Он ощутил безмерную усталость: все, что давалось другим легко, играючи, все, на что и он, казалось, когда-то имел права, обходило его стороной или оборачивалось наихудшим кошмаром. Он так устал бороться - с обстоятельствами, общественным мнением, семьей, самим собой. Разве он так уж много хотел?.. Он не желал ни денег, ни могущества, ни власти. Всего лишь немного тепла, маленький кусочек счастья для себя - а получил в итоге предательство и удар по самому дорогому, что у него еще оставалось. В ответ на робкие, несмелые притязания хоть на какой-то просвет в бесконечном беге по кругу, отдушину, судьба жестоко наказала его, едва не отобрав того, кто еще придавал его жалкой жизни смысл. Ему стало все равно - что будет с Мией, что станет с ним. Драко устал от нескончаемых терзаний, мыслей, себя самого с этими эмоциональными качелями, то возносившими его на вершины счастья, то топившими на дне отчаяния. Он не хотел больше ничего; не хотел хотеть, не желал больше чувствовать. Его безрадостная, но относительно спокойная прежняя жизнь вдруг показалась оазисом в пустыне. Пусть в ней не было легкости, радости, счастья - но не было и мук ревности, ужаса потери, боли предательства. Лучше уж ничего не чувствовать, довольствоваться тем, что есть, чем жить вот так, платя за каждую минуту душевного подъема бесконечными часами сверлящей, сводящей с ума, пронизывающей боли. За считанные часы эта боль убила в нем все - и мечты, и воспоминания, и надежды. Осталось только желание, чтобы все наконец закончилось. Как угодно, к черту справедливость, к черту правду, к черту все. Просто пусть наконец все кончится, он готов отдать любые деньги за это, лишь бы обрести наконец желанный покой. Но что-то внутри него все же восставало против такого решения; это что-то требовало, жаждало реванша, наказания, платы: за каждый вскрик Скорпиуса по ночам, когда ему нет-нет да и снились страшные сны, за каждый час собственного отчаяния, проведенный у постели беспробудно спящего сына, за каждую слезу, которой он не позволил скатиться по небритой щеке, спешно утерев рукавом измятой рубашки. Этот монстр внутри рос и рос, и в его жадной пасти одно за другим сгорали самые светлые воспоминания, самые глупые надежды и отчаянные мечты. И вскоре не осталось ничего, только холодное, тупое безразличие.
Решение обратиться к Поттеру само всплыло в сознании; оно было простым и логичным. Совершено преступление - его долг, как порядочного гражданина, обратиться за помощью в аврорат. Выяснять отношения?.. Мстить?.. Как пошло и глупо. Лорд Малфой не станет пачкать рук об какую-то профурсетку, которая посмела посягнуть на то, что было для него свято. Закон есть закон, и он строг и справедлив: в конце концов, это он успел ощутить на собственной шкуре.
Драко не собирался откровенничать со старым не-другом: в их прошлую встречу он и так наболтал слишком много. Но въедливый и дотошный гриффиндорец - и когда он только таким стал?.. - все равно вытащил из него все. Ну, почти все. Кое-что ему удалось оставить при себе. Ни к чему Поттеру было знать, насколько сокрушительным оказалось для него предательство Мии на самом деле. Его совершенно не касаются его обманутые ожидания и жгучая боль разочарования. Не поттеровское дело, чего ему стоили все кривые ухмылки и выплюнутые сквозь зубы высокомерные, оскорбительные эпитеты об их отношениях с Мией. Точнее, о его отношении - для мисс Спэрроу, очевидно, ничего подобного не существовало. Все было лишь притворство; она играла им, ловко манипулировала, позволяя воображать, будто решения принимает он, разыгрывала свою партию ювелирно, безупречно, а он, как последний дурак, с аппетитом заглатывал наживку все глубже и глубже. Она врала, постоянно врала - а он был доверчивым идиотом, не замечающим очевидного. Миа была лишь миражом, а он оказался настолько глуп, что даже ни разу в ней не усомнился. Принял как должное, само собой разумеющееся её интерес, её бескорыстие, её чувства - и к кому?! Безнадежно женатому, изломанному одинокому мужчине с темным прошлым и сложным характером?.. Он не мог дать ей ничего - так зачем же он ей?.. Любовь?.. Какая непростительная наивность с его стороны! И теперь, помимо разочарования, Малфоя сжигал стыд - за себя самого, за то, что он, взрослый человек, повелся на все нехитрые уловки и забылся настолько, что едва не потерял сына.
