Это даже не Глок, это легендарный Смит&Вессон.

Они кончают почти одновременно – друг другу в губы. С таким сумасшедшим стуком в грудных клетках, что Виктория не знает, где барабанит его сердце, а где – её собственное. Распознаёт лишь жар в гортани, горячую, тугую пульсацию между ног и растекается по нему, шумно, на выдохе проглатывая все следы правонарушений.

Она ведь так и не знает, кто он – это, странно идущее мужчине библейское имя всплыло в подсознании и послужило стартовым свистком к действиям, - но теперь у Вики крутятся вопросы.

Поразительно, как появление всего одного человека в чужой, размеренной жизни способно изменить всё. К своему двадцативосьмилетию Уокер уже начала считать себя той, у кого есть ответы. Но сейчас, гладя пальцами его ноги в кромешной темноте, дыша судорожно и рвано, ощущения у криминалиста, как в детстве – ничего непонятно, но страшно интересно.

«Ты – высокий брюнет, но пониже Смита. – Закрыв глаза она рисует кого-то дерзкого и красивого. Того, кто явился из снов. – Ты крупнее. Твои плечи шире, мускулы на руках больше, кубики пресса – как железобетонные опоры моста, а вот бёдра такие же узкие и поджарые. У тебя мягкие, плавные черты лица, они не такие «скандинавские». Но скулы острые и подбородок чёткий… небезопасный такой подбородок – упёртый, вызывающий. – В мыслях всплывает «Люций, ты – баран!», и от этого накрывает теплом. Теперь Виктория не может остановить свои ладони, они продолжают ласкать и гладить его кожу везде, куда способны дотянуться. – Ты длинноногий и ноги у тебя крепкие, но не перекаченные. И, да, у тебя классная задница – там всего в меру, и она аккуратная и высокая, как у мужчины, который с самого детства привык заниматься спортом. – Её потряхивает от того, у чего не существует объяснений, пока сам Люцифер лежит абсолютно молча и, кажется, утробно мурчит. – Твой торс покрыт татуировками, на которые я залипала часами. Они даже на татухи не похожи, настоящая живопись! Твоя кожа золотистая, ты легко загораешь, тебя любит солнце. И женщины тебя тоже любят. – Между рёбер колет до противного, но Вики радостно – она давно никого не ревновала, утешаясь мыслью, что Уильям просто не даёт поводов. – Когда ты злишься, ты – красноглазый бык. Натуральный бычара! Твердолобый и импульсивный. Из тех парней, что не будут рассусоливать и вести переговоры, а просто разобьют бутылку об стол и покромсают «розочкой» каждого неугодного. – Хочется кричать «Спасите, SOS!», потому что она начинает захлёбываться то ли на грани истерики, то ли от бесконечного счастья. У того стекольный вкус, намекающий на разбитые судьбы. – Твои ресницы чёрные и пушистые, таким завидуют дамы. А брови живут своей собственной жизнью, но это тоже красиво… это завораживает. – Уокер дёргается вверх, равняется с пальцами его ног и начинает целовать каждый, вдруг понимая, что если этого не сделать, она выпью будет орать. – Ты удивительно заботливый в своей, особой манере. Ведёшь себя так, словно кто-то когда-то запретил тебе показывать интерес, но ты нарушил это правило… нарушил все правила и теперь опекаешь даже в тех случаях, когда «сама, дура, виновата!», - в ушах звенит его голос. Другой голос, но точно его. Ведь правда?! – У тебя милейшая ямочка на щеке, Люций. И, стоит тебе улыбнуться, улыбка выдаёт с головой – никакой ты не волк, ты самый преданный пёс. Огромный, сильный, статный, но прирученный. – Когда на губах появляется вкус соли, Виктория понимает, что беззвучно ревёт, почти облизывая его ступни и чувствуя, как он целует её ноги в ответ. – Кажется, тебя приручила именно я. Кажется, я любила тебя, как припадочная. Кажется, это самое реальное, и я всё ещё тебя…».

– Ты плачешь?

– Это просто дождь, - от внезапности она холодеет, собирается, фыркает, но тон слишком подстреленный и умытый, чтобы не сдать с потрохами.

