– То есть ты как-то стёр мне воспоминания о ночи вместе…

– Никто ничего не может стереть, если не сослать на Землю. Я просто… - он выдохнул, набираясь смелости, - я просто проявлял заботу так, как умел. – Достойных наставников у демона не было. – Но твои воспоминания изучал любовник твоей матери, и он решил нас не сдавать.

– Стоп!

– Почему?

– С меня хватит. Ангелы, демоны, дьяволы, мать, которая жива и даже обзавелась любовником… Слишком много для одной ночи и для одной меня!

– Тогда расскажи, что ты помнишь и что видишь во снах.

– Это всё такая чушь… - минуточку! Она уже сыпала похожими формулировками в Уильяма, но сейчас с ней не он, и близко не похож. Их диалог с Леонардом, как бы того не звали, сам по себе полный странностей и абсурда сон, однако Вики хочет с ним говорить – без жеманства и всяких тонкостей. Уильям проявлял вежливость вполуха, но мужчина, с которым она сидит, демонстрирует самый живой интерес. И Уокер вынуждена признаться сама себе: ей страшно не хватало того, кто не просто послушает, а того, кто услышит. – Ладно, чаще всего я вижу поле. На нём должно что-то расти, но ничего не растёт, всё усеяно песком, и тот красный. За моей спиной море, но я никогда не поворачиваю туда головы, просто знаю, что море там, и точка. Вдали виднеются три шпиля, которые сверкают, словно они из…

– Хрусталя.

– Да!

– Это Цитадель. А поле, которое ты видишь, побережье близ столицы.

– Мне продолжать или будешь заваливать незнакомыми названиями? – Короткий кивок вместо ответа – его она чувствует кожей. – Я стою там и понимаю, что меня утягивает в песок, потому что он какой-то… не песочный! Вязкий и клейкий, а ещё зыбучий, как болото. Когда ноги тонут по щиколотки, становится ясно, что никакой передо мной не песок, а… - во мраке Непризнанная почти жуёт свой пухлый рот, и Люцию хочется ей помочь, взять на себя эту задачу, чтобы она не перетрудилась, - …мясистое пространство.

– Что-что? – А ещё ему хочется не бросать этот короткий, сумрачный взгляд на настенные часы – двадцать два ноль один, - по-быстренькому освоить остановку времени. Научиться проклинать время. Уничтожить время.

– Не знаю, как это объяснить. Это всё плоть. И иду я по плоти, которая покрыта кожей. Но она – не цельная и вся будто бы нестабильная, двигающаяся, как набор отдельных клеток. В этот момент всегда появляешься ты. – Люцифер явно собирался что-то уточнить, но она пресекла попытку, - тсс-с! Ты не совсем ты, но я вижу твои глаза, они начинают маячить то передо мной, то за мной – и они подсвечивают тропу по которой можно двигаться без риска. Как только я вступаю на неё, я знаю, как тебя зовут. Твоё имя тоже просто существует в моей голове, даже во сне этому не даётся объяснения.

– Кто-то ещё есть на поле?

– О-о-о, там целое цирковое шоу с элементами порно! Я вижу людей-птиц, вижу людей, у которых нет конечностей, и из их культей прорастают мечи и кинжалы, вижу нелюдей с огромными, острыми зубами… почти все они голые. Или окровавленные и голые. Одни умирают, другие совокупляются, есть те, кто начинает заниматься сексом, а потом сливается в одно целое, чтобы, в конце концов, срастись кожей с тем мясным покровом, по которому я иду.

– Давай я буду называть имена, а ты скажешь, есть ли у тебя ассоциации.

– Хорошо, попробуй.

– Мими.

– Мими? – Виктория нахмурилась. – Там есть мостки. Такие, знаешь, деревянные, как сцена городского балагана в старину. На них танцует мим, ничего другого в голову мне не лезет, извини. В общем, он так долго пляшет, чтоб из-под его обуви начинают вылетать искры-монеты, а сквозь доски вверх прорастает виселица. Когда я вижу виселицу, то отворачиваюсь: становится понятно, что это не сцена, а место казни.

– Твоя мать.

– Гигантская орлица. Она бросается на копья, которые восстают передо мной. Сначала она вся золотая, но как только умирает, темнеет и становится серой.

– Геральд или Мисселина.

