В тот момент я решила, что недельные бинты – малая плата за то, что я ослушалась отчима. Мне не хотелось проверять на себе шутил ли он или собирался наказать меня одним ему ведомым способом.

Между тем время шло. Вдалеке загорелись фонари. Я сидела на земле, поджав под себя ноги. Голоса отчима я не слышала, но и выходить боялась. Лучше я просижу тут всю ночь, а домой вернусь, когда они уже уедут. По моим ощущениям сейчас была полночь, а значит скоро вернется домой мама и бабушка. Они-то точно будут меня искать!

Но минуты проносились прочь, а никто не появлялся. У меня не было часов или телефона. Мама привезла Давиду кнопочный nokia и мне ужасно хотелось такой же, но я тогда промолчала. Да и кто бы меня послушал. Все равно у Илонки тоже не было телефона, а она всегда была единственной с кем я хотела общаться. Хотя сейчас телефон бы мне пригодился.

Солнце село, окончательно забрав с собой не только дневной свет, но и оставшееся тепло. В воздухе зажужжали первые голодные комары. Я хлопнула себя по руке, убив особо наглого, когда услышала голос отчима.

– Мари, я знаю, что ты где-то рядом.

Я молчала. Даже дышать перестала для большей скрытности. Подул ветер и высокие заросли крапивы пошли рябью, отчего я не услышала начало следующей фразы, брошенной мне с правой от меня стороны.

– …. будешь жалеть, дрянная девчонка! Ты ничто! Ты просто ничто, глупая принцесса. Не веришь мне? Я могу доказать, что ты такая же ущербная, как и твой тупой папашка. Выходи! Давай начнем все с начала!

Я закрыла уши руками, но его голос все равно проникал в мою голову, в мой разум. Лился словно вода сквозь пальцы, затягивая меня в такое же черное озеро, какое мне приходилось видеть каждый день. Я не желала понимать его, не хотела думать о том, почему он совершает те или иные вещи. Я хотела домой. Хотела, чтобы мама перестала следовать за ним и превратилась опять в ту женщину, которая проводила со мной все свои отпускные дни. Маму, завязывающую мне голубые банты, маму, помогающую выводить ровную букву “б” в тонкой линейной тетради. Та мама не бросила бы меня наедине с этим монстром, та мама обязательно разбудила бы меня поцелуем и взяла с собой за покупками.

– Твоя мамка мне все рассказала, – словно прочитав мои мысли голос отчима ворвался в мою голову с самыми больными, самыми гадкими фразами. На короткий миг я решила, что этого не может быть. Он не может знать меня настолько хорошо, чтобы обнаружить мое самое больное место, но мужчина беспощадно продолжал. – Твой папашка тот еще остолоп. Слушай, маленькая принцесса, слушай меня внимательно! Идиотка…

Он еще раз ругнулся. И его голос, оттолкнувшись от темной кромки воды разнесся по всему массиву. Каждая ветка травы, каждый куст, каждая ракушка слышали, как моя мать ненавидит меня, как они с отцом планировали сделать аборт, но ничего не вышло. Даже тут, по его мнению, я успела насолить всем. Его голос разрезал мое сердце словно нож, проникал все глубже и глубже, беспощадно откладываясь в памяти навечно.

Я закусила губу. Мне хотелось крикнуть ему в ответ чтобы проваливал, что я не позволю ему глумиться над моим отцом, но так я выдам свое положение. Я не была уверена точно, что он пойдет за мной в траву, но прошло не мало времени, он мог и подготовиться.

Я решила не рисковать.

– Ты знаешь, что твой папашка был алкашом? Не летчиком, не космонавтом, а алкашом? Ему просто было плевать на тебя. Вы с Давидом – мусор. До того момента, когда твоя мамка забеременела тобой, они жили счастливо. Она, твой папашка и Давид, жили себе дружной семьей, но потом…– он затих, словно предвкушая момент, наслаждаясь моей агонией. – Потом родилась ты. И, как всегда, ты все испортила! Ты была ему не нужна! Он променял тебя на пару бутылок водки. Поэтому твоя мамаша постоянно плачет мне в жилетку о том, что из-за тебя ушел ее любимый Виктор!

