Её нетрудно любить в шортах и топе, она похожа на сладкую конфету в красивой, шуршащей обёртке, которая утрёт нос шоколадным ангелам из лучших столичных кондитерских. Свежий, хрустящий джинс того, что раньше было брюками, а теперь отрезано по самые ляжки. Свежая, распаренная горячей водой кожа ног с редкими, прозрачными волосками, как свидетельство неявной верности: последнее свидание с «бойфрендом» было не вчера и даже не на прошлой неделе.

Её нетрудно любить, когда она ест, как матрос с казённых харчей. Хлопает холодильником, отвинчивает крышку молока и заливает жидкость в горло прямиком из бутылки, выуживает из недр перемороженные ягоды и хрустит на зубах льдом, резким движением срывает консервную жестянку с тунца, а куски цепляет пальцами. «Что? Ну что-о-о?! Я есть хочу! Не надо так смотреть, угощайся!», - вонючую, рыбную жижу она тоже выпивает, почти режется о край банки, но выхлёстывает подчистую, ведя по дну языком, и ругается на свою, норовящую выколоть глаз, чёлку.

Её нетрудно любить, когда есть, кого любить.

До сегодняшней ночи он считал её красивой.

А оказалось, она – идеальная.

– Фалькон девять, как слышно? Приём! – Уокер хлопнула в ладоши там, где, по её версии, находилось лицо «Смита» и периодически вспыхивали радужки. Фонариком он светил на фотографии на полу, к которым они вернулись, и слишком затянул с театральной паузой. – Я сказала, что хочу услышать настоящую версию этих событий, - она обвела рукой дела.

– Они все мертвы – вот тебе настоящая версия событий.

– Нет-нет, погоди-ка! Давай с теми, своими отступлениями про ангелов, демонов и прочих крылатых мужиков в обтягивающих трико.

– Боюсь, ты начнёшь звонить в Ватикан, - он хмыкнул, поправляя ворот своей водолазки. В отличии от Виктории, никакого душа не было: Люцию ненавистна сама мысль смывать с себя её следы.

– Алло, здравствуйте! – Она изобразила, что прикладывает к уху трубку, - это Папа Римский? Папа Римский, в моей квартире сам Люцифер, сын Сатаны. Как что делает? Ест клубнику! В смы-ысле, это не дьявол? Он её тунцом закусывает, Папа вы мой Римский! Это ж восьмой смертный грех! Тщеславие, похоть, гнев, вот это всё… А в конце – шлифануть клубнику консервированным тунцом, как самое страшное из прегрешений! – Демону начинает казаться, что он – одно из тех людских, записывающих устройств, которое сохранит каждый звук и каждую гримасу. Возможность устоять перед ней сдохла в корчах, и теперь мужчина – порция крем-брюле, а Уокер – июльский зной. Битва проиграна, финита ла комедия. – Попробовать изгнать беса? – Девушка прикрыла несуществующую трубку ладошкой и спародировала заговорщицкий шёпот, - бес, ты изгонишься? – Люций оскалился и отрицательно качнул головой, от чего она тут же завопила в свой «телефон», - Римский Папа, он не хочет уходить! Что? Спросить «Почему?»..? Почему?

– Ты мне нравишься.

– Я ему нравлюсь. Что?.. Что?! «До ста размять»? Повторите, вас плохо слышно. А-а, «достать распятие»! У меня нет распятия, но я лежала под ним крестом. Это считается?!

– Уо-окер… - не-Леонард хохочет в голос.

– Алло?.. Алло! – Она отнесла руку от своего лица и посмотрела на ту с недоумением. – Кажется, Папа Римский повесил трубку.

– Это было убедительно, - он близок к тому, чтобы звать её замуж. Сию же секунду. – Иди сюда, будем вести насыщенную половую жизнь, и, так и быть, я расскажу тебе историю.

Женщина издала шумное «пфф-ф»:

– В прошлый раз это кончилось членом в моей заднице.

В ответ польщённо улыбнулись:

– У той истории просто был счастливый конец.

– «Счастливый конец – это ещё не конец».

– Что?

