А вот и срочный вызов.
Олег облизнулся и, стоило шагам чуть утихнуть, выскользнул обратно в коридор. Он как раз успел увидеть краем глаза, как двое одетых в распахнутые белые халаты людей скрылись за поворотом налево. Двинулся следом, боком и держа пистолет наготове. Осторожно, но быстро. Когда он завернул за угол, санитаров, а это, скорее всего, были именно они, видно не было. Зато в напротив обнаружилась дверь с табличкой “1”. Запертая.
— Ребят, — позвал Вадик, — у них тут лев есть. Охуеть. Запрашиваю разрешение на вызов подмоги. Без спецтехники не вывезем.
— Добро, — отозвался Олег, приближаясь к следующей двери.
Вторая смотровая была открыта, но пустая, как и операционная. Она была совсем небольшая, метров пятнадцать, и напоминала кабинет какого-нибудь сраного маньяка из трешевого ужастика: самой примечательной ее деталью было огромное кресло, чем-то напоминающее гинекологическое, только со свисающими с поручней и поножей кожаными ремнями.
Быстро пошарив по углам пистолетом, Олег уже собирался осторожно прикрыть за собой дверь, как совсем близко сначала раздался предупреждающий животный рык, потом грохот, а сразу за ним — отборный мат. Олег выскочил из кабинета и прижался спиной к стене. Соседняя дверь была приоткрыта, за ней глухо переговаривались.
— Твою мать, — сказал мужской голос, — он мне всю руку исполосовал. Так бы и…
— Эй, — предостерегающе окликнул его другой, — полегче.
Очень осторожно Олег просунул носок ботинка в щель, пинком распахнул дверь и рывком выбросил себя в проем, поднимая ствол. Эта смотровая была точной копией предыдущей, только здесь кресло не пустовало. Сережа — а это был именно он, хотя на парня с той фотки с объявления он не походил ничем, кроме ярко-рыжих, огненных на фоне окружающей больничной белизны волос — был распят и крепко в нем зафиксирован. Один из санитаров стоял спиной к Олегу и вплотную к креслу. Другой находился у дешевого дспшного стола, похожего на учительский. Он первый заметил Олега и первый же получил аккуратную дымящуюся дырку промеж глаз. Второй обернулся на звук рухнувшего тела, на лице его отпечаталось сначала непонимание, потом паника. Он поднял трясущиеся руки, открыл было рот, но Олег не стал дожидаться просьб о помиловании и снова выстрелил. Тело осело рядом с креслом почти бесшумно, и Олег поднял взгляд на Сережу.
Уши у того, почему-то лисьи, а не человеческие, были прижаты к голове, а верхняя губа поднята в оскале. Он был одет в медицинскую сорочку, и все это вместе — сорочка, кресло, ремни — смотрелось настолько дико, что Олег на секунду засомневался в реальности происходящего.
— Привет, — совершенно идиотски сказал он и, спохватившись, опустил пистолет и перешагнул через труп.
Сережа молчал, только следил за каждым его движением. Олег едва успел расстегнуть ремень на одном его запястье, как Сережин взгляд метнулся ему за спину, к двери. Олег услышал грузные неторопливые шаги всего на пару секунд позже него, резво обернулся и встал так, чтобы наполовину закрыть кресло собой.
— Надеюсь, Сережа, вы понимаете, что сами выну… — начал было Рубинштейн, войдя в смотровую, но замолк прямо посреди лениво растянутой “у”. Смотреть, как с его толстого, маслянистого от пота лица, вытянувшегося от изумления и страха, стекает самодовольная улыбочка, было одно удовольствие. На левой щеке у него красовались четыре еще кровящие полосы. Олег не сомневался, что если посмотрит сейчас на Сережину руку, то обнаружит у него под ногтями темно-красную каемку. Это объясняло и срочный вызов санитаров, и отсутствие самого Рубинштейна в кабинете. И шприц с прозрачной маслянистой жидкостью непонятного происхождения у него в руке.
Проследив его взгляд, Рубинштейн чуть поднял шприц, как будто показывая, что это его единственное оружие, и сделал крохотный шаг в сторону стола. Олег тут же подвинул дуло пистолета.
— Я просто положу, ладно? — сказал Рубинштейн на удивление ровным тоном. Кем там он работал до того, как подался в работорговлю? Психиатром для маньяков? Неудивительно, что умел держать лицо в самых патовых ситуациях. Интересно, до всего здесь происходящего он сам додумался или подслушал на одном из сеансов?
