– Понимаю.
– Ничего ты сынок, не понимаешь! А выбора нет. Вернись, я тебя очень прошу! Каждый боец на счету.
– Понятно.
– Возьми твоих. Они ребята хорошие. Не новобранцы. Хоть это радует! Завтра у тебя будет трудный день.
Потом налил виски в стаканы и предложил Филиппу.
– Не употребляю я, тем более на войне. А завтра выступать.
– Правильно. А теперь, расскажи мне, сынок, с кем ты там переписываешься? А то особый отдел роет под тебя… и ругается. Откуда твоя дама так много о нас знает? Ох, много она знает, для обыкновенной дамы, откуда она? Из России? Сливаешь? Говори правду! Под трибунал захотел? Американцы тебя туда с большим удовольствием отправят, если узнают. Ты же знаешь!
– Ну, если вы читали нашу переписку, то точно знаете, что не сливаю.
Генерал вынул из-под стола пачку распечатанных писем и кинул на стол. Рядом лежала другая стопочка. Это были фотографии, которая присылала Ляля из Москвы, и перед приходом майора, генерал их рассматривал с удовольствием. Сверху лежала ее фотография, на которой она улыбалась. Та самая, что стояла у Филиппа на столе в рамочке. Генерал взял ее в руки и, покуривая, посмотрел. Долго молчал.
Потом сказал:
– Я знаю, что ты ничего ей особенного не писал. Я читал. Ты что, действительно хочешь жениться? Сдурел, майор? Тебе придется попрощаться с армией, ты это понимаешь? Твоей карьере конец! Она русская!
– И папа у нее полковник и преподаватель в академии. Летчиков готовил, последние двадцать лет.
– Я знаю, читал, ваши романы в интернете. Скажи мне, ты что псих, майор? Тебе измену пришьют! И я ничего не смогу для тебя сделать! Ты это понимаешь? Самое лучшее, что сейчас ты можешь сделать – это написать рапорт об увольнении.
– Готов. Хоть сейчас!
– Выбирай, майор. Либо – армия? Либо – твоя баба? Из другой армии. Если бы я тебя не знал много лет, я бы подумал… Но я знаю, что это совсем не так! Чего тебе? Наших баб не хватает? Мало? Или француженки давать перестали?
– Мало. Я нашел то, что хотел, – коротко ответил Филипп.– Мы хотим пожениться.
– Извини, майор, я читал. Но если честно, господи, как я тебя понимаю! Я тоже таких девушек не встречал. А я их много видел. Она у тебя редкая красавица. Блондинка с голубыми глазами. Редкое сочетание в современной Европе. Хочешь совет старого вояки? Хватай свою красавицу и беги отсюда, и как можно дальше, в мирную жизнь! Может, хоть тебе повезет! Понял меня? Майор? Беги отсюда! Женись! И будь счастлив! Но! Про армию придется забыть. Готов?
– Готов. Завтра утром рапорт будет на вашем столе.
– Ну, что ж, если решил…, то так тому и быть. Я сделаю вид, что я ничего не видел. Видно, она тебя зацепила.
–Если бы не она, кто знает, сколько еще людей бы погибло.
– Знаю, знаю, сынок. Может ты и прав. Я тебе завидую, если честно, – улыбнулся генерал Морелли. – А сейчас отдыхай. Возьми свои фотографии и письма. Прости меня, старика. Но я должен был, сам понимаешь.
– Понимаю, господин генерал.
– Иди, я прикрою тебя. Иди. У тебя завтра сложный день. И вернись! Ты мне обещал, не забыл, терминатор?
Наступило утро. Три легкие бронированные машины выехали из ворот гарнизона и направились в Кабул. В одной раненые. Другие были в сопровождении. Для прикрытия маленькой колонны Филипп взял своих ребят. Все молодые, крепкие, хорошо обученные воины, прошедшие вместе с ним не одну операцию. Дорога извивалась по довольно ровной местности и уходила в горы. Филипп не любил такие маршруты. Именно на такой местности их можно было обстреливать. И трудно было спрятаться, если только за машинами. Ехали долго. Солнце склонилось к закату. Показались горы, а вместе с ними и узкое ущелье. То самое, о котором говорил генерал. Филипп закрыл глаза, поправил перчатки, приготовился к бою. Передал по рации остальным. Теперь он точно знал. Будет беда. Чутье его никогда не подводило.
