Майе одновременно хотелось, как подобрать книгу, так и забыть о ее существовании. Все здесь пугало, даже это, на первый взгляд безобидное, скопление бумаги. Однако любопытство, долго боровшееся со здравым смыслом, победило.

Майя всегда испытывала слабость к книгам и, несмотря на свои опасения, не могла позволить одной из них пылиться под кроватью.

Девушка осторожно заползла в узкое пространство между кроватью и полом и достала книгу. Она оказалась неожиданно тяжелой для своих размеров, пришлось тянуть обеими руками.

Вытащив книгу и положив ее на край кровати, Майя стала осторожно рассматривать свою находку. Здесь, в этой аскетичной обстановке она выглядела довольно внушительно, но никак не чужеродно, и отлично соответствовала таинственной напряженной атмосфере комнаты. Подобное к подобному. Добротный переплет, сделанный по старинке, а Майя хорошо в этом разбиралась, плотные лощеные листы высокосортной бумаги, и вместе с тем, довольно скромное оформление обложки – никаких золотых обрезов, кожи и подобной чепухи, но также ни имени автора, ни названия – все говорило о том, что книга была сделана давно и, скорее всего, для собственного удовольствия.

На форзаце карандашом кто-то аккуратно вывел: «Иногда достаточно просто захотеть и чудо случится».

Майя хмыкнула, решив, что на ее долю чудес хватает даже с излишком. Однако времени у нее, скорее всего, было предостаточно, поэтому она, решившись, наконец, аккуратно раскрыла книгу и погрузилась в чтение.

Где-то далеко за туманом я все-таки существую

Старый город мирно спал в мутновато-серых предрассветных сумерках. Ничто не нарушало тишины. На всем лежала печать покоя. В заброшенных коридорах величественных зданий гулял только ветер. Но даже он не шагал, а скорее осторожно крался, словно боясь кого-нибудь разбудить.

Пустые улицы, по-осеннему мрачные дома, оголенные деревья – все застыло в ожидании чего-то: то ли начала, то ли конца. Казалось, вот-вот из-за горизонта появится солнце и осветит все вокруг, но оно уже очень давно не навещало здешние места, лишь изредка показываясь на самом краю горизонта, чтобы, грустно улыбнувшись, снова скрыться вдали.

Старая сухая листва намокла и бурым ворохом лежала на черном покрывале аллей. Темные деревянные лавки выстроились вдоль дорог. Они словно приглашали отдохнуть несуществующих прохожих. Но, даже если кто-то и мог появиться в этот ранний час на улице, вряд ли он бы захотел остановиться и воспользоваться их гостеприимством – осенний холод надежно укоренился здесь и не собирался уходить.

Но все же и в этой обители безмолвия, можно было натолкнуться на нечто необыкновенное и даже чудесное.

Неизбывный глубокий покой и глухая тишина этих мест иногда беспардонно нарушались резким неожиданным шумом природной стихии: потрескиванием, шорохами и шелестом. И если в помещениях ветер себя сдерживал, то здесь, не стесняясь, проявлял всю имеющуюся у него силу – сухие ветки, листья, мелкие камешки, дорожная пыль дружно кружились по тротуарам в диковинном танце. Они резвым хороводом проносились вдоль улиц, оставляя в округе заметные следы своего пребывания.

Вот и сейчас мокрая листва последовательно разбрасывалась живописными кучками вокруг одинокой скамьи мощными потоками воздуха, захватившего в плен также близлежащие деревья и кусты. Это была безумная, дикая и определенно веселая пляска.

Но вот что-то изменилось. Ветер резко стих, притаился, словно пойманный с поличным расшалившийся ребенок. Ветви деревьев замерли в скрюченных позах, будто напряженно вслушиваясь в установившуюся тишину, ожидая.

Массивная дубовая дверь старинного здания, находящегося в центре улицы, стала медленно и тяжело отворяться. Резкий неприятный скрип разнесся по окрестностям. Ржавые железные петли просели и никак не хотели поддаваться. Но сила, толкавшая изнутри, была им неподвластна. Скоро скрежет прекратился. Дверь наполовину открылась. На косяк легли тонкие длинные пальцы, и на улицу вышел единственный житель старого города.

