— Живой. Шура, Слава, на вас зачистка всего периметра. Вадик…

— Щенки, — хрипло выплюнул Сережа, понемногу опуская пистолет.

— …что с лисятами? Нашел их?

— Ебаный ты сукин сын, Волков, а…

— Вад.

— Нашел, нашел. Четыре штуки, такие хорошенькие, я не мо… ай! Оно меня цапнуло!

Олег кивнул Сереже, и тот, выдохнув, опустил пистолет. Взгляд у него вдруг стал растерянный-растерянный, он непонимающе моргнул, облизнул губы, сказал:

— О-олег? — но времени разбираться не было. Олег забрал пистолет из его ослабевших пальцев, отстегнул ноги, помог спуститься с кресла и подтолкнул к двери. Обернулся сам, выходя: Рубинштейн был уже мертв, его распахнутые глаза с ужасом смотрели в потолок.

Им повезло не встретить никого по дороге: в лаборатории и так было немного народу, а тут еще и Шура со Славой постарались.

— Как дела? — уточнил Олег, когда они с Сережей поравнялись с пустым постом охраны.

— Подходим к западному крылу, — отчитался Шура, — еще трое обезврежено, включая секьюрити Айболита. Тут что-то скучновато.

Олег, не удержавшись, чуть нервно рассмеялся.

— Надо было тебе идти со мной. Вад, ты где?

— На пути к вам.

Они встретились у самого центрального входа. Вадик вырулил из-за угла, Сережа, до того молча следовавший за Олегом, затормозил, увидев незнакомца, и Олег рефлекторно закрыл его от Вадика собой. Просто на всякий случай — нервы все еще были напряжены как канат, тело думало и действовало вперед мозга.

У Вадика были в мясо исцарапаны и искусаны руки, но морда была довольная. Он держал в охапке четырех извивающихся, испуганно пищащих лисят. Сережа за спиной гортанно зарычал, ломанулся было вперед, но Олег не пустил, перекрыв дорогу плечом.

— Свои, — сказал он чуть резче, чем нужно, как приказ отдал. Выйти из командирского модуса было не так-то просто.

Вадик сгрузил брыкающих лисят ему на руки и мужественно не пошутил ни единой шутки. Никаких тебе “можно мне одного?” Олег видел, насколько тяжело это ему далось. Лисята все еще ворочались и царапались, до смерти перепуганные такими приключениями, но, кажется, унюхав родной запах, понемногу успокаивались.

— Тш-ш, — прошептал Олег, чувствуя, как его тоже отпускает.

Он обернулся и лоб в лоб столкнулся взглядами с Сережей.

Сережу трясло.

У Сережи были прижаты к голове уши, а в испуганных голубых глазах стояли слезы. Он смотрел то на лисят, то на лицо Олега, как будто даже сейчас, уже у выхода из проклятой лаборатории, ждал какого-то подвоха.

Видимо, накрыло с оттяжечкой. Чуть-чуть не дотерпел до дома.

— Четыре, — упавшим голосом прошептал Сережа. — Их четыре. Должно быть… — его затрясло сильнее. — Д-должно быть пять!

— Пятый дома. Они его потеряли по дороге. Я нашел в лесу. Удержишь?

Сережа судорожно закивал, сложил руки колыбелью, и Олег очень осторожно передал ему лисят. Сережа прижал их к себе, заголосивших уже радостно, потом поднял взгляд. Его покачнуло вперед, и он упал лбом Олегу в плечо. Олег тут же обнял его за плечи, притягивая в бережные объятия.

Господи, подумал он.

Все позади.

Сережа в безопасности. Лисята в безопасности.

— Я это, ребят, — откуда-то сзади неловко прокашлялся Вадик, — пойду, наверное. Можно?

Олег, не удержавшись, хрипло рассмеялся Сереже в макушку.

========== Глава седьмая, о самых вкусных блинах и первой не первой встрече ==========

Сереже звонко — и мокро, фу — чихнули прямо лицо. Шумно понюхали у самой переносицы, так близко, что стало холодно от точечного прикосновения крохотного влажного носа и щекотно от мазнувших по коже усов. А потом лизнули в щеку. Сережа фыркнул и попытался увернуться, но не тут-то было. На щеку для надежности поставили лапу и снова проехались длинным мазком шершавого языка, чьи-то зубы сомкнулись на самой нежной, верхней, части лисьего уха, и Сережа почувствовал, как его неумолимо тянет из сна в реальность.