– Где-то читала или слышала, - она ведёт плечами, дескать, вспомнилось, но пересаживается ближе. Вернее, она к нему садится, спиной прижимаясь к груди и откидывая на плечо голову, потому что в горле у неё саднит, но Вики уверена, это лечится поцелуями: «Ты только не влюбись, - мрачно изрекают в мозгу. – Ой, ты тоже тут? Прости, но ты опоздал!», - затыкают его другие.

Люцифер выстраивает приграничные стены руками, сводит их кольцом – внутри опломбировано и опечатано сокровище. Кто-то может принять его за Викторию Уокер, но демона таким не купить – это клад, за которым идёт охота, главный секрет Небес с бесконечной конкуренцией. Она тонкая и тёплая до той степени, что хочется верить в пустынный мираж.

Это не Детройт, а Лимб, и за окнами не дождливое, вдовье рыдание, а шум полноводного Ахерона.

Виктория – демон, такая же, как и он. Или ангел, по большому счёту, ему без разницы. Пусть хоть Непризнанной остаётся, партию свою основывает, свободные острова такими же неприкаянными заселяет и сражается за права, демократию и бейсбол по выходным, главное – в его мире.

В зáмке тихо, потому что слуги спят, гевальди́геры несут службу, и только он несёт ей в ухо сладкий бред, стараясь наговориться за три минувших года. Она его спросит «Ты что, молчал всё это время?», он ответит «С чего ты взяла?», тогда она бросит «Разговорчив, как кума на базаре», а он бросит в неё подушкой, чтобы ответной атакой прилетело, и им резко стало не до бесед.

«Тик-так, тик-так…», - стрелки выводят из забытья.

Ненавистный взгляд на часы – те отвечают взаимностью.

– Полночь, - зачем-то констатирует Люций и лишь после начинает рассказ.

Он не вдаётся в подробности, не пытается измучить тоннами деталей, которые Вики впитывала год, рисует общую картину, как набросок: она – художник, и раскрасит ту сама.

– Значит твоя страна в огромной беде?

– И по уши в дерьме.

– Он установил диктатуру?

– Это назвали Единоцарствием.

– А ты в оппозиции?

– Я – законно избранный правитель, Маль – фальшивый самозванец.

– Почему его не свергнет народ?

– Жители Ада замучены, изнасилованы, напуганы.

– Кто напуган?

– Уокер, блин, народ напуган!

– Кем он напуган?

– Мальбонте.

– Им одним весь народ напуган?

– Да, я же тебе сказал, полмира в страхе, полмира в трахе.

– Он лично всех бьёт и насилует?

– Приказывает.

– Кому?

– Другой части народа.

– А они приказы почему выполняют?

– Потому что напуганы.

– Он что делает, чтобы их напугать?

– Казнит, сажает в тюрьмы, отправляет на каторгу.

– Сам?

– Не-ет, - Люцифер начал понимать, его обводят вокруг пальца, - отдаёт распоряжения народу.

– Он велит народу, чтобы народ народу головы рубил?

– В твоей версии это заиграло новыми гранями.

– И настолько силён, что может уничтожить весь ваш мир?

– Он силён, но не настолько.

– Тогда почему, - она восхитительно искренна, - он ещё не свергнут?

– Есть опричники, есть серафимы, престолы, архангелы. Возможно, осталась горстка последователей, но точно не в Аду.

– И что, много их?

– Пара-тройка тысяч.

– А вас?

– До захвата столицы его войсками было порядка миллиона Бессмертных.

– А после… - она припомнила слово, бывшее актуальным в новостных заголовках весной и ловко его пристроила, - …после этой демонофикации?

– Думаю, население сократилось на тысяч триста.

– То есть вас семьсот тысяч, а он и его министры – это три тысячи человек?

– Да, но не делай такие глаза, всё не так однозн…

– Всё однозначно. Чтобы убрать этого Бальмонта нужен всего один человек. В заговоре против Цезаря участвовало шестьдесят патрициев, каждый из которых должен был ударить наместника ножом. Знаешь, сколько ранений нашли на трупе?

– Знаю.

– Всего двадцать три, - блондинка не слушает его и вещает с таким харизматичным, одухотворённым лицом девчонки, которая не способна предать идеалы гражданских прав и свобод, что Люцию внезапно очень хочется верить этой простоте, - это ещё раз доказывает, что в командных проектах полно халявщиков!