– Политические системы гораздо более чувствительны, чем нам хотелось бы верить. Они хрупки по своей природе. Я думаю, что мы осознаем, насколько хрупка и наша собственная система, которую мы считали крепкой и надежной демократией. На мой взгляд, именно поэтому политические системы сменяют друг друга гораздо быстрее, чем, скажем, религиозные или социальные. Они, как правило, куда более долговечны.
В течение месяцев, последовавших за нашим разговором, эта политическая нестабильность проявилась еще более явно, чем когда-либо. Мы видим хрупкость рухнувших систем; в конце концов они действительно рухнули. Также мы видим устойчивость систем в моменты великих перемен. Характер и степень устойчивости, как и все остальное, меняется в зависимости от конкретного события. Так, Иномата видит свидетельства большой устойчивости после упадка майя в конце доклассического периода и признаки совсем иной устойчивости после классического коллапса майя.
– В конце доклассического периода, после распада [крупных поселений или метрополий, таких как] Эль-Мирадор и так далее, появились другие центры, например Тикаль. Это свидетельствует о гибкости и устойчивости.
В рамках второго кризиса эта устойчивости уже не так очевидна. Он продолжает:
– В конце классического периода в этом же районе наблюдалась резкая убыль населения, и во многих регионах численность так и не восстановилась. На севере ситуация более или менее выправилась, но совершенно непонятно, почему южные регионы пострадали так сильно, а восстанавливались так медленно.
Несмотря на устойчивость человеческой популяции и способность к восстановлению численности, не следует забывать, что упадок мог быть глубоким. Иномата предостерегает нас от склонности преуменьшать значение коллапса, ведь этот процесс был долгим, сложным и вызван целым рядом причин.
– Безусловно, это был долгий и сложный процесс, – утверждает он, – но некоторые люди переоценивают его разнообразие и плавное, поэтапное течение.
Отчасти эта тенденция является следствием неполноты наших хронологий, которые не позволяют точно определить, когда что-то произошло и что еще происходило в то же время. Очевидно, не существует единого мнения о том, что предшествовало событиям в конце классического периода в равнинах майя. Также нет единого мнения относительно того, как происходил спад, можно ли назвать его «коллапсом», являлись ли происходившие перемены масштабными и однородными. Единственное, в чем мы наблюдаем что-то похожее на консенсус, так это в том, что классический крах цивилизации майя представлял собой продолжительную и сложную серию событий и причинно-следственных связей, которые менялись в зависимости от времени и пространства, но которые привели к распаду существовавших в то время социальной, политической и экономической систем. Любое из этих событий могло повлечь за собой другую реакцию, которая затягивала процесс до тех пор, пока изменения не пронизывали все слои{41}.
Даже без консенсуса мы видим, что реальные, значительные изменения начинаются с коллапса сложных систем, благодаря которым общество функционирует. Если представлять наше собственное будущее, то данный археологический пример четко демонстрирует три момента: во-первых, наши системы хрупки и нам, возможно, не удастся предсказать, какая непосредственная причина или причины запустят процесс, который в итоге приведет к коллапсу. Если мы хотим сохранить эти системы, нужно их защищать. Во-вторых, глубокие изменения могут начинаться медленно и длиться долго. Под коллапсом мы представляем себе что-то внезапное: сегодня есть, а завтра нет. Но это совсем непохоже на то, что произошло с цивилизацией майя. Хотя процесс упадка может не быть линейным или устойчивым, и даже если положение ухудшается внезапно, пример майя показывает, что кризис – процесс длительный. То есть в лучшем случае у нас получится отследить уже начавшиеся изменения (например, климатические), которые приведут к системному сбою, если мы не сменим курс{42}.
Крах цивилизации майя – один из наиболее спорных исторических коллапсов. Мы до сих пор точно не знаем, почему и как он произошел, как нам его называть. Даже самые общие утверждения легко оспорить несколькими законными и убедительными трактовками. Моя цель состоит в том, чтобы взглянуть на диапазон событий прошлого и сравнить их с нашим видением будущей катастрофы. Все разнообразие выводов, к которым приходят исследователи в отношении краха майя, служит иллюстрацией того, что наши фантазии о грядущем апокалипсисе не похожи ни на одно событие в долгой истории человечества и что нам следовало бы отказаться от индивидуалистического подхода в пользу сообщества и сотрудничества.
Западная Римская империя
Не могу припомнить ни одного события, изучаемого с большим рвением, чем падение Западной Римской империи, сопровождающееся огромным количеством предполагаемых причин. В отличие от других рассмотренных мною примеров, упадок Западной Римской империи отражен во множестве текстовых источников, дополняющих археологический материал. На протяжении столетий этот крах становился предметом исследования бесчисленное количество раз, начиная с анализа, который производился параллельно с событиями.
Чтобы узнать, что думают о падении Западной Римской империи в наши дни, я поговорил с несколькими археологами, работающими в том регионе, и задал им вопросы, прямо или косвенно связанные с этим событием. Сначала я поговорил с Риккардо Монтальбано, археологом и исследователем Пизанского университета, уроженцем этого региона и специалистом в данной области. Он проводил исследования по всей Европе, в том числе в Италии (Риме и Венеции), а также в Англии и Германии. Доктор Монтальбано изучает древний урбанизм, ландшафтную археологию и новые технологии территориального анализа, уделяя особое внимание Средиземноморью в римскую эпоху.
– Трудно описать такое сложное явление в нескольких словах, учитывая то, как долго длится историографическая дискуссия, – признается он. – В прошлом предпринимались попытки выделить конкретные элементы [в качестве причин, включая принятие христианства, экономику или чрезмерные вложения в вооруженные силы], но правда в том, что процесс, приведший к падению империи, не является линейным, и установить его «отправную точку» невозможно. Тут сыграл роль комплекс разных причин, как внутренних, так и внешних. В любом случае стоит помнить, что на две половины империи кризисные факторы повлияли по-разному: в западной части мы обнаруживаем более серьезные последствия, в то время как восток лучше справлялся с динамикой разрушения.
Как и в случае краха цивилизации майя, тут перед нами снова целый ряд причин и разная реакция на одно и то же явление, запустившее процесс упадка. Археологам следует изучить детали контекста, в котором он происходил. Некоторые кризисы начались задолго до того, как они проявились в этом качестве. Чрезмерные вложения в вооруженные силы моментально запустили цепочку событий, десятилетия спустя приведшие к упадку среднего класса. Это происходило в середине III века н. э. Кризисов становилось все больше, они вызвали цепную реакцию или серию таковых.
Монтальбано объясняет работу нескольких основных факторов, разваливших Западную Римскую империю. В середине III века н. э. «границам постоянно угрожали варварские набеги (основная внешняя причина). Чтобы справиться с угрозой, были увеличены военные расходы, что привело к финансовым кризисам». Для финансирования армии Римское государство насаждало все более обременительные налоги. Неоднократные вторжения варваров привели к дроблению политических и торговых систем, разрушению пансредиземноморской торговли, что привело к ухудшению условий жизни и общего состояния здоровья. Растущая пропасть между богатыми и бедными, сокращение численности сельского населения и производительности сельского хозяйства усугубило эти проблемы к V веку н. э.
