Слабый голос разума твердил ему, что лучше забыть о белой ведьме. Они неприкасаемы, и глупо выжить в многочисленных сражениях, чтобы погибнуть, пытаясь овладеть последней из них. Пусть белая ведьма слаба, пусть не может противостоять черному колдовству, но ее сила все равно убьет любого, кто покусится на ее тело.

Если только она не согласится добровольно.

Когда-то краем уха услышанное внезапно всплыло в памяти, и Кларий воодушевился. Ведьму нельзя принудить, и глупо полагать, что она даст согласие одному из захватчиков, тех, кто разгромили ее дом и отняли ее трон. Но если спасти ее… Иметь дело с благородными легко, они совершенно предсказуемы. Движимая долгом жизни, королева обязана будет принять его условия. А после, насладившись ее телом, он вернет ее отцу. И тот, избавившись от белой ведьмы, не будет слишком суров к сыну, поддавшемуся искушению.

В конце концов, какой смысл владеть миром, если ограничивать себя в желаниях?

И Кларий решился. Едва миновала полночь, он покинул пир, отпустил охранявших приговоренную королеву големов и вошел в ее покои.

Она стояла у окна, еще более красивая, чем показалась ему вначале. Бесконечно одинокая, слабая и такая доступная, что трудно помнить, как опасна эта хрупкая красота. Он предложил ей спасение, уверенный, что она ухватится за него без колебаний. И ошибся.

В тот момент Кларий счел, что девица ему попалась недалекого ума. К лучшему – глупцами проще управлять. Что он и сделал, процитировав ей слова своего отца. Она купилась – и на короткую его речь, и на притворство, с каким изображал он благородство. Кларию очень хотелось остаться посмотреть, как переодевается девушка, но благоразумие победило. Он не привык отказывать себе ни в чем и опасался, что не сумеет противиться соблазну. Но пока не наступил рассвет, королеву не связывает долг жизни, и Кларий решил не рисковать.

Побег не вызвал никаких проблем. Да и кто бы осмелился преградить дорогу ему, наследнику повелителя? Големы подчинялись ему, а солдаты боялись едва ли не больше, чем его отца. Замешкался Кларий лишь однажды, очутившись в экипажной. У него просто глаза разбегались от обилия самоходок. Отец не признавал новомодный транспорт и требовал того же от Клария, полагая, что тот, кто называет себя рыцарем, обязан перемещаться исключительно верхом. Колдун, он не доверял работающим на магии механизмам.

И, пожалуй, это единственное, в чем Кларий отказывался соглашаться с отцом. Ему нравились самоходные экипажи, их агрессивная элегантность и удобство. Никогда прежде ему не доводилось видеть столько экипажей вместе, ни одно королевство не могло похвалиться такой коллекцией. Ошеломленный выбором, он не знал, что предпочесть, а потому пошел на поводу у королевы, предложившую для бегства скромную с виду самоходку.

Но экипаж и впрямь оказался достойный. Он резво мчался среди узких извилистых улочек, и Кларий наслаждался его скоростью и покорностью. А заодно смеялся над страхом королевы, зажмурившейся в своем кресле. Открыть глаза она осмелилась, только когда город остался позади, что в очередной раз убедило Клария - девчонка не отличается острым умом. За городом Вейлана заметно расслабилась, ее покинуло напряжение, и усталость проявилась в дремоте, которая смежила ее веки.

Продолжая гнать экипаж, Кларий время от времени поглядывал на дремлющую королеву, каждый раз представляя, что будет с ней делать, распаляясь все больше – пока рассвет не изгнал сумерки, а солнце не поднялось над горизонтом. Вейлана, которой отмерили жизнь до рассвета, стала его должником.

Свернув с дороги, Кларий, полный предвкушения, углубился в лес. Белая ведьма будет принадлежать ему, он не оставил ей выбора. А потому ее сопротивление злит.

Вейлана не подозревала, от какой опасности ее избавили так не вовремя появившиеся гончие.

В гневе и ярости Кларий не контролировал себя и легко мог сорваться, причиняя непоправимый вред беззащитной девушке. А големы, отправленные за ней в погоню, послужили хорошей отдушиной. И, увозя глупую девчонку с поляны, Кларий уже вполне держал себя в руках. Но хватило его ненадолго. Упрямство королевы злило его, Кларий полагал, что подобных проблем возникнуть вообще не могло. Откуда у этой правильной до кончиков волос девчонки столь противные благородной натуре мысли? Ей и в голову не должно бы прийти подвергнуть сомнению долг жизни. А она смеет сопротивляться!

И это выводит его из себя. Он не просто пугал ее – Кларий приготовился привести в исполнение свои угрозы. Он умел пытать людей; умел причинять такую боль, которая хуже смерти. И злость на упрямицу заставила отринуть любые доводы, что таким способом согласия не добиться. Он ненавидел, когда ему перечили.

На свое счастье, Вейлана одумалась. Как только слова согласия прозвучали, Кларий набросился на нее – и утонул в вязкой тьме беспамятства.

Пробуждение вышло… странным. Опальная королева не только не сбежала, бросив его в одиночестве и без сознания в лесу; она обеспечила Клария максимально возможным в движущейся самоходке комфортом. Он сам от себя этого не ждал, но его неожиданно тронула эта забота. Настолько непривычное, чуждое ему чувство, что он резко поднялся с импровизированного своего ложа и мрачно уставился на Вейлану.

3