— Как и ты своей загадочностью последнее время, — добавляет между делом Тони, смотрит на Питера пристально.

— Я… — Питер чуть было не порывается вывалить все, как есть, но вовремя соображает, что лучше не перед расставанием, — буду ждать звонка, когда долетишь. Люблю тебя, — как всегда говорит Питер, и чувствует, что это через силу. Тони проницательно щурится, но привычно целует его в висок.

— Когда я вернусь — расскажешь мне, что происходит, — говорит он неожиданно мягко и Питер давит вымученную улыбку. Как рассказать то, чего он сам не знает?

Питер провожает Тони взглядом, дожидается, пока самолет взлетит, и заводит двигатель. Он выезжает на шоссе, пытаясь избавиться от ощущения, что он едет не по гладкому блестящему асфальту, а балансирует между кипящей лавой и обвалом. Как ему от этого избавиться? Почему это вообще происходит?

— Мистер Паркер, у вас срочное сообщение, — в его мысли врывается голос Пятницы. — Вам лучше остановить машину.

— Что случилось? — Питер немного сбавляет скорость, ожидая услышать погром с работы.

— Сэр, самолет мистера Старка потерпел крушение, — в голосе Пятницы раздаются звенящие нотки. — Произошел взрыв в двигателе, в непосредственной близости. Мистер Старк погиб.

Питера с ног до головы обливают ледяной водой, все вокруг становится вязким и мягким. Весь мир начинает расползаться на кусочки, и Питер кричит.

Питер кричит по-настоящему.

Он подрывается в постели, путает сон с реальностью и пытается скинуть удушающее одеяло.

— Тише, это сон, — Тони обнимает его, взмокшего и дрожащего, а у Питера в груди дыра от одной только мысли, что Тони… С ним что-то случится.

— Все в порядке, все хорошо.

Нет, не хорошо. Не хорошо, и пока Тони пытается его успокоить, Питер с трудом понимает, что он дома, Тони никуда не уезжал — только прилетел. Он теплый, рядом, и Питер чуть не плачет.

— Прости, — у Питера голос надрывается. Он цепляется за Тони, желая забыться в его объятиях, но не забывая о главном.

— За что?

— За то, что любил тебя в последнее время меньше, чем нужно.

Это зависает в воздухе страшным предательством. Так кажется Питеру. Он потерянно и устало смотрит на Тони, не готовый выдержать этот разговор, но альтернативы не видит.

— А сейчас любишь по-обычному?

— Я не знаю.

— Не знаешь?

— Я не знаю, что я чувствую. Сейчас. Последние недели, — наконец выдавливает Питер, силясь выкинуть из головы слова Пятницы.

— Ну… это нормально, у меня тоже такое бывает, — начал было Тони с напускной верой в лучшее, которая никого не могла обмануть. Он ведь чувствовал напряжение — Питер знает.

— Я замечал, что с тобой что-то не так, но списал на работу. Когда я завален, то тоже кусаюсь.

— Нет, нет, это другое, — задыхается Питер, понимая, о чем Тони. Когда загруженность переваливается через край и просто нет времени друг на друга. Они срываются друг на друга, разводятся по пять раз на дню, но это не по-настоящему. В запале и нервах, но они все равно остынут и все восполнится.

— Это то же самое.

— Нет, — Питер потирает лицо, боясь того, что будет дальше.

— Ладно, давай честно, — Тони не любит ходить вокруг да около. — Ты меня не любишь?

Питер честно смотрит — и честно отвечает.

— Люблю.

Спокойно и легко, не как во сне, как говорил каждый день. По привычке. Вот, в чем дело. Привычка.

— Значит, все-таки знаешь, — Тони хмурится. — Если бы ты меня разлюбил, — Питер вздрагивает от этого слова, — ты бы испытывал ко мне раздражение. Или равнодушие. Это не так?

— Не так, — отвечает Питер, — но это по-другому. Это давит на меня. Потому что, у тебя… У нас все хорошо. Да?

— Питер, я не знаю, что тебе ответить, — честно говорит Тони. Он особо не разбирается в чувствах, терпеть не может такие разговоры, но состояние Питера его беспокоит. И не потому, что тот разлюбил или не разлюбил его, а потому что нервничал до кошмаров.

— Я не знаю, о чем ты думаешь.