– Хм… впервые слышу. Но могу пересказать «Ведьмака», там был Геральт, - девушка осклабилась, вскинув подбородок. – Сезон, впрочем, дерьмо.

– Он в чёрном, она в белом.

– О-о! Ворон и голубка. Только это не птицы, это я их так окрестила. Две тени – чёрная и белая, - которые перемещаются по полю в поисках друг друга и никак не могут встретиться.

– Дино.

– Может быть человек-динозавр?

– Его и так обзывали, - мужчина не смог сдержать ехидства.

– Он без рук и без лица. На нём надета маска динозавра. Самая дешёвая картонка, какую выдают в торговом центре на детском празднике.

– У него нет рук?

– Нет кистей. Почти также, как у восьмой жертвы, убитой вчера. Только кружево кожи, свисающее красной бахромой. Но ладони не раздавили, их словно откусили и потаскали в пасти до ошмётков.

– Подожди, - его губы вдруг ткнулись в её лоб. – Ты в порядке?

– Ну-у, я видела труп, чьи руки засунули под типографский пресс, потом видела целую фотоколлекцию трупов разной степени ужасности, почти лицезрела вырванную женскую матку, затем переспала с незнакомцем, которого знаю пол-суток, и который убедительно доказывает, что он – демон из ада и у нас с ним давний роман, а в эту секунду говорю, что вот уже три с лишним года мне снится лютый кринж, претендующий на рекорд… так что да, я в порядке. Мой обычный четверг, Люцифер… Ой! – Это вырвалось непроизвольно, но Вики поняла – исправлять себя она не хочет.

– Непризнанная… - одним долгим, томительным выдохом ей в кожу, - я невозможно скучал по тебе… - в доказательство он вжимает пальцы внутрь неё коротким, скользким движением.

– Помилуй меня пожалуйста! – Каждое слово стоном. – Вынь и убери. Вынь, вытри и убери! Иначе я ничего не расскажу! Иначе я умру от перетраха… Не знаю, умирают от этого или… - как ни странно, он послушался, и, спустя короткую паузу, Виктория продолжила, - почему моя мать убила твоего отца?

– Отец сделал ставку не на ту лошадь.

– Наконец-то! Хоть что-то знакомое. Скачки, кони, батя-игроман. У нас новая зацепка, агент! – Сыронизировала Уокер.

– Ад более зависим, чем Рай. Отца это никогда не устраивало. Он стал первым правителем, который постепенно стал приводить нашу часть мира к полной автономии, но потом появился Маль…

– Бонт!

– Ты его помнишь? – От голоса повеяло морозом.

– Само вырвалось, - она и правда не знала, кто такой этот МальБонт.

– Он – гибрид. Бессмертный, рождённый от ангела с демоном.

– В твоём тоне слишком много желчи, чтобы не заметить.

– Подобные союзы долгое время были запрещены. Нельзя спать с другой фракцией. Ещё хуже, если родится ребёнок – по слухам, тот не проживёт и трёх дней. Но Маль выжил стараниями Шепфы – так называют Создателя. Бог… - слово он выплюнул, - …сохранил чадо, пока от грязнокровки не начались проблемы и он не угробил кучу Бессмертных. Тогда Шепфа разделил Мальбонте на две сущности – тёмную и светлую, ангельскую и демоническую. Первую забрал к себе, вторую – отправил к своему брату-близнецу Шепфамалуму. Это вроде как наш божок, создавший всё тёмное.

– Не понимаю. – Она потрясла головой. – То есть демоны – абсолютное зло, а ангелы – такое же абсолютное добро?

– Только в головах двух зашоренных, плесневелых стариков, слишком давно не вылезающих из своих уютных нор. Демон… ангел… разница в цвете крыльев, набор страстишек одинаков.

– Ты сказал, что фракции не должны смешиваться, а ещё называешь меня непризнанной. Это значит, что я – тебе не ровня и не пара?

Лица его она не видит, но чувствует, её смерили тем особым выражением, с каким в «Игре престолов» произносилось «И ничего-то ты не знаешь, Джон Сноу!».

– Ты мне ровня и пара.

– Значит этот запрет отменён?

– Да, но ты стала мне ровней и парой задолго до того, как Закон Неприкосновения аннулировали.

– Насколько серьёзны наши отношения?

– Настолько, что я не спускался на Землю, чтобы не искать с тобой встречи. Но ты ведь не это хочешь знать.