Вечером разошедшуюся от постоянного общения с похожими на людей мавкой и полуденницей кроху пришлось укладывать втроём. Немая нечисть с задачей не справилась и позвала деда Егора. Постель сделали ей в горнице, прямо под огромным мечом, висевшем на стене в кожаных ножнах.

Дед почесал в затылке и соорудил из пальцев нехитрую рогульку, изображая козу.

– Идет коза рогатая

За малыми ребятами,

Ножками топ-топ,

Глазками хлоп-хлоп,

Кто каши не ест,

Кто молока не пьет –

Забодает,

Забодает,

Забодает!

Девочка зачарованно смотрела на руку старика, которая отбрасывала тень на стену. Тень превращалась в настоящую, слегка страшноватую огромную козу, топчущую маленьких людишек копытами и вздымающую их на рога. Старческий голос постепенно превращался в хор голосов, рассказывающих страшные истории о Чёрной Козе Лесов с Тысячью Младых, о гневе богов и наказании за дерзость. Обернувшись к стене, девочка засунула палец большой руки в ротик, и с удивлением наблюдала за приключениями козы, которая в конце сказания принялась разрушать целые города и спорить с богами…

Уже засыпая, девочка пробормотала:

– Дедушка, а коза еще придёт?

Дед от такого вопроса заметно растерялся.

– Да придёт она, внученька, придёт… Куда Маре-то деваться…

На этом моменте она и заснула.

Дед Егор вышел на крыльцо ранним утром и потянулся – опять петух, сволочь, разбудил! Он взял клюку и пошёл открывать курятник, пнув по пути развалившегося прямо на тропинке овинника. Тот мявкнул и лениво перевалился в траву. Разобравшись с курами, дед кликнул девок, чтобы коз выпустили. Из дома выползла заспанная полуденница и поплелась в сторону загона. Коза Фроська уже вовсю мемекала, предвкушая утреннюю дойку. Козёл Филимон меланхолично пережёвывал сено, а козлята резвились и скакали по всему загону.

Не успела полуденница открыть загон, как Фроська ринулась на волю, прямиком к деду – дойку она доверяла только ему.

В этот момент в козу врезалось маленькое пушечное ядро с развевающимися белокурыми волнами кудрей.

– Кооозааа!!! – радостно вопила княжна Морозова.

И повисла на шее остолбеневшей животины.

К удивлению деда Егора, за девочкой порхал по воздуху волотский меч, ранее висевший в горнице. Разница в размерах была бы комичной, если бы он не весил целый пуд и физически не мог летать. Тем не менее, массивные ножны болтались на портупее, перекинутой через плечо крохи, как будто были набиты пером.

Затем белобрысое чудо – или, правильнее, чудовище? – отпустило Фроську, от неожиданности севшую на землю по-собачьи, и нацелилось на козлят.

– Коооозочки!

Те задрожали и жалостно замекали, пятясь от чудовища в загон. Филимон, до того с безразличием наблюдавший за мизансценой, взревел, склонил рогатую голову и, зажмурившись в ожидании неминуемой смерти, ринулся защищать потомство. Чудовище узрело опасность и вытащило оглоблю меча из волочившихся за ней ножен. Тот кровожадно вспыхнул на солнце и приготовился к кровопролитному сражению против копыт и рогов.

Но тут вмешалось провидение в виде деда Егора. Клюка воткнулась в землю перед почти добежавшим до девочки козлом. От столкновения толоконного лба и старой дубовой клюки раздался звон до небес, земля задрожала, листья с деревьев попадали. Филимон осоловело затряс головой и отступил, признавая поражение.

Второй, свободной от клюки рукой, дед аккуратно взял двумя пальцами меч и слегка поболтал, стряхивая с рукояти княжну. Вложив меч в ножны, дед Егор перекинул портупею уже через своё плечо и пошёл в избу, подхватив обиженную девочку.

В избе меч был возвращён на своё законное место, рядышком с головой лешего. Княжну дед усадил за стол, а мавке дал наказ накормить и глаз не спускать до особого распоряжения.

– Как тебя бабушка-то звала, чудо? – поинтересовался дед, наблюдая за девочкой, жадно пьющей молоко и заедающей его свежим хлебом из печи.

