Взгляд юноши казался таким искренним, что Вейлана смягчилась. Первое впечатление обманчиво, да и Гвидо не привык к обществу аристократок. Нет нужды делать поспешные выводы, до Цитадели еще далеко, и, возможно, ее рыцарь еще успеет проявить себя с лучшей стороны.

- Я прощаю вас, сэр Гвидо, - кивнула она с достоинством. - Надеюсь, подобные недоразумения в будущем не повторятся.

- Сделаю для этого все возможное, - торжественно пообещал он.

Кларий с презрением отвернулся, заводя экипаж. Трилл дернул головой, непроизвольно копируя этот презрительный жест. А Пэн, слегка повернувшись, ободряюще улыбнулся Вейлане, обозначая: как бы не повернулось дело, он на ее стороне. Искренняя преданность – а она уже начала сомневаться в ее существовании. И почему не Пэн – ее рыцарь? Он стал бы надежным спутником, в котором она могла бы не сомневаться. Увы, в ее жизни нет места желаниям, лишь слепое подчинение долгу.

Потому что для пробужденной белой ведьмы не существует несбывшихся желаний. А значит, лучше ни о чем не мечтать.

Однако возможности предаться меланхолии ей не дали. Получив прощение, Гвидо воспрял духом и, помолчав немного, приступил к расспросам. Оказался он человеком любопытным и дотошным, а также начисто лишенным такта, так что Вейлана довольно быстро утомилась, стараясь умалчивать о том, что ему предстоит сделать в Цитадели. Не она должна готовить рыцаря к такому, а пугать раньше времени ни Гвидо, ни своих спутников девушка не хотела. Поэтому старалась ограничиваться теми сведениями, которые уже известны остальным: о связи рыцарей и белых ведьм, о запечатанной магии, о ритуале…

К счастью, Гвидо заметил, что утомил ее, и замолк. Насупился и прикрыл глаза, делая вид, что устал не меньше.

Вейлана уставилась в окно, с сожалением признавая, что показное дружелюбие не помогло ей проникнуться к Гвидо искренней симпатией. Быть может, слишком мало времени прошло от их знакомства, или она возлагала на него слишком большие надежды, но пока она не могла даже представить его рядом с собой. Чужой, совершенно незнакомый человек, в котором ей за напускной открытостью и простотой видится какая-то хитреца, свойственная лишь людям низкого происхождения.

Вейлана пожурила себя за предвзятость и сочла, что несправедлива к юноше. В любом случае, стоит подождать, пока он привыкнет к незнакомому обществу, присмотреться к нему и лишь потом делать выводы.

Другого выбора у нее все равно нет.

18

Кларий не привык чувствовать себя неуверенно. Даже в детстве, выживая в трущобах Гриата, а после – в замке отца, он никогда не сомневался в правильности того, что он делает. Никаких сомнений, никаких сожалений, никакой жалости – ни к себе, ни к другим. Таким он был. Без раздумий он пускал в ход оружие, даже то, первое, слабое, но действенное: деревянные щепы – заточки. Единственное, каким он мог защищаться, сам будучи всего лишь ребенком. Отняв жизнь впервые, стоя над телом урода, покусившегося на его кажущуюся беззащитность, он не испытывал мук совести, не терзался мыслями, можно ли было избежать убийства. Тот человек полагал себя неуязвимым и не ожидал отпора от жертвы, за что и заплатил жизнью. А значит, десятки других мальчишек могут вздохнуть спокойно.

Даже сейчас, вспоминая то, первое свое убийство, Кларий ни о чем не сожалел. Но вот другие… То, что прежде казалось ему правильным – его поведение, его отношение к миру и окружению, его уверенность в своей непогрешимости и вседозволенности – вдруг перестало его устраивать. Воспоминания о неприглядных поступках, совершенных им, мешали спокойно засыпать, лезли в голову и пугали – стоило лишь представить, что о них узнает Вейлана.

Кларий честно старался стать для нее другом. Не лез с объятиями и поцелуями: пусть болезненные, они оставались желанными, как ничто другое в этом мире; не грубил, не требовал внимания, даже смирил гордость и присоединился к столь любимой ею компании, деля с ними еду. Но он понятия не имел, как должен вести себя друг, а брать пример с кого-то другого считал ниже своего достоинства. Кларий надеялся, что справится с собой, но перед самой Реульдой не выдержал.

То, что он испытывал к Вейлане, давно перестало быть лишь желанием тела. И, если прежде его не волновали предыдущие или будущие любовники женщин, на которых он обратил внимание, то теперь его буквально убивала мысль, что Вейлана будет с кем-то другим. Он не хотел никому ее отдавать, готовый вынести любую боль, лишь бы оставаться рядом с ней единственным, кто имеет право прикасаться к белой ведьме.

Ее признание стало для него полной неожиданностью. Она не выглядела болезненной, казалась ему такой сильной, выносливой, бесстрашной… И умирала. Каждый раз приближала смерть, пользуясь отголосками своей магии. Несколько недель – это так бесконечно мало! Он не мог допустить, чтобы она умерла. Пусть с другим, но Вейлана должна жить. Он научится быть ее другом и радоваться за нее, главное, чтобы она выжила.

Но как же больно отдавать ее другому.

Кларий знал о любви лишь понаслышке, и всегда это чувство превозносили как нечто прекрасное и совершенное. Никто никогда не говорил, что любить может быть больно. Но если это не любовь, что тогда он испытывает к Вейлане? Почему так жаждет уберечь ее от всех бед? Когда желание жить ради своего удовольствие сменилось потребностью жить ради нее? И, если так трудно отказаться от нее, почему он делает это без колебаний?