Я сидела на коленях, зажимая двумя ладошками рот, чтобы не закричать. По моим обожженным щекам текли слезы. Они лились толстыми ручьями не переставая. Сердце так больно стучало в груди о ребра, стараясь накопить достаточное количество крови для того, чтобы излечить раны. Но их было слишком много. Его слова резали меня изнутри, разбивали на мелкие кусочки, разбивали мое сердце. Раны от крапивы перестали казаться важными на фоне того, что творилось сейчас внутри меня.

Мама никогда не говорила о папе. Я знала, что он поступил не очень хорошо, что-то пошло не так – догадывалась об этом. Но я не хотела знать правду, не таким образом. Не была к этому готова.

– Что же ты молчишь, Мария? – продолжал глумиться он. – Где твой острый язычок? Я бы мог найти ему применение. А знаешь, что самое интересное? Думаю, ты помнишь, что у вас с Давидом разные отчества? Так вот…. они жили долго и счастливо…а потом пришел я.

Он громко рассмеялся и что-то упало. Послышался звон стеклянных бутылок и тихие чертыханья.

– Это ты виновата, Мари, ты всем виновата! Это ты так на меня смотришь! Твои огромные голубые глаза зовут меня к тебе, они умоляют меня… Твоя глупая мать забеременела без моего ведома! – вдруг вырвалось из него, словно он не собирался этого говорить, но не мог сдержать слова. – Ты слишком красива для того, чтобы остаться без внимания мужчины, ты такая милая принцесса, упрямая, такая взрослая…

Его голос стих. Мое тело дрожало от приступов истерики, слезы все так и лились. Было даже приятно чувствовать их прохладу на своих обожженных щеках. Все же я сделала правильно, что сбежала от этого монстра. Буду сидеть здесь пока они с мамой не улетят. Хотя, утром скорее всего смогу проникнуть к Илоне.

Это было похоже на план, и я решила придерживаться его.

В тот вечер я более не услышала его голоса. Не увидела его. Я просидела всю ночь в кустах с крапивой не в силах закрыть глаз. Меня более не нервировало черное озеро или орущая выпь. Нет. Я не спала боясь, что он вернется.

Я боялась его слов и того, на что именно они намекали. Мне не совсем был понятен подтекст, но где-то в глубине сознания уже плавала отдаленная догадка. Думать о ней мне не хотелось.

С первыми лучами рассвета я двинулась, не покидая своего укрытия в сторону Илоненого дома. Мне пришлось несколько минут стучать в темное окно ее спальни. Она тихо приоткрыла мне дверь, и мы просочились в ее комнату, где подруга в течении часа мазала различными мазями мои ожоги. Мы не знали какая мазь подойдет мне, и поэтому попробовали почти каждую. Но даже тогда я не плакала. Мои слезы остались там, в высоких кустах крапивы.

Ближе к обеду за мной пришел заспанный Давид и сказал, что мама с отчимом уехали. На мой вопрос, почему они меня не искали, он посмотрел на меня как-то странно и сказал:

– Зачем бы мы тебя искали? Игоряш сказал, что отпустил тебя ночевать к Илоне. Разве это было не так?

Я потупила взор, но возражать не стала. Илона же утвердительно закивала головой. Давид пожал плечами, словно не понимая нас, девчонок и вышел за ограду, дожидаться меня там.

Тем летом я больше не увидела Игоря Николаевича. И следующим тоже. Из-за долгого отсутствия начальство заставило маму работать дольше обычного, чему я была даже рада. Мне не хотелось видеть ее глаза, врущие мне о моем отце. Но больше всего я боялась всего одной фразы: “Игорь – твой отец”.

Тили—тили—тили—бом!

Был у кошки новый дом.

Ставенки резные,

Окна расписные.

А кругом – широкий двор,

С четырех сторон забор.

Мое белое тело контрастировало с грязным серым полотном пола. Я лежала на спине, согнув руки в локтях, прижимая их к груди. Черные спутанные волосы разметались по глади пола. Пустой взгляд был устремлен вверх, на такой же грязно-серый потолок. Судно качало на волнах. Каждое движение отзывалось волнением у меня внутри. Я представляла как вместе с судном движутся органы внутри моего тела.

– Тили—тили—тили—бом! Был у кошки новый дом…. – Я начала тихо петь.