– Великолепная дура.

– Почему-то кажется, что это твой формат комплимента! – Вики запрокинула лицо и показала зубы, - ты же видишь меня, да?

– Как на свету, - её щёки мигом полыхнули румянцем. – Святая добродетель, угомонись, это не впервые, когда я лицезрел тебя голой и разложенной, как чертёж. – В подтверждение своих слов демон накрывает ладонью её грудь и рисует там неизвестные символы кончиками пальцев.

– Ты сказал, что Мальбонте заточил ваших богов. То есть он победил их и сам стал богом?

– Не так. Вы победили их вместе, потому что половина его силы попала в тебя в процессе воссоединения Маля и Бонта. Его тёмная половина превалировала, а значит грязнокровка мог упаковать разве что Шепфу – божество добра. – И бобра. Скотство, как же хуёво это должно звучать для неё, потому что такому даже психи в доме юродивых не поверят! – Значит с Шепфамалумом сразилась ты. Но то, что братья заперты, не сделало Мальбонте богом, он умеет больше, чем другие Высшие, но он не – Создатель.

– А прочие гибриды? Раз закон отменили и потомство не умирает, должны быть новые дети от смешанных браков.

– Они есть, - мужчина роняет это устало. – И они – обычные. Кто-то идёт в отца, кто-то в мать, крылья наследуются по тому же принципу.

– Тогда почему этот ваш властелин-пластилин – особенный?

– Дурное семейное влияние, - саркастичный смешок. – Представь, что сначала у тебя были родители, которые грохнули случайную малолетку, лишь бы та не сдала их Цитадели. Потом тех судили и сослали на Землю. А самого тебя разделили на всё хорошее и всё плохое и отправили в тёмный и светлый миры на перевоспитание.

– И его отец, и мать – какие-то дальние предки моей семьи, я запомнила. – Теперь мужчина гладит обе её груди, презрев и стянув топ вниз. И Уокер полагает, что это удивительно приятно. Сама себе она напоминает дельфина, дрейфующего на солнце: слишком близко к берегу, выплыть не выйдет, но опасности пока нет, та явится с закатом и отливом, и дельфин нежится на отмели, не подозревая печального исхода. – Значит добренький бог учил его хорошему, а…

– «Добренький бог» первым сдал его в академию, как надоевшую зверюшку, потому что Бонт утомил своего папашу номер один.

– Какая-то неблагонадёжная ЛГБТ-семейка… Нет, не прекращай! – Когда его руки замерли, раздался вопль. – Делай, что должен делать, самурай, таков твой Путь!

– Мне нравится мысль, что ты оголодала до рогатых чертей, - горячее дыхание обдало кромку уха, а потом она почувствовала там его язык – всего одно влажное касание по хрящику, но Виктории хватает и этого, чтобы прикусить губу. – В общем, эти братья чему-то научили его, что-то окончательно в нём разрушили, но богом не сделали.

– Тебе его жалко?

– Его было жалко, когда мы выпускали шута из башни. Когда мой отец пал в бою за Школу и смешал свою репутацию, к слову – толковую, с помоями, мне стало всё равно. После того, что Мальбонте сотворил с моей Родиной, я бесхитростно его ненавижу, презираю и хочу убить. – В идеале, медленно и мучительно, чтобы каждый погибший демон, каждая, лишившаяся достоинства демоница аукались. Но если не выйдет с пытками, сын Сатаны не мнительный, он согласен свернуть башку грязнокровке мимоходом.

– А ты… - Вики робеет, не понимая, насколько всё плохо, и стоит ли спрашивать. Впрочем, женское любопытство пересиливает, - ты хотел с ним договориться, чтобы вернуть меня из ссылки?

– Самолюбие своё тешишь? – Она уверена, он сверлит кончик её носа своим киборговским взором. – Много раз, Непризнанная. Дохуя много раз. – И да, он бы договорился. И, нет, ему не стыдно. Отец неоднократно паясничал, что надо думать о будущем широко и по-государственному, приправлял это всё оплеухами и редко, скупо хвалил, а потом сам себя уничтожил на ровном месте. И Люцию за это даже обиднее, чем за смерть от меча уокерской матери. Не так страшно потерять голову, как стереть в порошок образ, который уже возвеличили в народе. Поэтому собственную репутацию демон подкрепляет только теми поступками, на которые он действительно способен.

