— Мне надо отъехать по делам, — мягко предупредил Олег.

Сережа продолжал смотреть на него, как завороженный, и, если бы Олег не прервал зрительный контакт первым, наверное, просидел бы так до самого вечера. Странное было чувство. Но связующая ниточка лопнула, стало пусто и неуютно, и Сережа смущенно фыркнул и отвернул морду, старательно отгоняя неприятное ощущение прочь.

— Ненадолго, — пояснил Олег, по-своему истолковав его реакцию. И зачем-то добавил еще: — Обещаю.

Собрался он за считанные минуты. Сгрузил грязные чашку и тарелку, хотя обычно педантично мыл посуду сразу после еды, в раковину, скрылся ненадолго в спальне и вот уже стоял в прихожей, натягивая ботинки. Больше взгляд он не поднимал, стал каким-то резким в движениях, и у Сережи непроизвольно прижались к голове уши.

Параноик, припечатал внутренний голос, а потом добавил, издеваясь: или нет? Кто знает.

Олег тем временем потянулся к своей излюбленной кожанке, но на полпути передумал и вместо нее схватил куртку потеплее: ночью здорово подморозило. Утром, на пару минут выскочив за дровами для печи, он вернулся с улицы раскрасневшийся и стучащий зубами. Куртка была старая, потертая и с облезшим искусственным мехом на воротнике. Сережа не удивился бы, если бы узнал, что Олег нашел ее в здешнем сарае или на чердаке — такие вещи обычно и свозят на дачу, потому что выйти в люди уже стыдно, а выкинуть жалко. Вжикнула молния. Тут же разошлась внизу, и Олегу пришлось, явно нервничая, мелкими рывками дергать ее обратно. Он в итоге так и оставил куртку незастегнутой, взял со стола телефон и двинулся к выходу.

Изнутри грызло нехорошее предчувствие, и Сережа не был уверен, что дело снова в голосе: ощущение было… масштабнее. Как когда тебе резко становится неуютно в окружающем пространстве и даже собственном теле, ты никак не можешь понять, почему так, и от этого становится еще неуютнее. Не удержавшись, Сережа тявкнул. Получилось как-то несерьезно, у Юди выходило почти так же, когда она разыгрывалась или сердилась на кого-то из братьев или сестер, но Олег оглянулся в дверях и снова поймал Сережин взгляд. Повторил:

— Я скоро, — и был таков.

Стоило двери за ним захлопнуться, как Сережа бесцеремонно запрыгнул на стол и прилип к окну. Олег за стеклом торопливо счистил с лобового стекла тонкую корочку льда, сел в машину, прогрел ее и начал сдавать задом. Потом развернулся и, переваливаясь на кочках, покатил по уходящей в лес проселочной дороге. Сережа смотрел ему вслед, пока машина не скрылась среди деревьев и не стих рев мотора, после чего спрыгнул со стола на стул, а оттуда на пол.

Лисята тут же навалились на него соскучившейся гурьбой, заверещали, закусали и затягали во все стороны. Сережа позволил и только изредка огрызался, когда Давид или Вена, самые крупные из помета, не заигрывались и не начинали делать больно ему или своим сиблингам. Настроение было ни к черту. Сережа все думал о несчастной смске, стремительных сборах Олега и пока еще полном холодильнике, и…

Сережа поднял морду, застигнутый врасплох внезапным предположением. Стряхнув с себя щенят, он аккуратно обратился, добрался до спальни, сунул руку под матрас и облегченно выдохнул: пистолет был на месте. Если Олег не взял его с собой, значит, дело не так уж и плохо?

Да и с чего ему вообще брать с собой пистолет, и почему дело обязательно должно быть плохо?

Нервозность после этой находки чуть отступила, но не ушла совсем. Сережа попытался залипнуть, устроившись в куче лисят, в лэптоп, но каждый абзац очередного янг-эдалта — у Олега была потрясающе разнообразная коллекция фильмов и статей, а вот книги через одну были либо Гарри Поттером и его производными, либо сопливой фентезийной бульварщиной — приходилось перечитывать по три раза, да и тогда половина смысла ускользала прямо из-под носа. Промучившись с полчаса, Сережа рассерженно захлопнул ноут. С тоской посмотрел на привычно расположившуюся на сушилке турку, решил, что оно того не стоит, навернул пару нервных кругов по кухне, пошарил по ней глазами и на втором заходе вдруг застопорился, напоровшись взглядом на по-прежнему висящую на крючке у двери Олегову кожанку.

