Заслышав скрип двери, Олег отвлекся, обратил внимание на просочившегося в комнату Сережу, и лисята, охотившиеся за носком, воспользовались моментом и накинулись на него всей гурьбой, тявкая и отпихивая друг друга от заветной добычи.
Проворней всех оказалась Ника: схватив носок зубами, она замотала головой, словно поймала не игрушку, а мышь или птицу на обед. Давид издал обиженный боевой клич и бросился в атаку.
— Два фантика они порвали в первые пять минут! — будто заметив подозрительный Сережин взгляд, принялся оправдываться Олег. Он выдернул носок из лисячей кучи-малы, отбросил его в сторону, и лисята с писком бросились в погоню. Сменив гнев на милость, Сережа, хромая, проскользнул дальше в комнату. Лисят было четверо вместо пяти, снова не хватало Юди, но Сережа не успел напрячься по этому поводу: Олег вытянул в сторону одну руку и прихватил за бортик невысокую, но достаточно объемную коробку, после чего подвинул ее к Сереже. Коробка была видавшая виды, потрепанная и кое-где как будто бы даже погрызенная. На боку у нее красовалось выцветшее изображение телевизора — еще пузатого, с сильно выпирающим экраном. Что примечательно, ни в спальне, ни в гостиной этой рухляди не стояло.
Сережа, прихрамывая, подошел к коробке и заглянул внутрь. На самом дне, устланном темно-синим махровым полотенцем, спала, свернувшись в клубок, Юди. Сережа очень осторожно коснулся ее бока носом и на секунду прикрыл глаза.
Юди пахла Олегом и лесом, но даже сквозь эти ароматы просачивался ее собственный — щенячий и такой вкусный, что в первые дни после рождения лисят Сережа думал, что попросту свихнется от любви. Это был запах чистой шерстки и молока. У Юди дернулось ушко, и она облизнулась во сне. Сережа шумно выдохнул ей в пушистый живот и вытащил нос из коробки.
Остальные лисята продолжали носиться по комнате за носком, хотя Олег дергал за веревочку без былого азарта, а по большей части пристально наблюдал за Сережей. Сережа наблюдал в ответ.
На Олеге была застиранная серая футболка с почти стершейся, но все еще читаемой надписью “Ария” и домашние штаны. В доме было хорошо натоплено, так что прикид был в самый раз. А еще Сережа впервые видел Олега так долго и так близко — раньше он следил за ним, но никогда не рассматривал. Олег казался ему сильно старше его самого, но теперь Сережа понял, что это не так. Борода добавляла Олегу возраста, но по глазам, позе, улыбке стало ясно, что они едва ли не ровесники. Может, Олег был постарше на пару-тройку лет, но и только.
Какое совпадение, что его, такого молодого и доброго, тоже занесло в эту глушь, да? — мурлыкнул внутренний голос, и Сережа чуть не подскочил на месте.
Но, кажется, голос был сегодня в добродушно-ленивом расположении духа, и, чтобы его заткнуть, много усилий не потребовалось.
Лисята, вдоволь наигравшись с теперь безвольно лежащим на полу носком, наконец заметили Сережу и со счастливым тявканьем ломанулись к нему. Улыбка у Олега на губах стала шире. Сережу потянули за хвост, лизнули в морду, кусили за здоровую лапу — и все это одновременно. Он поднял умоляющий взгляд на Олега, но тот только изо всех сил пытался не заржать. Толку от него было чуть.
К счастью, лисята были вымотаны — и событиями утра, и, судя по всему, довольно долгой игрой, так что, почувствовав успокаивающее родительское присутствие, они быстро стали вялыми и сонными. Когда через пару минут Ника буквально свалилась с лап, Сережа подхватил ее зубами за шкирку и осторожно перенес через бортик коробки, укладывая рядом с Юди. Потом он сделал то же самое с тремя оставшимися лисятами — в коробке стало тесновато, но лисята быстро скучковались и уже скоро засопели. Да, тут им определенно было безопасней и уютней, чем в норе.
Сережа отошел от коробки и снова взглянул на Олега. Тот по-прежнему улыбался, сидя по-турецки и склонив голову чуть набок. Когда он заметил ответный Сережин взгляд, то осторожно вытянул вперед одну руку. Их разделяло не больше метра. Сережа выждал пару мгновений и не очень уверенно шагнул вперед. А потом снова и снова, пока не подошел вплотную и не поднырнул под протянутую ладонь. Несколько секунд ничего не происходило, но потом Олег запустил пальцы ему в шерсть, осторожно сжал в кулак и тут же разжал. Ощущение было приятное, и у Сережи от самых ушей до кончика хвоста прокатилась волна колких мурашек.
