Сережа снова тявкнул, на этот раз согласно: такой план ему определенно нравился.
Очень, очень нравился.
***
Уже через неделю жизни с Олегом под одной крышей Сережа определил для себя третье Самое Большое Разочарование Оборотнической Жизни: лисята ему больше не принадлежали. Отныне они принадлежали Олегу и только Олегу — даже Мона: они ходили за ним по пятам, заглядывали в рот и ели с рук, чтобы потом упасть на спинку набитыми животами кверху, растопырить лапы и начать клянчить почесушки. Почесушки почти всегда выдавались незамедлительно, всем поровну — может, только самый ласковый и настырный Давид получал их самую чуточку больше; он моментально стал Олеговым любимицем и пока уверенно держался на этой позиции — и лисята наглели не по дням, а по часам. Сережа немного ревновал — на самом деле ревновал страшно, отчаянно, просто с трудом это признавал — но была одна вещь, которая несколько мирила его с происходящим: это было взаимно.
Олег отныне тоже целиком и полностью принадлежал лисятам.
На второй день их соседства — Сереже так и не указали на дверь, только время от времени тактично предлагали выгулять себя и свое потомство, и он решительно остался в тепле и сытости — он проснулся от возмущенного оклика из соседней комнаты. Сразу за окликом последовал писк и скрежет (с пробуксовкой) крохотных коготков по деревянному полу.
Самое интересное моментально очухавшийся от сна Сережа пропустил, зато застал Олега держащимся за челюсть и с визгами улепетывающую от него Юди. Увиденная картина Сереже не понравилась. Он сразу припал на передние лапы, уже чувствуя зарождающийся где-то в груди возмущенный рык, но тут Олег отнял руку от лица. На подбородке у него обнаружилась неаккуратная плешь размером с двухрублевую монету, и все разом встало на свои места.
— Маленькая пушистая зараза, — беззлобно буркнул Олег, ощупывая пострадавшее место. Сережа не мог с ним согласиться и оскорбленно фыркнул: ему тоже Олегова борода была не слишком по душе.
Потом Сережа ловил Юди под всеми стульями и столом, хватал за шкирку и нес к Олегу, чтобы тот забрал у нее из пасти приличный такой клок своей бороды. С выдранным куском она уже не казалась такой серьезной и взрослой, а, стоило представить, как Олег беззаботно сюсюкает с Юди, поднося ее опасно близко к лицу, но вместо привычного виляния хвостом получает пушистый комок ярости, держащийся зубами за это воронье гнездо и дрыгающий лапами в воздухе, как Сережу и вовсе пробирало на смех.
— Посмотрел бы я на тебя, — обиженно проворчал Олег, когда Сережа, не сдержавшись, в очередной раз издал громкий визгливый звук, бывший, по всей видимости, хихиканьем в его зверином эквиваленте, — если бы они твой хвост так отбарбершопили.
Олег потянулся в его сторону, выкинул руку раскрытой ладонью, но сомкнул пальцы в кулак ровно тогда, когда Сережа, вильнув хвостом, увел его из зоны поражения. Сережа снова припал на передний лапы, только на этот раз не угрожающе, а игриво, и опять махнул хвостом из стороны в сторону. Он едва удерживался от того, чтобы закатить глаза — во-первых, он не был уверен, что это возможно с физиологической точки зрения, а во-вторых, даже если и возможно, у Олега могли возникнуть некоторые вопросы по поводу закатывающих глаза лисиц — ох, если б Олег только знал.
Если б только Олег знал, сколько раз эти бесенята висли у него на хвосте, обжирались шерстью, а потом блевали дальше чем видели. Сколько раз спросонья промахивались мимо сосков, снова обжирались шерстью и снова блевали.
Он минимум дважды думал, что Давид и Юди откинут лапки, подавившись родительским мехом, и это сейчас, по прошествии времени, звучало абсурдно и оттого почти забавно, а тогда Сережа оба раза умирал от ужаса и осознания собственной отцовской профнепригодности.
Олег, между тем, принял вызов, снова выбросил руку вперед, и Сережа вынырнул из неприятных воспоминаний и азартно заголосил, когда самым кончиком хвоста почувствовал схватившие пустоту пальцы и пару выдранных шерстинок. Юди, про которую они оба успели позабыть, заголосила в ответ, видимо, из солидарности, а там уже послышалось шебуршание и попискивание и из коробки, в которой досыпали остальные лисята.
— Ладно! — беспомощно вскинул руки Олег, — ладно, я понял, вас больше, вы громкие и вы победили!