Что Олег курит, Сережа знал давно и не слишком возражал: дымил тот редко, скорее для удовольствия, чем из острой нужды по часам закидываться никотином, всегда на улице, а сигаретный запах, смешанный с ароматом мыла и лосьона после бритья, Сереже даже нравился. Он и сам периодически покуривал в универе, когда ждал тот самый вечно опаздывающий трамвай или пытался социализироваться в компании таких же гиков на переменах между парами. Его не любили за самовлюбленность и бесконечные, дающиеся без особого труда, пятерки, так что сигареты не особенно спасали.

Теперь Сережа смотрел на выглядывающий из кармана уголок пачки и мысленно скрещивал пальцы, чтобы в ней оставалось хотя бы четыре сигареты. Тогда одна стащенная точно останется незамеченной. Поднявшись с пола, он подошел к вешалке в импровизированной зоне прихожей и запустил руку Олегу в карман.

Помимо сигаретной пачки там обнаружились пара смятых чеков, зажигалка, банковская карточка, три рублевых монетки и аккуратно сложенный лист бумаги. Сережа сгрузил все эти сокровища на обувную тумбу под вешалкой и, затаив дыхание, открыл пачку. Бинго: она была почти полная, не хватало буквально пары сигарет. Сережа вытащил одну и сунул между губ. Пачку он вернул Олегу в карман, туда же отправил монетки и чеки, на которые мельком глянул: ничего интересного, Сережа уже видел их, только в продуктовом эквиваленте. Перекатив незажженную сигарету из одного угла рта в другой, он взял в руки листок, из чистого любопытства развернул -

И замер.

И весь мир замер.

Вау, сказал внутренний голос.

И еще сказал: ПИЗДЕЦ.

========== Глава пятая, часть вторая, Об оправданной тревожности (уже почти нет) и последствиях неправильных решений (в большей степени) ==========

Когда много позже Сережа будет пытаться посекундно вспомнить и проанализировать, что тогда произошло, он запишет этот раз в редкий ряд таких же необъяснимых случаев, когда он целиком и полностью утрачивал контроль над собственным телом, и почти утрачивал — над разумом. Когда внутренний голос переставал быть просто голосом и становился Голосом, Который Отдает Приказы, не подлежащие обжалованию и обязательные к выполнению.

Когда ярость, страх, обида становятся настолько сильны и всеобъемлющи, что проще отпустить руль, выйти из машины и пересесть на пассажирское.

— Нет, — сказал Сережа, держа в руках объявление о розыске. Он не был уверен, произнес он это вслух или про себя.

Этого не могло быть.

Олег не такой.

Это просто совпадение.

В голове было тихо-тихо, до неприятного назойливого звона в ушах. Голос после вынесенного вердикта “пиздец” молчал. У Сережи тряслись руки. Сглотнув, он, как мог аккуратно, сложил листок по намеченным линиям сгиба и попытался вернуть Олегу в карман. Не получилось ни с первой, ни со второй попытки, и тогда Сережа просто положил его на тумбу, прошел вглубь комнаты и сел на диван. О его голень тут же оперлась передними лапками Юди, и Сережа бездумно подхватил ее под животик и забрал, довольно урчащую, себе на колени.

Тогда-то голос и отмер.

Ты не можешь найти подвох, припомнил он Сереже его же слова, если не знаешь, что подвох есть.

Теперь Сережа знал, что подвох есть, и знал, где искать, и все странности последних дней — то, насколько Олег задержался из магазина, как вел себя потом, как смотрел — вдруг сложилось в идеально понятную картинку. Лапа, вдруг вспомнил он. Олег не дал никакой распространенной команды, не сделал никакого приглашающего жеста навстречу, он просто сказал “давай посмотрю”, настолько ровно, что отреагировать на это можно было только в одном-единственном случае.

Если ты понимаешь человеческую речь.

Тупая, тупая, тупая лисица, голос проговорил это злым свистящим шепотом, но прозвучал почему-то гораздо громче обычного. Он весь как будто рос и ширился у Сережи внутри, заполнял собой пустоты, вытеснял все, что было до него. Он переставал быть просто голосом, а был теперь гигантским черным комком из обиды, разочарования и жрущего живьем страха.