Он был Сережей.
Поднимайся, велел голос. Вот вообще не время для твоего экзистенциального слезливого тупняка.
ПОДНИМАЙСЯ, МАТЬ ТВОЮ, взвизгнул он, когда Сережа так и остался сидеть, держа подставившую под почесушки животик Юди на коленях, ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ ЧТОБЫ И ТЕБЯ, И ТВОИХ КРЫСЯТ ВЕРНУЛИ В СРАНУЮ ЛАБОРАТОРИЮ В СРАНЫЕ КЛЕТКИ.
Куда, по-твоему, съебался твой обожаемый Олег, а? От кого он так ждал смску, имея на руках волшебный номер телефона и обещание награды? Может, хочешь его дождаться и расспросить об этом лично?
Уверен, у тебя выдастся минутка, пока люди Рубинштейна будут ходить по дому и собирать твой брыкающийся визжащий выводок в мешок.
Картинка перед глазами нарисовалась такая четкая и яркая, что Сережа почувствовал, как глотку щекочет зарождающийся внутри рык — почти такой же громкий и угрожающий, на какой он был способен в звериной форме. Уши, которые он снова не убрал, прижались к голове, а верхняя губа поднялась, обнажая клыки.
Сережа сам не понял, как уже в следующую секунду его сдуло с дивана. Небрежно скинутая между подушек Юди обиженно пискнула, но он не обратил на это внимания. Он все еще был в себе, полностью осознавал происходящее, но как будто наблюдал за ним со стороны, не принимая активного участия. Мозг, отработавший последние несколько минут вхолостую, без возможности зацепиться за хоть насколько-нибудь связную мысль, наконец нашел крючок — беги, шепнул внутренний голос, и Сережу затрясло от мерзкого липкого ощущения дежавю — тяжело, как огроменный, тянущий за собой целый состав паровоз, затормозил, а, полностью остановившись, снова натужно потянулся вперед. Только теперь колеса молотили не впустую. Теперь на каждый проворот внутренний голос отдавал приказы: спальня, шкаф, оденься, но только нормально. Лисой ты их далеко не уведешь, придется идти так и нести.
Футболка, сверху свитер, белье, джинсы надо потуже затянуть ремнем и разок подвернуть, чтобы не мешались при ходьбе. Носки, лучше две, нет, три пары: у Олега нога на несколько размеров больше, к тому же он ушел в ботинках, остались только кроссовки и местные галоши, а тебе идти много часов по промерзшей земле. Хорошо, что сейчас середина ноября, а не декабря или января — температура по ночам уже опускается ниже нуля, иногда опускается о щ у т и м о ниже, но хотя бы не держится в таком виде неделями напролет. И хорошо, что лисята успели отлинять — хоть Олег и ворчал как не в себя, собирая по дому серо-рыжие клочья — и обзавестись густой теплой шерсткой. Но этого все равно недостаточно, и…
Голос продолжал говорить, и говорить, и говорить, Сережа уже давно не различал отдельных слов, только череду связанных друг с другом образов, но точно знал, что и в какой последовательности делать. Они с голосом впервые были настолько едины и согласны. Сережа сходил в гостиную, взял с дивана подушку и плед и по возвращению обратно в спальню уложил подушку на дно коробки. Увязавшаяся за ним хвостом Вена поставила на нее передние лапки и, любопытно шевеля носом, заглянула внутрь. Обычно лисятам хватало и подстилки, но это пока коробка стояла в теплом доме на деревянном полу, а не в лесу на земле.
— Уф? — неуверенно спросила Вена и махнула хвостом из стороны в сторону, запрокинув мордочку и глядя на Сережу. Казалось, она чувствовала его тревогу, потому как прижимала крохотные уши к макушке и была напряжена.
— Да, — подтвердил Сережа и почесал ей бочок, — поедешь кататься.
Он подхватил Вену под лапки и опустил на подушку. Потом собрал по дому всех остальных лисят и сгрузил к ней. Это оказалось ошибкой. Подушка сыграла с ним злую шутку: помимо того, что она была хорошей теплой лежанкой, она еще и приближала лисят к краю коробки. Настроение Вены и Сережи моментально передалось им всем, как будто они были соседними лампочками на новогодней гирлянде, и вот на Сережу уже смотрело пять пар ничего не понимающих, но встревоженных глаз. Сережа их понимал: когда Олег уходил, у них наступало время игр, почесушек и чтения, а никак не тихий час. Лисята попискивали, вставали на задние лапки, передними упираясь в картонный край, падали, вытесненные более настырными сиблингами, и поднимались снова.
Нет времени с ними возиться, заметил внутренний голос, но Сережа все же запустил руку в пушистую кучу-малу, пытаясь хоть немного ее утихомирить.
