– Как его пропустили? – в ответ Анна пожала плечами. – И что ты сделала?

– Сидела на месте и ждала чуда, – перекинула ногу за ногу. – И знаешь, его не произошло: отец заметил меня, а затем учительница подошла к нему, желая выпроводить из класса. Он указал ей пальцем на меня – весь класс по его велению уставился на мои красные от волнения щёки.

– Все всё поняли?

– Невозможно было не понять: мы похожи как две капли воды, хоть я и была восьмилетней девочкой, а он сорокалетним мужчиной.

– Все тебя засмеяли?

– На удивление, нет, – пощёлкала пальцами, дав знак, что ей нужен ещё алкоголь, – только посочувствовали. Я училась не в той школе, где тебя спокойно могли поливать помоями, и им сходило бы это с рук, – ей налили ещё. – Мама все деньги спускала мне на образование и отцу на алкоголь или наркотики.

– Где она их брала?

– У неё их хватало, – с пальцами у рта Элиза внимательно слушала рассказ собеседницы. – Она работала в собственном кафе в центре маленького и бедного города.

– Это было не в Амстердаме?

– Дуйсберг, – убрала ресничку у глаза, – город, полный заброшенными фабриками и заводами. После него мы с матерью переехали в столицу, а там она открыла сеть кафе-ресторанов, – язык девушки начинал заплетаться.

– А как же отец?

– Мама любила его нездоровой, – закашлялась, – нездоровой любовью, поэтому и водила по больницам в поисках лекарства от бесконечного запоя. Но проще заставить лечь лошадь, чем алкоголика – бросить употреблять. Угадай: чем это всё закончилось?

– Он умер? – в ответ незнакомка спокойно кивнула головой, а та вздохнула от отчаяния. – Ты расстроилась?

– Мне было жаль маму, но внутри я была счастлива, – икнула, – счастлива потому, что никто больше не будет страдать из-за него.

– Мне тоже было больно наблюдать за мамой на протяжении всех лет, пока отец ей изменял, – Анна стеклянными глазами наблюдала за тем, как Элиза отводит свои, рассказывая историю. – Тогда она плакала каждый день, потому что знала об этом, и, листая каждый вечер старые альбомы, спрашивала у проходящей мимо меня: «Что со мной не так?»

– Что ты отвечала?

– Молчала, – крутила безнадёжно головой. – Я шла дальше, а на выходе из кухни размышляла, действительно ли что-то с ней не так или мой отец, и вправду, заново влюбился.

– Она знала об изменах и молчала?

– Как– то поздно вечером мы ехали с ней на машине с дня рождения моей подруги, тогда она остановилась у ближайшей пустой заправки и решила подлить ещё бензина в почти полный бак своими дрожащими руками. Я читала старый комикс своего брата про супергероев, пока он, маленький, спал на заднем сидении, – вытерла подтекавший нос, – но она не пошла к бензоколонке, где-то минуту втыкала в пустоту, а в один момент совсем расплакалась.

– Сколько тебе было лет?

– Я была одиннадцатилетней девчонкой с комиксом в руках, – опустила голову, – и не знала, что делают взрослые, когда кто-то плачет. Это было глупо, но я спросила: «Ты не знаешь, как заправлять машину?» – собеседница звонко рассмеялась, отчего весь бар повернулся в её сторону. – Тише-тише, – прикрыла ей рот. – Она ответила: «Элиза, – захлёбываясь, – я не знаю, как жить, – повязала меня своими руками. – У твоего отца другая женщина, а я его люблю». Мы сидели дальше в обнимку около минуты, пока она не отклеилась от меня и не побежала покупать себе кофе и заказывать бензин.

– Как ты к этому отнеслась? – Анна указала бармену на кувшин с водой, дабы тот налил ей её в стакан.

– Когда растёшь, понимаешь, что твой отец – отдельный человек, у которого есть своя отдельная от тебя жизнь: свои проблемы, свои мысли, своё окружение. И тогда я не понимала, как можно было бросить женщину, с которой у тебя двое детей и кошка. Хоть я и обижалась на него первый месяц, но он всё равно оставался моим «папой».

– А сейчас?

– Сейчас жизнь кажется не такой простой, как в детстве.