– Я не поняла про серу. То есть про смолу. Что с ней не так?

– Она не из этого мира, - мужчина чуть приподнимает бёдра и лезет в карман, доставая нечто. – Вот, держи, криминалист, я подсвечу копию улики. – В руках возникает айфон, и на ладонь к Виктории ложится малюсенькая, прозрачно-белая капля. Та – твёрдая, задубевшая и абсолютно чистая.

– Как слеза младенца, - она рассматривает смолу и ловит себя на мысли, что готова лизнуть и попробовать на зуб, если это подкинет им информации.

– Это «контур света».

– Что-что?

– «Каменный» мешок Шепфамалума. Он заключен в этот состав. При сгорании остаются следы серы, но только здесь, на Земле, если применить демонический огонь. На Небесах штука с пламенем не сработает.

– Ты проверял?

– Да, у меня было несколько таких осколков, когда стало известно о странных убийствах в твоём мире.

– А как узнал?

В отблеске фонаря Вики замечает, каким пристальным он становится, решая, говорить или нет.

– Мне сообщила твоя мать.

– Разве не ты сказал, что она – серафим в той, второй столице? – Слова о том, что Цитадель – всего лишь вторая столица, чудесным образом польстили собеседнику, и Люцифер даже не пытается скрыть свою довольную физиономию.

– Она – серафим и сидит в Совете. Но она в грёбанном шоке от всего происходящего и давно шпионит в пользу сопротивления.

– Моя мать – Северус Снейп, - с задумчивым видом изрекают в ответ.

– Это Ребекка предупредила о нападении на Лимб.

– Убила твоего отца, но спасла тебя и твоих подданных.

– И поплатилась левой кистью.

Деревенея и дрожа, Уокер мгновенно опускает ресницы: ей сложно мыслить категориями, что это не сон, сложно мириться с тем, что дичь, которая доносится из мужских уст, слишком ловко смешана с реальными фактами, чтобы просто взять и не поверить, но мысль о матери с отрезанной рукой кажется такой безумной, что она вдруг понимает – подобный бред даже под экстази не родить, а значит у них, в том небесном мире, и правда дела хуже некуда.

Похлеще Детройта.

Десятка Детройтов.

Что, само по себе, пробитое дно.

– Значит кто-то убивает людей и сжигает рядом с их телами «одежду бога»? Кто? И для чего?

– Не знаю наверняка, - а знал бы, они могли и не встретиться. – Убийства произошли в короткие сроки, это не осталось незамеченным в Цитадели. Мы не можем убивать людей, имеем право только воздействовать на умы, друг друга вы губите сами. В письме твоя мать высказала интересную мысль: совершая ритуальные жертвы, преступник хочет вызволить Шепфамалума.

– Но…

– Не перебивай. – Пальцы мятежно вдавились в её соски́, заставляя поплыть. – Иначе я найду, чем заткнуть тебе рот, Непризнанная. – Голос у него, будто прокуренный, и от этой хриплости колени у Виктории ватные. – Ты, сама того не зная, дополнила идею своей матери, сказав, что это похоже на десять заповедей.

– А ты их не знал! – Художница обличающе ткнула в него пальцем. – Значит они от и до выдуманы людьми.

– Верно, но люди верят в них и поклоняются своему богу через это собрание сочинений, - он замедлился, тяжко вздохнул и выпустил грудь из своих ладоней. – Если продолжу, мы не поговорим.

– Угу, - «Да он – зверь. Машина для оргазмов», - пронеслось на периферии сознания.

– В первом указе Мальбонте была обнародована правда – ваш мир создал Шепфамалум. А значит любая форма поклонения, любая религия здесь, на Земле, адресуются ему. И тот, кто взял на себя роль меча Господнего, взывает к его справедливости.

– Но он несправедлив, он просто маньяк, забирающий жизни!

– Что ж, это очень в духе Шепфамалума. Каков божок, такова и справедливость.

– Зачем убийце растворитель?

– Это совсем просто: он стирает следы демонического огня.