудие пролетариата. Не путать с булыжником! С лошадью должны научиться обращаться все! Короче, ежедневно после обеда Андрей занимался с кем-то, по очереди. Вот прямо, чтобы человек пять-шесть подряд. И Алёнка рядом с ним, чтоб не расслаблялся — пусть ещё и второго тренера воспитывает. В идеале нужно было вырулить так, чтобы у каждого человека было хотя бы по две конных тренировки в неделю. Лад-но… Я села за бумажки и начала набрасывать график. Блин, чувствую себя прямо завучем с расписанием на две смены…

Но я не жалуюсь, заметьте!

Много народу — куда лучше, чем мало. А будет ещё больше! В этом я была уверена на триста процентов.

Будет.

Дайте только срок.