Он выглядел немного неуместно, даже нелепо среди мрачного величия этого места. Слишком мягкое, доверчивое выражение лица, и несколько рассеянная хаотичность движений резко контрастировала с окружающим его холодным экстерьером улиц и домов.

Вообще-то этого человека с легкостью можно было бы принять как за школьного учителя, так и за вечного студента – плотный коричневый костюм, круглые очки в роговой оправе и широкий шерстяной шарф теплого горчичного цвета. Только ботинки не вписывались в общую картину – слишком большие, поэтому грубые шнурки крест-накрест обвязывали щиколотку, чтобы они не сваливались при ходьбе. Как же они мешали ему, кто бы знал! Но другой обуви у него не было.

Придирчиво осмотрев окрестности, он притворно нахмурился и погрозил кулаком ветру, затаившемуся в деревьях.

– Ты совсем распоясался. Разве не слышал, у нас гости. Гость! – повторил он и сам удивился, как странно и чужеродно прозвучало это слово. Затем замолчал ненадолго, как бы перекатывая, пробуя его на языке, но вскоре снова вернулся к утраченной было теме разговора – разносу. – А ты опять играешься… мусор, пыль, – человек скривился и сделал еще несколько шагов. – Убери все, слышишь? А потом, чтоб я тебя не видел. Как малое дитя, право слово!

Ветер зашумел и осторожно принялся сгонять свои игрушки в одну кучу.

А человек тем временем повернулся и пошел обратно, неуклюже шаркая своими огромными ботинками.

Он был очень взволнован.

«Прошло так много времени! И вот теперь все обязательно изменится, нужно только еще немного подождать. Но что если…»

Внезапно остановившись, он резко развернулся и двинулся в обратную сторону, уже не замечая кружащихся вокруг листьев.

Человек шел вдоль длинных пустых улиц, безразлично оглядывая стройные ряды призрачных от утреннего тумана домов. Сколько раз он проделывал этот маршрут, ожидая чего-то, надеясь; но все оставалось неизменным – молчаливым, чужим, навеки уснувшим.

Через некоторое время он свернул в узкий переулок. В его глубине в отдалении от остальных строений стоял небольшой приземистый домик. Он сильно отличался от соседей: зеленая черепица крыши напоминала о сочной летней траве, строгие кирпичные стены, выкрашенные белой краской, практически светились в утреннем тумане, ярко-желтые занавески на окнах придавали фасаду праздничный вид, а завершала картину необъяснимая, учитывая погоду, теплая атмосфера вокруг. Весь облик его говорил, нет, кричал о том, что дом такой же пришелец здесь, как и стоящий рядом одинокий житель странного города.

Человек замер посреди улицы, невольно поддаваясь гипнотическому воздействию этого места. Оказываясь здесь, он будто переносился далеко-далеко отсюда, туда, куда, по-видимому, никогда не попадет – домой. Там светит солнце, там растут цветы и там его, наверное, уже не ждут.

Когда ему становилось слишком тяжело, он приходил на это место и размышлял. Проходили минуты, иногда часы и постепенно, накопленная горечь уходила, оставляя его пусть и ненадолго в состоянии покоя. Обрести волю он уже не надеялся, привык довольствоваться жалкими крохами, радоваться им. Когда живешь в подобном месте, учишься ценить любое проявление тепла и участия.

Он не переставал счастливо удивляться, как же так получилось, что этот кусочек его утерянного мира переместился сюда вместе с ним и теперь жил здесь своей загадочной жизнью. Правда, радость была бы полной, если бы не одно «но» – дом всегда был закрыт, зайти внутрь оказалось невозможно.

И вот теперь у человека мелькнула слабая искра надежды: может быть, сегодня дом откроет ему свои двери.

Нехотя очнувшись от грез, он подошел к широкой каменной лестнице и неторопливо поднялся по потертым ступенькам. Перед парадной дверью помедлил в нерешительности, потом собрался с духом и зачем-то постучал. Ничего. Тогда, он осторожно, как делал не один раз до этого, повернул ручку. Заперто. Дом по-прежнему не впускал его.