Т у д а, в реальность, не хотелось. Сережа знал, что проснуться значило снова оказаться на кафельном полу крохотной комнатки, в которой он, даже будучи в звериной форме, едва мог повернуться, что уж говорить о форме человечьей. В предыдущий раз в его камере хотя бы был матрас, в этот, видимо, в наказание за побег, не было ничего, кроме унитаза в самом углу и крохотной щелки в двери, сквозь которую просовывали еду и сквозь которую он то и дело чувствовал неприятные липкие взгляды своих соглядатаев.

Сейчас ему было мягко, тепло и уютно. Сейчас лисята были рядом с ним, а не отняты и заперты черт знает где.

— Ваф, — возмущенно сказали над ухом. Сережа узнал Давида и сонно улыбнулся, глубже зарываясь под одеяло, которое тут же начали копать, чтобы добраться до лица. — Ваф!

Снова кусили за ухо. Только теперь еще и больно потянули в сторону. Кто-то из лисят — кажется, аж двое — умудрились проникнуть под одеяло со стороны ног и теперь там возились. Сережа уже принял мученическое решение продирать глаза, но, похоже, делал это слишком медленно, потому что его решили поторопить.

Укусом прямо в ступню.

— Ай-й, — прошипел он, рефлекторно дернув ногой, и распахнул глаза. Из-под одеяла раздалось азартное рычание. — А ну цыц там.

Обзор закрывала чуть в расфокусе мордочка Давида. Сережа выпростал руку и осторожно его отодвинул.

Он и в самом деле спал не на голом полу, а в кровати, под тяжелым пуховым одеялом. И находился не в крошечной камере, а в спальне Олега. Сережа облизнул пересохшие губы и проморгался. На мгновение мелькнула мысль, что все — листовка в кармане кожанки, дикая охота, снова лаборатория — ему просто приснилось, но он тут же ее отмел. Потому что да, у него определенно были губы. И руки. И волосы лезли в лицо. Единственное, что…

Он сел и откинул одеяло. Так и есть, Вена и Мона радостно жевали его хвост. Пойманные с поличным, они тут же бросились врассыпную, были схвачены и радостно запищали, когда Сережа уложил их на спинки и принялся рассеянно почесывать животы. Остальные лисята тут же ломанулись под руку, пришлось ловить и чесать уже их, и через какое-то время Сережа понял, что у него ломит щеки от широченной улыбки.

Лисята были в порядке.

Лисята были с ним.

Лисята, скорее всего, по причине маленькости даже не поняли, что произошло.

Как будто ты сам понял, сонно проворчал внутренний голос, и Сережа подозрительно замер. Странное было ощущение. Он не мог точно сформулировать, что, но что-то его задело в самом факте присутствия внутреннего голоса. Раньше не задевало, а теперь…

Сережа насухую сглотнул, проехался взглядом по комнате и чуть не застонал — хотя в его случае получился бы разве что хрип — от счастья: на прикроватной тумбочке стоял и так и манил стакан с водой. Сережа схватил его и жадно ополовинил буквально в пару глотков. На мгновение зажмурился от восторга и длинно выдохнул.

Потом вдохнул.

И выдохнул снова.

В порядке и безопасности были не только лисята. Он — тоже.

Помимо стакана на прикроватной тумбочке обнаружилась небольшая стопка одежды: теплые носки, мягкие спортивные штаны и футболка. С Арией. Сережа не удержался и тихо прыснул себе под нос. Он по-прежнему был в дурацкой больничной рубахе, снять ее и надеть нормальные человеческие вещи было одно удовольствие. Он и не помнил, когда в последний раз был настолько одет — побег в расчет было решено не брать. Сережа аккуратно, разгладив каждую складочку, сложил рубаху на коленях. Теперь, когда лисята были пересчитаны, он убедился, что они целы и невредимы, осмотрелся и переоделся, его взгляд все чаще возвращался к двери на кухню. Она была плотно прикрыта, но, если прислушаться, можно было разобрать доносящиеся из-за нее звуки: стук, тихое лязганье и говор, периодически прерываемый ситкомовским смехом.

Там был Олег, и по-хорошему к нему надо было выйти, вот только Сережа понятия не имел, как себя вести и что говорить.

Спасибо?

Как ты меня нашел?

Откуда у тебя в кармане была та листовка? Ты передумал? Был вариант раздеться обратно, обратиться в лиса и поскрестись в дверь, а там попросить почесушек и сделать вид, что ничего не было, но он отдавал малодушием. Да и Сережа будет выглядеть откровенно жалким и отчаявшимся.