– Се-ла-фи-ма! – ответила кроха, ещё не прожевав предыдущий кусок и снова впилась в хлеб, как будто вкуснее ничего не ела.

Мавка с обожанием глядела на Серафиму и подливала молоко да подавала хлеб. Неведомо откуда на столе появился мёд, и девочка тут измазалась в лакомстве. Мавка заботливо вытерла мордашку чистой тряпицей.

– Ну, значицца, будешь Фимой. Длинные слова я плохо запоминаю, стар стал. Годяет?

Девочка так активно закивала – казалось голова отвалится, что мавка в ужасе приложила ладони к щекам.

– Ну и ладушки. Поела? Вот и славно, пойдём теперь Фроську доить!

Стоило только произнести эту магическую фразу, как княжна соскочила с лавки, чуть не разлив глиняную крынку с молоком, и бросилась к стене с мечом.

– А ну стоять! – грозно прикрикнул дед. – Девка, лови её и тащи сюды!

Мавка послушно схватила Серафиму, которая уже почти взобралась по бревнам к мечу и пыталась его стянуть.

– Ужо я тебя хворостиной! – беззлобно сказал дед, взяв её на руки.

* * *

Дед Егор сидел на крыльце, подняв к небу глаза и вытянув руку, будто тыкая перстом в небо. Небо давало на его немой вопрос неоднозначный ответ. Сломались они там, что ли?

– Опять гости, фу ты ну ты, оглобли гнуты! – бурчал старик, от волнения пожёвывая бороду. – Давно уж явиться должны, а их всё нету и нету. Непорядок!

Из окошка выглянула полуденница и приложила палец к губам, призывая к молчанию. Она по очереди, сговоренной с мавкой, хранила сон княжны.

– Понял, ухожу-ухожу… – прошептал старик. – Поищу гостей, раз сами на поклон идтить не хотят.

Взяв клюку, он потопал в сторону своего небольшого хозяйства. По двору бродили куры, громадный иссиня-чёрный петух дремал на куске забора, сиротливо торчавшего на околице. Когда-то пришла деду идея сделать забор – настоящий, из досок, да ещё и крашеный в разные цвета! Да так и заглохло начинание на третьей сажени. Не сообразил сразу, что доски надо из деревни возить – сами-то они не приедут. А к деду на хутор ещё и не всякая машина доехать сможет. Да и деньги тратить надобно.

В общем, плюнул дед, и решил как-нибудь поставить тын из тёсаных брёвен – благо деревьев вокруг много, а там припрячь кого из местной нечисти дешевле обойдётся, чем на лесопилку тратиться. Деньги отдавать старик не любил. Была у него причуда – питал он особую, неукротимую страсть к портретам государей императоров да матушек-императриц, и расставался с ними очень неохотно. Лесная нечисть недоумевала и предлагала принести золотой клад. Но золото не прельщало, куда ему до купюр да ассигнаций! Самым большим богатством старика был сундук, доверху забитый разными банкнотами государства российского. Самые старые экземпляры лежали там ещё с прошлого века, понемногу ветшали и истлевали.

Дед подошёл к овину, снова отодвинул спящего овинника с пути, и открыл дверцу. Внутри длинного низкого помещения было пусто, только под потолком висело несколько пучков полыни, да вдоль стены стояли инструменты и корзины для зерна. Овин давно не использовался по назначению, поэтому был чист и светел. Овинник оттёр деда в сторону, и, как всякий себя уважающий кот, не стал заходить в помещение, а лишь потёрся об ноги и опять отправился спать на двор. Старик побродил по овину, даже заглянул в корзины – ничего кроме зерна и возмущенно пискнувшей мыши там не было. Дед шуганул её и погрозил овиннику:

– У, курва! Совсем мышей не ловишь!

Но, присмотревшись повнимательней, он заметил, как мыши шастают у ленивого овинника прямо под носом, пока он спит. Дед отложил эту проблему на потом – сейчас были дела поважнее.

Затем он заглянул в сарай, совмещенный с хлевом и сеновалом. Здесь дед Егор и обнаружил незваного гостя. Сначала она глаза попался зад, обтянутый дорогими чиносами. Или как там у них, городских, портки теперь называются. Сам пришелец стоял на деревянной лестнице, по пояс засунувшись в сено и шуровал там чем-то. Наверное, вилами – они как раз куда-то подевались.