Питер качает головой, взглядом разыскивая спасение в спальне.

— Что будем делать?

— Делать?

— Ну, не знаю. Тебе нужно переждать? Мне что-то придумать? Мы можем разъехаться?

— Что? Нет, зачем? — бормочет Питер, и память, как назло, подкидывает недавнюю сцену. Он борется с собой пару минут, но продолжает в смятении.

— Я задумался об этом, когда ты уехал в Сан-Франциско. Мне показалось, что если бы ты уехал больше чем на неделю, мне показалось, что… Я бы не стал скучать больше.

Питеру кажется, что его мир разваливается на куски. И что он разваливает мир Тони. Все, что у них есть.

— То есть это не ты встретил меня в аэропорту?

— Я… Встретил? — недоуменно переспрашивает Питер. Ну, конечно, он встретил. А как иначе? Он частенько за ним приезжал, если совсем не впритык время.

— Мог ведь забить.

— Я… Просто, — Питер не понимает, о чем Тони, отводит заблестевшие глаза, — мне стыдно.

— Это я уже слышал.

— Что я тебе это говорю. И прошу о многом. Теперь мне страшно, что я все испортил. Это эгоистично, я знаю, но вдруг я сейчас… Как это… Трещина, которая расколет скалу? Вот озвучиваю это, и… И вот.

Тишина давит. Молчание Тони — вдвойне. И Питер знает приблизительный расклад действий, но слова Тони его удивляют.

— Если ты вдруг решил себе что-то там накрутить в голове, то будем считать это первым кризисом.

Питер потерянно на него смотрит, пытаясь выискать в лице Тони намек на что-то иное. Кризисом? Ему это кажется началом Титаника.

— Я не… Прости.

— Ну хватит, — морщится Тони. — Этого еще не хватало. Только скажи мне, если что-то изменится. Не хочу узнать о том, что меня бросают, когда ты соберешь чемоданы.

Питеру бы сказать, что такого не случится, но в данной ситуации язык не поворачивается. Он не собирается ничего такого делать, но сама эта вероятность, крошечная, она… Существует.

Он никогда не задумывался о подобных ироничных замечаниях Тони всерьез

— Это все? Давай спать. Договорим на трезвую голову.

Питер слабо кивает, устало опускаясь на кровать. Тони выключает свет, ложится следом. Они лежат в грузном молчании, и Питеру так страшно, что это — начало конца. Можно было промолчать, но можно ли? Он знает Тони слишком хорошо, чтобы не догадываться, какие мысли скрываются под его деланно-беспечным голосом.

А что бы думал он сам, выскажи ему Тони подобное?

— Мне достаточно того, что ты рядом, — говорит Тони негромко. — И любишь меня в любой мере. Даже если процентов на тридцать девять.

Питер судорожно усмехается.

— Ого, раз ты по-прежнему смеешься над моими шутками, то тянет на все сорок пять.

— Я люблю тебя гораздо больше, — тихо говорит Питер, не уверенный, что эти слова сейчас имеют прежнюю силу для Тони.

Его клонит в сон, но совесть гложет сильнее. Мэй бы сказала, что утро вечера мудренее, и что ссоры того не стоят. С высоты появившегося опыта Питер пытался гадать, были ли у них с дядей такие проблемы? Он никогда не был свидетелем подобных тем и ссор в целом — не считая бытовых незаурядиц.

А еще, вспоминает вдруг Питер, после мелких раздоров дядя Бен первым начинал с ней говорить о всякой ерунде, неважно, уместной или нет. В детстве Питеру казалось смешным, что он к ней лез — тетя хмурилась, но уже спустя полчаса звала их пить чай со сливовым пирогом. И почти каждый раз, неважно, кто виноват, он первым шел на сближение.

— Тони? — полусонно зовет Питер.

— М?

— Можешь не уезжать на следующей неделе?

Секунды тишины растягиваются в минуты, а затем в часы и столетия. Питеру кажется, что от ответа Тони зависит его жизнь, которая сосредоточилась слева в ребрах.

— Не уеду.

У Питера сжимается сердце, передавливаются все артерии. Его пальцы осторожно заползают на ладонь Тони, сжимают — и он стискивает его в ответ. Он любит Тони, просто по-другому и с этим надо смириться. А лучше — привыкнуть.

========== Hapiness is ==========