Сережа согласно фыркнул.
Юди замолкла, стоило взять ее за шкирку, и повисла покорной тряпочкой, свесив черные, как в крохотных чулочках, лапки. Сережа предполагал, что скоро этот прием перестанет работать и придется выискивать новые лайфхаки для успокоения лисят, и потому старался напользоваться им впрок. Пока еще имел над этой бандой хоть какую-то власть.
— Уфф? — словно в подтверждение его мыслям обиженно протянула Юли и попыталась лягнуть его задней лапой, но не достала.
— Уф, — согласился с ней Сережа с набитым ртом.
Он уже почти донес ее до коробки, утратил по дороге всякую бдительность, и…
По хвосту прошлась ладонь, длинные сильные пальцы чуть сжались, но не чтобы схватить, а скорее чтобы просто обозначить — поймал! — и Сережа возмущенно обернулся, мотнув зажатой в зубах Юди. Юди восторженно пискнула. Олег уже убрал руку, даже спрятал за спину, как нашкодивший второклассник, но все еще лучился самодовольством.
Плешь в бороде несколько скрадывала эпичность его отмщения. И в целом скрадывала суровость и некоторую взрослость.
К счастью, Олег очень скоро и сам это понял: уже на следующий день Сережа застал его на кухне с бритвой в руках. Олег согнулся над раковиной в три погибели, ворчал на мутное зеркало и то и дело ойкал, но мужественно продолжал бриться.
Примерно так Сережа и понял, что у них с лисятами это взаимно — они были готовы есть у Олега из рук, Олег был готов избавиться ради них от своей кошмарнейшей бороды. Баш на баш.
А когда Олег обернулся к нему, неловко потирая покрасневшую, гладкую, как кожа младенца, щеку, понял, что попали и пропали, возможно, не только лисята.
Борода совершенно точно добавляла Олегу лет. Без нее он выглядел совсем мальчишкой, может, на пару-тройку-четверку лет постарше самого Сережи. Но ему точно было меньше тридцати. Если бы не намертво впечатавшаяся в выражение лица складка между бровей и большую часть времени скорбно поджатые губы, Сережа и вовсе решил бы, что они ровесники.
Без бороды Олег оказался… красивый. Под ней обнаружилась мощная квадратная челюсть, а еще на фоне ее отсутствия выгодно выделился на лице нос с изящной горбинкой. Даже большие карие глаза стали как будто выразительнее. Сережа невольно облизнулся, переводя взгляд ниже, на загорелую шею и мощный разворот плеч. Их борода и раньше не скрывала, но в комплекте с посвежевшим лицом они выглядели еще лучше, чем обычно.
Видимо, Сережа слишком засмотрелся, потому что Олег вдруг смутился и растерянно почесал лопатку.
— Ну что? — вопросил он в пространство, краснея.
Ничего, тут же развеселился с самого утра молчавший Сережин внутренний голос, так смотришь на нас, будто это мы притащили себе домой дикую лису и ради нее побрились.
В отличие от Сережи, который благодаря природной бледности краснел, когда злился, неаккуратными пятнами, Олег приятно порозовел смуглыми щеками и сделался еще симпатичнее. Он совершенно точно был в Сережином вкусе и, если бы они встретились год назад в каком-нибудь баре, Сережа бы уже наулыбался на пару коктейлей, потом угостил бы Олега сам и все закончилось бы хорошим отсосом в дальней кабинке туалете.
Он не знал, по девочкам Олег, или мальчикам, или всем сразу, наверняка, но, по крайней мере, когда они вместе смотрели сериалы и на экране появлялась однополая пара, Олег даже в лице не менялся. Только улыбался или грустил, если тому способствовал контекст происходящего. Ситуацию это не слишком проясняло, но хотя бы значило, что гомофобом Олег не был. С такими исходными данными на то, чтобы обернуть ситуацию в свою пользу, у Сережи при любом раскладе ушло бы не больше часа.
Только в человечьем обличии, а не лисьем. В текущих обстоятельствах приходилось довольствоваться совместным просмотром кино и аккуратным почесываниями между ушами. Поначалу каждый раз перед тем, как его погладить, Олег протягивал руку и ждал, чтобы Сережа сам под нее поднырнул, но потом осмелел и, если видел, что Сережа в хорошем расположении духа, просто клал ладонь ему на загривок. Или, если Сережа был в очень хорошем расположении духа, а набегавшиеся за день лисята мирно сопели в пристроенной у ножки дивана коробке, благосклонно подставленный живот.