– Я бы не смогла врать человеку, которого люблю, сколько бы мне не было лет.

– Это детские замашки моего отца, – Элиза отпила глоток воды из стакана собеседницы, – а теперь и мои.

– Ты и сейчас мне врала? – девушка помотала головой влево-вправо ей в ответ.

Копировать и вставить – когда я впервые её увидела, то подумала о том, как она похожа на мою мать в молодости: такие же прямые тёмные волосы, такие же глубокие карие глаза и такое же вытянутое лицо, но не представляла, чем она могла быть лучше её. В первое время я боялась подходить к ней ближе, чем на полтора шага, но бывало, что мне приходилось сидеть с ней на соседних креслах.

Когда отец впервые попал в аварию страшнее царапины на бампере, Хельга была рядом со мной, пока мама работала ночью, тогда я наконец смогла разглядеть её ближе: заплаканные глаза, потрескавшиеся губы, сверкающий кончик носа, пара детских веснушек и недетский беременный живот.

– Элиза, – от её прикосновений по моей руке пробегали мурашки, – если с твоим отцом что-то случится, я этого не переживу.

– Вы правда любите моего отца?

– Ты ненавидишь меня? – Хельга повернула свою голову ко мне, но я, встревоженная, продолжала смотреть в стену напротив сидения, не понимая, как можно ненавидеть незнакомого человека.

– Нет, – но я её не переваривала так же, – не ненавижу, – как и Хельгу из «Эй, Арнольд».

– Мы познакомились в кафе, и я не знала, что у него есть жена, а тем более дети.

– Вы не знали?

– Я узнала об этом пару месяцев спустя, – закашлялась, – но не от него, а твоей матери.

Взгляд, раньше кинутый на отца и вызывающий во мне чувство бурной нежности, теперь вызывал только отвращение и отчаяние. Я не знала, что хуже: быть его дочерью или сидеть с девушкой, носящей его ребёнка.

– Как? – выронила я.

– Это случайность, – выпивала свой остывший кофе из автомата, – мы встретились как– то в кафе-ресторане вечером, где я обычно работаю, сидя за столиком, а она, чуть ли не падая, зашла выпить чая, вся обеспокоенная и глазами кричащая, что никуда не успевает, – посмеивалась, – тогда я сразу поняла, что у неё есть дети, и была не против того, что она выберет мой столик среди других занятых, потому что я уже собиралась уходить.

– Она не успевала забрать меня с дня рождения?

– Твоя мама говорила: «У Элизы появились новые друзья, и она стала ходить на всякие вечеринки, с которых я не успеваю её забирать», – меня удивляло то, как хорошо она запоминает мелочи. – Я не хотела с ней болтать, потому что сама спешила, но она заставила меня остаться и послушать её. Твоя мама рассказала мне о тебе и твоём брате, а затем вовсе показала семейный снимок и после я узнала, что в этом кафе, в котором мы познакомились с твоим отцом, она впервые увидела своего уже бывшего мужа.

– И ты ей рассказала?

– Я не могла поверить в то, что разрушаю чью– то семью, – сделала глоток воздуха, – Твоя мама показалась мне хорошей, – я улыбнулась, – но тогда она вылила чай мне на брюки и убежала, не оставив и цента.

В те минуты, когда ты узнаешь близкого человека с другой стороны, кажется, что всё, что вы проходили вместе, опускается на уровень ниже и не кажется таким важным и доминирующим. Теперь и отец уже не «папа», и молодая наивная Хельга уже не «злобная потаскуха».

– Я проклинала тебя, – каялась я, – и одновременно не понимала.

– Я бы тоже не поняла, – сделала глоток, – даже в свои двадцать.

Как оказалось, она была старше меня на одного Арнольда – семь лет. Я думала о том, как она только шла в школу, в то время, как папа впервые встретил маму и думал, что влюбился навсегда. Встав со старого больничного сидения, я побежала к автомату со сладостями, желая вовсе исчезнуть. Маленькая монетка упала в щель, но мой батончик с нугой и орехами не хотел скатываться, а застрял.

– Не работает? – спросил у меня мальчик лет пятнадцати, подойдя ближе и, по всей видимости. – Жаль, – тоже хотел что-то сладкое.