Ничего этого Гарри Поттеру знать было необязательно. Это было его наказание, его боль, его плата - и Драко не собирался ни с кем ею делиться.
Мерлин знает, о чем думала эта женщина, когда в качестве условия своего возвращения потребовала не видеть его – но сейчас это было тем, что спасало Драко каждый день. Разочарование и ненависть душили его с такой силой, что Малфой не мог ручаться за свои действия, если бы только увидел её рядом со своим сыном. Его трясло от одной мысли об этом, о том, что она находится со Скорпи и может в любую минуту снова попытаться причинить ему вред. И только постоянное присутствие домовика – он потребовал непрерывной слежки под чарами невидимости, и ожидание, что расследование Поттера принесет свои плоды, как-то усмиряли бесновавшихся внутри демонов и заставляли проявить терпение и ждать.
Однако все было бы просто, если бы он только ненавидел её. Как бы ни хотел Драко признаваться в этом даже самому себе, еще он скучал. Салазар, как же он скучал по ней!.. И дело было даже не в сексе – эта часть жизни давно перестала быть чем-то настолько важным. Но её пустующее место за столом постоянно притягивало к себе взгляд, точно подразумевая, что оно должно быть занято и все еще ожидало свою хозяйку. Читая газету, обдумывая прошедший день, разговаривая со Скорпи, он то и дело ловил себя на том, что поворачивался в ту сторону, где раньше сидела она, и уже открывал рот, чтобы что-то сказать, как вспоминал, что это место пусто. И пусто оно неспроста. После чего он вновь ожесточался и начинал ненавидеть её с новой силой – теперь еще и за свою собственную слабость. За то, что, несмотря на все, что она сделала, несмотря на всю горечь разочарования и боль предательства, какая-то часть его все еще стремилась к ней, тосковала по ней, хотела к ней.
Укладывая Скорпи спать по вечерам, Драко каждым сантиметром кожи чувствовал, что она совсем рядом – всего две двери, три стены. И если подойти совсем близко и коснуться ладонью деревянной поверхности двери, ведущей в её комнату, той самой двери, что он, не спрашивая и не стуча, распахивал каждый вечер еще совсем недавно, наверное, можно было бы ощутить её присутствие еще ярче, еще чуточку ближе. Каждый вечер, перед тем, как покинуть детское крыло и подняться к себе, он на мгновение замирал в дверях детской спальни – но неизменно закрывал дверь и поворачивал в сторону лестницы, туда, куда настойчиво приказывал двигаться мозг, а не глупое сердце. Иногда, уже лежа в своей огромной холодной постели под роскошным балдахином, Драко позволял себе задуматься – что бы она могла сказать в свое оправдание, если бы он решился высказать все ей в лицо?.. Какие нашла бы аргументы? Какие привела доказательства?
Но он гнал эти мысли прочь. Он не станет её слушать. Оправдываться она будет перед авроратом и Визенгамотом. Он, наивный дурак, поверил ей, доверил самое ценное, самое дорогое, что у него было – и получил нож в спину. Дважды! Он был настолько слеп, что позволил ей проделать это дважды, и даже не заметил, с какой стороны его настиг удар. И, боже мой, еще практически умолял её вернуться!.. Какой глупец!..
С каждым днем Малфой накручивал себя все больше и больше, дотошно напоминая себе о том, что она сделала с его сыном всякий раз, когда грудь сжимала глухая тоска при звуке её имени из уст Скорпи. При виде её пустого места за столом. Голого сада, в котором больше никто не гулял. Библиотеки, которая отныне не хранила никаких следов её присутствия. И даже неизменный аромат кофе, разливавшийся по всему первому этажу мэнора с самого утра, почему-то совершенно исчез, оставив вместо себя тревожную пустоту.