Сраный ублюдок, возведший ксенофобию в ее абсолют.
Олег рвано кивнул, и Рубинштейн очень медленно опустил шприц на стол. Сзади было подозрительно тихо, но оборачиваться Олег не стал из соображений безопасности. Пальцы Рубинштейна невзначай соскользнули со шприца на столешницу, поползли к ее краю.
— Сигнал тревоги из третьей смотровой, — сказал Слава прямо Олегу в ухо, — не по радиосвязи, я перехватил, но на всякий случай отправляю Шуру поближе к тебе.
Олег почувствовал, как губы медленно, сами собой, разъехались в широкую улыбку. Рубинштейн побледнел и отступил ближе к стене. На висках у него выступил крупными каплями пот. Сережа тоже уловил изменение, возможно, услышал участившееся сердцебиение, и зарычал — тихо, низко и очень зло. Олег непроизвольно сглотнул, чувствуя, как волосы на загривке встали дыбом. Это было приятное ощущение. Спиной он почувствовал какое-то движение, но какое именно, сказать не мог.
— П-послушайте… — прошептал Рубинштейн побелевшими трясущимися губами. От его уверенности не осталось и следа. Олег знал, что он видит сейчас перед собой: два совершенно одинаковых, звериных оскала на человеческих лицах. Убивать Рубинштейна он не планировал, гораздо полезнее было забрать его живым и поболтать по душам, но как же было приятно было смотреть, как он дрожит и отирает потные ладони о штаны. — Послушайте меня, это наука, а наука всегда требует… Требует особого подхода. Вы должны понимать, вы ведь человек, разумное существо, в отличие от… — Рубинштейн запнулся, судорожно сглотнул.
А дальше одна за другой, почти как автоматной очередью, произошло сразу несколько вещей. Глаза Рубинштейна вдруг полезли из орбит, он вжался спиной в стену и начал хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Олег понял, в чем дело, уже в следующую секунду: за спиной снова дернулись, Сережа рывком подался вперед на кресле и — ухватился за рукоять еще одного Олегова пистолета, закрепленного в бедренной кобуре. Это только в кино у героев были бесконечные патроны. В реальной жизни приходилось таскать запаску, а лучше две, на себе.
Выстрел, не скраденный глушилкой, грянул над самым ухом. У Рубинштейна на белоснежной рубашке в районе живота выросло кровавое пятно. Еще живой, он начал сползать по стене, но прежде, чем он рухнул на пол, Сережа выстрелил еще четыре раза. Последняя пуля уже не попала в цель — оставила дырку в стене.
Олег стоял, не в силах пошевелиться, и смотрел, как Рубинштейн трясется и захлебывается собственной кровью. Жалко его не было. Было как на американских горках во время мертвой петли: мир вдруг перевернулся с ног на голову, пока ты сидишь, пристегнутый, и ни черта не можешь контролировать. За спиной требовательно зарычали, и Олег, пересилив себя, очень медленно повернулся и поднял руки, уже зная, что увидит.
Ноги Сережи все еще были зафиксированы ремнями, но с освобожденной Олегом одной рукой он смог вызволить вторую сам и теперь держал ими обеими пистолет, направленный Олегу в лицо. Глаза у него были такие дикие, такие нечеловечески злые, каких Олег никогда не видел у него в животной форме.
— Я за тобой, — тихо сказал Олег и разжал ладонь, позволив пистолету болтаться на указательном пальце.
Сережа снова зарычал.
— Олег! — гаркнул в ухо Слава, — это у вас стрельба? Какого хера? Олег? Ответь!
Олег сглотнул и, не отводя взгляда от Сережи, повторил:
— Я пришел за тобой. И нам надо идти. Сейчас сюда сбежится на шум весь оставшийся персонал. Пожалуйста. Сережа.
Он впервые произнес это имя вслух, пусть и в таких странных обстоятельствах, и в Сережиных глазах мелькнуло сомнение. Пистолет в его руках дрогнул. Олег мог бы его выбить, но не стал.
— Твою мать, Волков, — теперь Вадик. — Ты там живой?
Медленно, чтобы Сережа видел, Олег поднес пальцы к гарнитуре и включил микрофон.
