— И как у тебя это получается? — он попытался заглянуть в сочинение по Замятину, которое я все еще лихорадочно дописывал.

— Ты читал? — говорю отрывисто, не до него.

— Знаешь, читал. Я вообще стараюсь читать; не все могут, как ты, послушав пересказ между уроками.

— Оттолкнись, как от трамплина. Возьми несколько мыслей, которые нам вбивали в голову. И тут же забудь. Войди в саму историю, зацепись за болевые для тебя узлы и потяни. А на выходе соедини все нити вместе — те, что должны быть услышаны и те, которые слышишь только ты. Комбо! Тьфу, бинго.

«В том срезе общества, который рисует нам автор, нет места стихии, порыву и даже вере. Все чувства заперты, но истина все равно…», — выводила ручка. Артамонов хлопнул по соседней парте.

— Да ты, колдуешь, чувак. Это же бред какой-то.

С другой стороны надо мной наклонилась Ядвига, она внимательно разглядывала тетрадь. Терпкая вербена пробилась ко мне через шелест сотен книг и я очнулся.

Глава 6

Андрей: исповедь хранителя-2, кому в древнейшую

Мы стояли, окруженные дверями, словно никуда и не уходили. Я пробежал глазами их все. Вот эта точно приведет в универ, вот эта к первым серьезным отношениям, а за этой — дела семейные. Несмотря на то, что мне почти тридцать, я по-прежнему основной объект родительского обожания, старший брат выехал из зоны влияния в другую страну.

Пожалуй, к таким подробностям Ядвига еще не готова. Я решительно повел ее к неприметной металлической двери, рядом с которой знакомая табличка: еженедельная районная газета «Колпинский вестник».

— Дорогая, возможно, сейчас ты заскучаешь.

Но Ядвига, похоже, собиралась перемолчать меня в этом маленьком путешествии по недрам моей памяти. А что делаю я? Пытаюсь показать ей, на что на самом деле похожа, наверное, одна из самых увенчанных мифами профессий на свете.

Эта женщина каждый день насмерть бьется со всем миром и с собой тоже и сейчас увидит, как мы ежедневно топим, ах, если бы за правду — хотя бы за возможность передавать информацию без искажений и, желательно, в соответствии с нормами русского языка. Но и это неточно.

Известный в узких кругах американский автор в середине прошлого века назвал журналистику второй древнейшей профессией, и этот термин горячо приняли именно у нас. И хотя Сильвестр имел в виду, что репортер каждый день начинает с новой истории, забывая ту, что случилась вчера, подтекст невозможно не угадать: тебя танцует тот, кто платит. К дающим не нужно привязываться: один переведет деньги завтра, второй послезавтра, но через два дня надо бы найти третьего. Я про рекламу если что.

И если продажная женщина — жрица любви, то мы по аналогии — служители истины. Цинизм, цирроз и цензура — три «ц», на которых стоит любая редакция.

Вся это промелькнуло у меня в голове, пока я смотрел на дверную ручку. Может, не стоит? С другой стороны, я тянул эту лямку больше десяти лет и был не хуже, а в чем-то и лучше других. Какая тяжелая дверь, на вид и не скажешь. Я с огромным трудом справился с механизмом, который толкал меня обратно, и пропустил Ядвигу вперед.

*****************************

Мы вошли в тесный, плохо освещенный коридор. Одна из комнат не закрыта, горит люстра плюс в большое окно «сталинки» бьет солнечный свет. За компьютером бухгалтерша Светлана Владимировна с копной крашеных волос, стоявших колом, как сахарная вата. Она сосредоточенно трудилась над допотопным монитором и к чему-то прислушивалась, время от времени хмыкая.

Распахнулась и соседняя комната, и на пороге показался главный редактор Леонид Иванович. Ничего себе, я помнил обоих по имени отчеству! А за его спиной нерешительно маячил я, собственной персоной — восемнадцатилетний, с плохо заживающими прыщами и с отчаянием на лице. От неожиданности взрослый я вцепился в локоть своей провожатой.

— Это потому, что ты не принимаешь этот кусок своей жизни, — объяснила моя герцогиня (за титул не поручусь). — Иначе мы бы наблюдали твоими очами.