Дальше по плану стояло собраться самому. Когда лисята более-менее успокоились, Сережа вернулся к шкафу и вытащил с верхней полки небольшой Олегов рюкзак. Туда отправились еще несколько пар носков на случай промокших ног, футболка — под руку попалась Ария, но Сережа сердито затолкал ее обратно и взял другую, тоже черную и со смутно знакомым названием какой-то музыкальной группы — два лотка с куриным филе из морозилки, тщательно упакованные в полиэтиленовый пакет, чтобы не протекли, и кредитка Олега в маленький кармашек сбоку. Пользоваться ей было небезопасно, могли отследить, но если всего пару раз, а потом выкинуть, то должно прокатить. Идти в цивилизацию вообще было небезопасно, откуда-то же появилась у Олега эта проклятая листовка, придется прятать волосы, слишком приметные, и лисят, тоже слишком…
Не сейчас, вклинился внутренний голос, но куда нежнее и вкрадчивее, чем обычно, и Сережа только заметил, что у него снова сбилось дыхание и задрожали пальцы, сейчас на это нет ресурса. Будем решать проблемы по мере их поступления, окей?
Сережа торопливо кивнул сам себе и потянул за собачку молнии, закрывая рюкзак. Ноутбук у Олега был слишком большой, чтобы в нем поместиться, а нести его отдельно… нет.
Не получится.
Молния вжикнула как-то слишком громко и резко, будто отрезая небольшой, но значимый пласт жизни. Сережа перевел дух, глянул на кухонные часы и с удивлением обнаружил, что с того момента, как он нашел у Олега в кармане листовку с собственным изображением, прошло всего пятнадцать минут. Так странно, подумал он, сборы, казалось, заняли целую вечность, но нет. Каких-то четверть часа, чтобы даже не собрать всю свою жизнь в один рюкзак, а одолжить и упаковать кусочек чужой.
Шевелись, велел внутренний голос и подтолкнул Сережу к вешалке. Олегова кожанка, легко застегнувшаяся поверх толстого свитера, Олеговы кроссовки, оказавшиеся не такими уж и большими, если надеть их на три пары носков. Олегова дурацкая шапка, чтобы спрятать рыжие волосы. Потом накинуть рюкзак, вернуться в спальню, вернуть в коробку удравших Юди и Давида, накрыть всех пледом, поднять коробку на руки и…
Взгляд вскользь прошелся по комнате, застопорился на кровати. Сережа мотнул головой и отступил к двери: нет.
Да, тут же возразил внутренний голос, еще как ДА. Лишним точно не будет.
Поставив коробку с лисятами на самый край кровати, Сережа обошел ее, приподнял матрас и уставился на лежащий на фанерной раме пистолет. Он был все такой же холодный и тяжелый и все так же непривычно, инородно лежал в руке. Сережа взвесил его в ладони и уже почти решился вернуть на место, но голос не позволил. Тело снова зажило своей жизнью: ноги выпрямились, руки заткнули ствол за пояс джинсов. Металл неприятно студил кожу.
Из коробки нетерпеливо пискунули, и Сережа, опомнившись, зачем-то разгладил складки на покрывале, подхватил лисят и направился сначала к двери в кухню-гостиную, а потом к выходу. На секунду, стоило пальцам коснуться дверной ручки, его вдруг захватил страх, что Олег, никогда не запиравший дверь перед уходом, сегодня это все же сделал, просто Сережа не услышал поворота ключа. Что придется бить окна, а часть Сережи не хотела доставлять Олегу слишком уж сильных неудобств, хватит с него украденной кредитки и вещей и…
Ручка под давлением мягко опустилась вниз. Было не заперто. Перехватив коробку с лисятами поудобнее, Сережа толкнул дверь плечом и оказался на улице.
***
Идти было тяжело. Сережа понял это сразу, но мужественно выдержал сначала полчаса дороги, потом час, потом полтора. Совсем как три месяца назад: шаг, шаг, еще шаг. Главное не останавливаться. Внутренний голос, который, едва они вышли, начал подзуживать, подталкивать и давить на чувство ответственности и совесть, быстро сдулся и затих. Он не был голосом в прямом и полном смысле этого слова, ему не нужен был воздух, чтобы складывать звуки в слова, а те — в предложения, и все же, когда Сереже перестало хватать дыхания, голос шустро испарился, как не бывало, и оставил Сережу во главе стола. Это оказалось… странно. Они были заодно — настолько заодно, что в какой-то момент будто бы слились, став одним целым, и думать об этом спустя время было ужасно неуютно — всего ничего. Чуть больше четверти часа с учетом всех несостоявшихся истерик, сборов и побега, а теперь Сереже было непривычно ощущать себя самостоятельной, ни от кого не зависящей единицей. Поначалу это было очень сильное, очень неприятное чувство, но постепенно оно сходило на нет, выветривалось из сознания, и на его место приходили другие, более важные вещи.