Раздался взрыв. Вспышка огня ослепила. Потом еще взрывы. Все стихло. Взрывной волной его выкинуло из машины и ударило о скалу. Потом темнота… Когда Филипп пришел в себя – все стихло. Голова болела. Холодно, но мороз не чувствовался совсем. Холод скорее помогал. Его колкость не ощущалась. Становилось чуть легче на морозном воздухе. Машины почти догорели. Стемнело. Только отблески пламени оранжевыми всполохами окрашивали снег вокруг. Облизывали своими голодными яркими языками железо умерших машин и останки людей.
Сколько времени пролежал без памяти на снегу он точно не знал. Только боль привела в сознание. Резкая, и сильная боль в спине. Он пошевелил пальцами ног, затем рук. Все в порядке. Но боль не отставала. Она вонзилась укусом ядовитой змеи в позвоночник, в пояснице. Филипп провел рукой в том месте, где ныла и терзала спину боль, навязчивая и резкая. Увидел кровь на своих пальцах. Это было первое ранение за двадцать лет. Ныло разбитое колено, сломанные ребра. Майор попытался встать и не смог. Посмотрел туда, где догорали машины… Никого. Только угасающий огонь и остовы обгоревшего транспорта. Искры улетали в небо… «Куда все делись? » – Пронеслось в тяжелой голове. И эта же мысль горем отозвалась: «Их больше нет…». Они сгорели во взрывах. Он снова попытался встать и не смог. Голова кружилась. Мир вертелся вокруг. Все тело ужасно болело.
Свет луны появился на блестящем снегу. Ночь. Он лежал и думал: «Ляля. Где она сейчас?» – Мысли о ней всегда успокаивали. Постепенно становилось легче терпеть боль во всем теле. «Если выживу, то обязательно женюсь»,– решил Филипп. Он лежал на животе у подножия горы, о которую его сильно ударило, и, вытянув руку вперед, медленно написал пальцем на снегу имя: «Ляля». Посмотрел на это имя и прочитал вслух, медленно шевеля губами, посеченными осколками. «Вставай…, – сказал он сам себе, – ты обещал девушке жениться! Вставай!» – почти заорал на себя. И сквозь боль, с рычанием, как дикий раненый зверь, встал на ноги.
Окинул взглядом место нападения, вспомнил последние моменты перед боем. Скорее обрывки, выискивая глазами товарищей, и понял, что шансов у них не было. Нападавших было много. Их всего несколько человек, и раненые. Афганцы заминировали дорогу. Когда подорвалась первая бронированная машина, их, вероятнее всего, расстреляли из гранатометов с гор. Вот и вся история. Никто не успел ничего сделать. У противника было большое преимущество в узком ущелье, а другой дороги не было. Первая машина подорвалась, а по последней, и той, что была в середине, ударили из гранатомета одновременно. Быстро и просто.
«Так сделал бы и я, – подумал Филипп. – И скорее всего так и было. Вот интересно, какая сволочь нас продала?» – Он тяжело вздохнул и снова упал.
«Ползи, сволочь, ползи», – со злостью ругал он себя последними словами, повторяя снова, через боль, заставлял ползти в сторону гарнизона. «Ползи к Ляле, к ней,– уговаривал он себя и полз, – а то ты ее никогда не увидишь в Москве…» – повторял Филипп, глотая холодный снег запекшимися губами, оставляя за собой пятна крови.
Боль, как орел из своей жертвы, выклевывала последние силы. Надо доползти и не встретиться с проклятыми «духами». Сейчас майор не мог дать им бой, как всегда. Странным капризом, бог войны подарил ему жизнь. И не забрал к себе, как его товарищей. Наверное, это было для чего-то нужно. Это означает, что у него на Филиппа еще есть планы. И путь на этой очень грешной земле еще не закончен.
Совершенно устав, он перестал ползти. Лицо упало в рыхлый снег, и стало легче от того, что снежинки приятно охладили посеченное осколками и мелкими камнями лицо при падении и ударе о скалу. В кармане таблетки. Он только что вспомнил о них. Достал из бокового кармана брюк коробочку, которую всегда с собой носил на всякий случай. Как хорошо, что она была с ним, эта спасительная коробочка. Проглотив одну таблетку, и заедая ее снегом, ему становилось легче. Израненный майор с болью перевернулся на спину. Вскоре боль стала притупляться. Постепенно утихала в спине, ребрах, и все время болевшей голове. Колену досталось тоже, им приходилось упираться и ползти. Открытые раны кровоточили. Майор перевязал себя бинтами, что были в кармане. Их было мало. Все сгорело. Филипп знал, что таблетка сделает свое дело и, наверное, он сможет даже встать, если получится. Ее обычно хватает на несколько часов. Это значит, что удастся добраться до гарнизона, если его не найдут раньше волки или шакалы, не говоря уже местных басмачах. Ночь для него была союзником. Надо торопиться.