– Иди ко мне. – Мужчина привстаёт и подхватывает её подмышками, чтобы повернуть к себе. – Нам надо обсудить…

– Нет. – Когда он прижимает её макушку и целует точно в темечко, Вики больше ничего не надо. У Вики чувство, что теперь она может спокойно умереть. Всё самое прекрасное с ней случилось, и хорошо это или плохо – понимать, что лучше уже не будет, - она не знает. – Дай я просто поскулю, а потом мы сделаем вид, что ничего не произошло. Или сделаем смузи. – Ингредиенты как раз в наличии. Молоко в холодильнике, клубника в морозилке, её сердце – где-то в его ногах.

Лёжа на нём и чувствуя незнакомое, но такое узнаваемое в кромешной тьме тело, Уокер подумала, что это, наверное, не с ней. Может быть кадры чужого, подсмотренного в далёком прошлом фильма или сон, норовящий стать явью, но точно не её история. У неё ведь почти обычная жизнь: школа, институт, карьерные амбиции, скатившиеся в дождливый кишечник Детройта, а с недавних пор ещё и жених. Про такую биографию не пишут книжек, не слагают легенд, даже в сплетнях не рассказывают, потому что есть кадры поинтереснее.

Она – всего лишь неплохая девчонка в самом прямом значении слова, которой нравится ловить плохих парней. Да и тех – не своими руками.

Как теперь объяснить… не Уильяму, не-ет, ему она не скажет… как теперь себе объяснить, почему неплохая девчонка так легко и так широко раздвинула ноги перед случайным прохожим? «Самой пригрезилось, сама позволила»? Или «прости, Вики, но от него у нас зудело весь день и нам следовало дать»? А, может, «ты хотела пустить себя на мясо и ты это сделала»?

Нет никакого готового ответа. Как и нет её ступней – их она не чувствует, проглатывая последние, сладостные волны оргазма внизу живота.

– Бастилия.

– Что?

– Бастилия, которая должна была пасть.

– Непризнанная, пора поговорить. – Смит не просто хрипл, у него голос человека, чьи связки изрешетили. – Что ты помнишь?

– Ничего того, что может оказаться реальностью.

– Значит то, что нужно.

– Кто ты такой?

– Ты уже сказала, кто я! – Виктория почувствовала, как он упёр колючий подбородок в её предплечье. – Глифт, Уокер. Г-лифт!

– Класс. Супер. Зашибись, Леонард-Люцифер! – Глаза женщина закрывает, потому что два красных «прожектора» смотрятся тем пыточным агрегатом, который высверлит в ней дыру. Пожалуй, пока ей достаточно его члена, который справляется с этой задачей на отлично. – И кто же ты тогда? Демон из глубин ада? Дьявол во плоти?! Сын самого Сатаны?!!!

– Вижу, память тебя не подводит. – Он потёрся о плечо, напоминая кота. Просто очень большого кота. С хищной, острозубой пастью, призванной перемолоть её обычную историю в фарш. – Один момент: Ад не в глубинах, он на поверхности, как любое другое государство.

– Господи! – Подскочив и стряхнув его голову, Вики сдвинулась к стене по соседству и теперь сидела, - просто скажи, зачем так стараться? Чтобы трахнуть меня? Неужели овчинка стоит выделки?

– Мы трахались миллион раз. – Ладно, не миллион. Если говорить совсем откровенно, то Люций помнит каждый их секс, потому что за три с половиной года он обсосал эти воспоминания до косточек. – Но оно всегда того стоит.

– Значит дело в перепихоне?

– Нет. – Когда он обрушил макушку на её колени, Уокер было дёрнулась, но сразу застыла. Видимо поняла, что сбежать из собственной квартиры не выйдет, да и глупо как-то: её не похитили и не держат. Сама истязала его рот и царапала руки до кровавых борозд, умоляя не останавливаться и вызывая на лице Люцифера идиотское ликование. Хрен там, он не просто радовался, у него яйца сжались от напряжения и до сих пор пребывают в этом судорожном экстазе. – Как ты объясняешь себе то, что я говорю?

– Что ты мог узнать обо мне информацию.

– Какую информацию, Виктория?

– Например, про мои сны.

– Об этом, блять, что, в Times печатали?! В Saturday Night Live показывали?! На шоу Опры интервью давали?!