Леонид Иванович закатил глаза:

— Богатырев, я же все сказал, — и добавил уже мягче, — Андрей, закрываемся мы. Поверь, мне неприятно, что не сможем тебе заплатить за последние полгода.

— И за месяц не сможем. И за переработки сверх недельной нормы, — каркнула со своего места Светлана Владимировна.

Мы оба (моя юная версия и я) наконец сообразили, что Леонид Иванович в финансах не участвует. И, чтобы получать деньги хотя бы иногда, следовало умасливать бухгалтершу, вокруг стола которой вечно вились наши авторы и преданно подхихикивали.

— Ты не переживай, все материалы выйдут. Нам администрация утвердила бюджет для новой газеты, опубликуем. Цикл про сироток мне очень нравится, с надрывом и без сюсюканья. Не раскисай, будем продолжать. Ежемесячная вкладка для молодежи, ты редактор, с этим форматом отлично справляешься — в Питер всегда уехать успеешь.

— Я уже нашел комнату, — покачал головой расстроенный Андрей. Я видел, что он понимает, как он жалок и мечтает побыстрее убраться домой. До этого ему (то есть мне) не платили еще год, ссылаясь на то, что «всем задерживают, забудь, вот подпишем постоянный договор…».

Газета, действительно, закрывалась. На градообразующем предприятии, которое ее финансировало, сменился директор. А до этого закрылась газета администрации, «Ижорский рабочий», старейшая в Колпино. Какое-то время оба издания конкурировали друг с другом, представляя интересы двух городских элит. Но «Рабочему» не хватало креатива, там трудились пенсионеры, а светлой головы, чтобы развивать газету, не нашлось ни в редакции, ни в администрации. В отличие от нашего Леонида Ивановича, который успел получить даже несколько федеральных грантов.

Только власть в очередной раз сменилась, противостояние завода с городским главой сошло на нет, и предприятию стало невыгодно содержать «Колпинский вестник» — реклама в издании не окупала печатный тираж. Но Иванович и тут успел, он договорился с администрацией о возрождении «Рабочего». Городское поселение на 150 тысяч жителей не могло остаться без своей газеты.

Это на тот момент. Подозреваю, что сейчас все местные СМИ переехали в онлайн.

Молодой Андрей совсем повесил нос и я знал, о чем он думает. Живя у родителей, не нуждался в деньгах, по вечерам ездил учиться в универ, но при мысли, что обманывали почти полтора года, становилось тошно. Поручали все новые проекты, дружески хлопали по плечу, а платить не собирались.

Этот вопрос много раз обсуждался с коллегами, с которыми пили чай и таскались в курилку. Они сочувственно кряхтели, но у всех семьи, у кого-то даже внуки — несмотря на задержки, деньги они видели. Только Ольга, новенькая секретарша Леонида, уволилась через пять месяцев в этой должности:

— У вас секта, мне дома муж у виска крутит. Единственная в городе газета, свободная пресса, но едим-то мы каждый день.

И она ушла на ЖД-станцию в кассы дальнего следования.

Не знаю, сколько бы я разглядывал этот растянувшийся в пространстве миг разочарования, меня отвлекла Ядвига.

— Пойдем. Ты знаешь, что в стране, откуда вы взяли это определение про вторую древнейшую, так называют политику?

— Читал, а почему ты это знаешь?

— У вас занимательная, по сравнению с другими мирами литература, и движущиеся картинки, бывает, такие, что несколько дней подряд не оторваться.

Я не стал спрашивать, на чем они смотрят видео. Разберусь или покажет.

— У правителя нет друзей, сторонники в любой момент отвернутся. Члены семьи предают и продают. Ты, может, возразишь, что распространение новостей у вас связано с верой, что несешь свет. Но государь тоже, случается, верит в свет, а сеет смерть.

— Ты забыла про романтику дорог, — усмехнулся я. — Бесплатную выпивку на мероприятиях и подарки в комплекте с пресс-китом.

Ядвига недоуменно подняла бровь и я выдохнул — значит, не все мои мысли читает в этом странном месте.

— Этого всего у тебя будет в избытке, но алкоголя я бы на твоем месте не касалась. В Семиречье тебя ждет большая игра.