Он с самого детства был тактильным, с возрастом научился держать эту свою нужду под контролем, но за последние полгода другой человек прикасался к нему, только чтобы удержать на месте, поставить укол или совершить еще какую-нибудь медицинскую процедуру. Еще были лисята, но лисята это другое. Скорее он сам прикасался к ним, чем они прикасались к нему.
— Как твоя лапа? — мягко спросил Олег, продолжая пропускать шерсть сквозь пальцы и почесывать Сереже между ушами. Рука у него была большая и теплая, а прикосновения — очень осторожными. Сережа блаженно зажмурился, подставляясь под незамысловатую ласку, и издал довольное урчание. — Кажется, уже лучше, — с тихим смешком расшифровал для себя Олег, — я понял.
Он почесал Сережу еще, в какой-то момент переключившись на шею и подбородок, и Сережа разомлел окончательно. Он бы так и наслаждался моментом, если бы очень скоро не заурчало в животе — громко и бескомпромиссно. В последний раз он ел… вчера вечером? И то не слишком много: добычи было кот наплакал, почти всю пришлось отдать лисятам, а следующая, утренняя, охота пошла по известному месту.
Вывернувшись из-под прикосновения, Сережа встряхнулся, поморщился от боли в лапе и заводил носом. По одну руку Олега стояла коробка со спящими щенками, а по другую Сережа, как и ожидал, обнаружил пару глубоких тарелок, которые не приметил при первоначальном, очень беглом осмотре комнаты. В дальней при ближайшем рассмотрении оказалась вода, а вот вторая была пустая. Сережа подошел к ней и придирчиво обнюхал: пахло свежим мясом, но даже крошечки не осталось, все края были чисто вылизаны.
— Твоя банда меня объела, опять, — выдвинул обвинения Олег, хотя Сереже показалось, что его голос звучит скорее виновато, чем недовольно. — Я пытался оставить тебе, но они так голосили, просто ужас! И я как раз думал о том, чтобы съездить в магазин. А то мне не то, что тебя, мне себя кормить нечем.
На последних словах в голосе Олега засквозила откровенная неуверенность, и Сережа перевел на него взгляд. Олег смотрел в окно и задумчиво жевал губами. Снаружи снова капало, в последнее время дождь шел через день — им всем повезло, что капкан выпал на относительно сухое утро. А то иначе никакой чистотой в доме бы уже и не пахло. От одной мысли, что его могут попросить, сделалось очень неприятно — мокнуть самому, а тем более мочить сонных лисят страшно не хотелось, и Сережа, наступив гордости на горло, перекатом упал на спинку и издал жалобный звук, демонстрируя Олегу беззащитный живот и поджимая левую заднюю лапу.
Он ждал, что внутренний голос взбунтуется и снова начнет обзываться, но тот на удивление молчал — видимо, тоже понимал, что лучше немного потерпеть, чем потом тащить пушистую жопу под промозглую морось.
Олег в ответ на демонстрацию покорности только чуточку нахмурился и не попытался погладить живот. Сереже даже показалось, что ему стало немного неловко. По крайней мере, когда Олег снова заговорил, голос у него снова был самую малость виноватый.
— Ладно, ладно. Но если ты мне тут все засрешь или что-нибудь раздерешь!..
Олег оставил угрозу недосказанной, видимо, так и не придумав, что сделает с диким зверем, если тот будет вести себя… ну. Дико? Сережа презрительно фыркнул: ничего драть и тем более засирать он не собирался. В доме было уютно, тепло и чисто. А еще кормили (в перспективе), чесали между ушами и играли с лисятами.
Может, он умный дикий зверь? Может, даже дрессированный?
— Я ненадолго, — предупредил Олег, с небольшим, но видимым трудом поднимаясь на ноги.
Сережа остался лежать на спине, только чуть расслабился и теперь наблюдал, как перевернутый вверх тормашками Олег неспешно расхаживает по дому, то и дело пропадая за дверью в спальню, и собирается. Изредка он бросал на Сережу подозрительные взгляды, будто ждал, что тот облажается вот так сразу и появится повод не оставлять его дома одного. В первый раз это задело Сережу, но потом начало веселить и каждый раз, когда Олег на него смотрел, он то кокетливо облизывал нос, то принимался мести по полу хвостом. Тогда губы Олега приподнимались в улыбке — то есть опускались в Сережиной, перевернутой, картине мира.
